21 сентября в российский прокат выходит картина "Заложники" режиссера Резо Гигинеишвили. В основе сюжета — реальные события: в ноябре 1983 года группа молодых грузин пыталась угнать в Турцию самолет, следовавший из Тбилиси в Батуми. Авантюра завершилась неудачно, летчики вернули Ту-134 в столицу Грузии. Был штурм, погибшие, суд и высшая мера наказания для приговоренных… — "Мимино" видели, Резо? Кино про летчика — не угонщика. — Обижаете! — О том и речь. "Я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижайся". Все мы в той или иной степени заложники — обстоятельств, обязательств... Вы, думаю, не исключение. — Согласен. Жизнь часто ставит нас перед выбором, и оказавшись на перепутье, мы нередко знаем, какая из дорог верная. Но по неправильной идти легче, многие сворачивают на нее, не задумываясь в тот момент о цене поступка и решения. Платить приходится потом… Поэтому, безусловно, все люди — заложники. В первую очередь тех страхов, которые не дают двигаться вперед, сковывают по рукам и ногам. Лишь сильные личности могут идти по прямой, у меня, к сожалению, пока так не получается. — И к этому фильму шли долго? — Семь лет. Точнее, столько времени осознанно работал над картиной, а замысел появился намного раньше. Видимо, в памяти отложилась ночь из глубокого детства, когда к моей маме пришла мать одного из угонщиков, они сидели на кухне и долго беседовали, а я стоял в коридоре и слушал через полуприкрытую дверь. Сколько мне было в ту пору? Лет семь, наверное. Конечно, в силу возраста я многое не мог понять, но ощутил витавшие в воздухе тревогу и горе. Гостья рассказала маме, что у нее дома появился очередной человек, который уверял, будто приговор суда не приведен в исполнение, осужденных не расстреляли, якобы они сидят в колонии строгого режима и посетитель знает, в какой именно. Дело в том, что тела казненных не выдали родственникам, никто до сих пор не в курсе, где их могилы, и это обстоятельство породило в Грузии массу легенд. — Сколько человек приговорили к высшей мере? — Григория Табидзе убили в перестрелке на борту. Давид Микаберидзе, увидев, что самолет возвратился в Тбилиси, застрелился сам. Пока шло следствие, в больнице при невыясненных обстоятельствах умер Иосиф Церетели. Расстреляли братьев Каху и Паату Ивериели, Гегу Кохабидзе и священника Теймураза Чихладзе. Последний не участвовал в захвате самолета, полгода не контактировал с будущими угонщиками, но, по версии прокуроров, именно он подговорил молодых людей на побег. Тинатин Петвиашвили, на которой накануне теракта женился Гега, получила четырнадцать лет колонии. Но, повторяю, официального подтверждения факта расстрела не было. Многие, конечно, понимали, что осужденных нет в живых, но никто не решался сказать об этом родным, которые продолжали поиски. Вот и моя мама не стала тогда ничего говорить. — Та женщина была вашей родственницей? — Тбилиси — город маленький. Все друг друга знают. Когда снимал картину, ко мне постоянно подходили люди и рассказывали эпизоды, детали, связывавшие их лично с той историей. Правду трудно отличить от вымысла. Тем более что большая часть материалов уголовного дела сгорела вместе с архивами госбезопасности во время гражданской войны в Грузии. Хорошо хоть, протоколы допросов сохранились, мы их изучали. Никто не думал, что студенты, актер, художник способны на такое преступление. Советская пропаганда пыталась противопоставить элиту, золотую молодежь, простым людям, рабочему классу. Мол, видите, зажрались маменькины сынки. Потом президентом стал Звиад Гамсахурдиа, человек с травмированной психикой, диссидент, сидевший в тюрьме при советской власти. В ту пору каждый, кто боролся с режимом, объявлялся героем Грузии. Началось возвеличивание вне зависимости от того, какой поступок совершен. Раз против власти, значит, герой. Я говорю сейчас про то, как менялся контекст при каждой новой политической конъюнктуре. Многие до сих пор рефлексируют из-за этого. — Значит, в Грузии та история не забыта? — Понимаете, точка до сих пор не поставлена. Где-то же есть эти безымянные могилы. Лет пятнадцать назад в театре Марджанишвили хотели сделать постановку про угон. Тональность была выбрана, скорее, сочувствующая, чем осуждающая. Премьера не состоялась, но позже спектакль все-таки вышел в Театре свободы и пользовался успехом. Мой товарищ Дато Турашвили написал книгу "Поколение джинсов. Сбежать из СССР", где тоже рассказывал об угонщиках с симпатией… Словом, тема по-прежнему звучит, она не отболела. — А вы сформулировали свое отношение к главным действующим лицам? — У меня позиция простая: я против насилия и показываю, к каким последствиям ведет необдуманный поступок. Можно осуждать пороки, но не людей. Стараюсь не навешивать ярлыки, а сопереживать. Не мой стиль — обличать и читать мораль. Документальных свидетельств оказалось столько, что легко было утонуть в море деталей. В принципе, судьба каждого участника трагедии заслуживала отдельного рассказа. — Вы встречались с Тинатин Петвиашвили, которая, полагаю, давно на свободе? — Ее освободили еще при Гамсахурдиа. Она крайне неохотно шла на контакт, но сказала две важные мысли. "Я каждое утро встаю и работаю над тем, чтобы забыть все, что было, а вы хотите заставить меня вспоминать". И еще: "Только когда прозвучали первые выстрелы, мы поняли, что это происходит с нами". — Почему фильм о событии, которое, по вашим словам, по-прежнему будоражит грузинское общество, снял человек, с детства живущий в Москве? — Давайте называть вещи своими именами: кинематографу Грузии в его нынешнем состоянии не потянуть столь масштабный, сложнопостановочный проект. Хотя, безусловно, в камерном кино у нас есть большие успехи, практически на каждом важном фестивале представлены работы молодых грузинских режиссеров, они заметны, успешны. Такие картины, как "Заложники", даже в России делать сегодня не очень просто. Мы по всей стране разыскивали советские машины, чтобы использовать их в кадре. А скольких трудов стоило найти летающий Ту-134! Большая часть их давно списана в утиль либо перепродана в дальние страны. Те же "Тушки", что остались в России, зачастую отданы под нужды бизнес-авиации, в них кардинально переоборудованы салоны. Дошло до того, что мы через интернет скупали пассажирские кресла. Собирали с миру по нитке. Оказывается, есть люди, хранящие и перепродающие подобные раритеты. В итоге самолет мы нашли. Картина выглядела сюрреалистично, когда Ту-134 с советской символикой заходил со стороны России на посадку в тбилисский аэропорт. Съемки внутри салона вели уже в Москве, в павильоне. — Какова цена вопроса? — Уже запутался и сбился со счета. Нас ведь угораздило попасть в страшный момент, когда доллар приближался к ста рублям. А бюджет мы считали по курсу почти в три раза ниже. Ужимались, старались экономить на чем могли. Потом деньги совсем закончились, стали одалживать… Общую сумму пока не подбили, но, думаю, цифра ушла за два миллиона долларов. — На премьере вы рассказывали, что ходили по друзьям с протянутой рукой. — Просить никто не любит, а куда деваться? Речь не шла о каких-то миллионах, порой требовались смешные с точки зрения кинопроизводства и его масштабов десять-двадцать тысяч рублей, чтобы оперативно заткнуть образовавшуюся дыру, погасить возникший очаг напряженности. Условно говоря, оплатить аренду техники, решить другую сиюминутную проблему. — Ваша сестра действительно продала дом в Тбилиси, чтобы вы смогли закончить съемки? Не преувеличение? — Да, Тамара так и сделала, однако мы не любим строить из себя жертв. Родственники, друзья хотели, чтобы фильм получился, помогали по мере сил. Никто не жалуется, это был трудный, но интересный путь. — А к Никите Михалкову вы обращались? Все же тесть. — Нет. Мне даже в голову такое не приходило. Вот честно! То, что знаю и умею в профессии, я приобрел во многом благодаря ночным посиделкам с Никитой Сергеевичем, его рассказам о кино. И конечно, урокам моего мастера по ВГИКу Марлена Хуциева и друга Федора Бондарчука, у которого я делал первые практические шаги в ремесле. В этом смысле советы Никиты Михалкова бесценны. Но просить у него деньги… Так скажу: мой отец, к сожалению, ушел из жизни, но будь он жив, и к нему с подобной просьбой я пошел бы в последнюю очередь. Одно дело — друзья-товарищи, другое — родители. Чтобы доказать состоятельность, лучше опираться на собственные силы, не ждать, пока придет кто-то сильный, подстрахует, выручит, спасет. Поэтому молодые и стараются жить отдельно. Когда пытаешься сам решать вопросы, быстрее взрослеешь. Кроме того, важна не только финансовая сторона дела. Помощь может быть разной. — Хотя бы показали фильм Никите Сергеевичу? — Пока не сложилось, но обязательно сделаю. Не хочется отправлять ссылку по электронной почте, чтобы человек, чье мнение очень важно, смотрел картину на компьютере или айпаде. Лучше выбрать удобное время и вместе провести два часа. Желательно — в зале с большим экраном и хорошей акустикой, чтобы оценить качество звука и изображения. В домашних условиях такого эффекта добиться трудно. — Где был первый публичный просмотр? — Нас пригласили на Международный кинофестиваль в Берлине, и мировая премьера состоялась там. Впрочем, раньше других фильм увидела наша съемочная группа. Соратники, люди, причастные к процессу и старающиеся помочь тебе снять хорошее кино, всегда стремятся стать первыми зрителями, что логично. Но в этом есть и определенный риск, поскольку приходится показывать сырой, не до конца готовый вариант. Ты честно предупреждаешь об этом, просишь не судить строго, однако твои слова забываются после первых же кадров, и потом начинается разбор полетов по полной программе: а почему это, а почему не то? Мы же идеалисты в душе, хотим добиться максимального результата и огорчаемся, если увиденное не соответствует нашим представлениям о том, как надо. Монтажную сборку с рабочим звуком умеют смотреть далеко не все, тяжело выслушивать замечания коллег, их слова могут эмоционально ранить, но через это тоже надо пройти. Ответственность все равно лежит на режиссере. Был момент, когда я утвердил на роль священника молодого красавца с библейским лицом. Хоть икону пиши! Играл он прекрасно, мы снимали уже неделю, и вдруг я понял, что совершил ошибку. Не смог сразу разобраться, какую именно, но что-то меня не устраивало. Потом стало ясно: внешность актера перевешивает, разрушает образ, который задумывался изначально. В мои планы не входило делать жертву из мессии с ликом Христа, я хотел показать живого человека — с недостатками и пороками. Знаете, самое простое — в кульминационные моменты картины подложить драматическую или, наоборот, слащавую музыку, чтобы подсказать зрителю, как надо реагировать на происходящее на экране. Но я слишком уважаю свою публику, чтобы играть с ней в поддавки или умышленно навязывать собственное мнение. Публика сама во всем разберется. Словом, мне пришлось вводить на роль другого актера. — С замененным расстались без проблем? — Этому тоже надо учиться: умению говорить "нет". Мне по-прежнему сложно даются такие эпизоды, но я пытаюсь. Процесс бескомпромиссный, и цена просчета велика. Можно и фильм загубить, пустив насмарку труд большого коллектива, и испортить карьеру начинающему артисту, заставив его играть не то, что он хочет и должен. Нужна определенная смелость, чтобы публично признать ошибку. Чем быстрее сделаешь это, тем лучше для всех. — Родные угонщиков картину смотрели? — Маме Геги Кобахидзе я показывал рабочий материал. Нателла Мачавариани — театральная актриса, ее муж Михаил — кинорежиссер, Гега был артистом студии "Грузия-фильм". Собственно, Нателла и есть та женщина из моих детских воспоминаний, это она приходила в наш дом. Драматизм ситуации еще в том, что осенью 1983 года Гега снимался у Тенгиза Абуладзе в "Покаянии", и когда в "Заложниках" Гега говорит маме, что уезжает на съемки в Батуми, он врет лишь отчасти: съемочная группа "Покаяния" действительно планировала рабочую поездку туда в ближайшие дни. После суда и расстрела Геги Тенгиз Абуладзе вынужден был пригласить на его роль Мераба Нинидзе, сегодня актера с мировым именем. В нашем фильме Мераб играет отца Геги — Михаила Кобахидзе. Вот так все сложно переплетено — в жизни и на экране. Роль еще одного отца угонщика исполнил Автандил Махарадзе, который сыграл в "Покаянии" Авеля Аравидзе. Он вполне мог оказаться в захваченном самолете, если бы Абуладзе с группой решил лететь тем рейсом… Батони Автандил говорил мне, что мысленно много раз прокручивал в мозгу ситуацию: как бы повел себя Гега при коллегах и товарищах по съемочной площадке… — Вы не закончили ответ о реакции мамы Геги Кобахидзе на увиденное. — Я понимал: Нателле Мачавариани будет тяжело смотреть фильм без предварительной подготовки. Поэтому сознательно показывал ей какие-то фрагменты, дубли. На премьере в Тбилиси мы сидели рядом. На происходящее на экране Нателла реагировала как мать и участница событий, с которыми могла себя так или иначе соотнести. После сцены свадьбы, когда Гега попрощался с родными и уехал в аэропорт, Нателла заплакала. Я видел: ей очень трудно. По окончании фильма она сказала, что мир очень хрупок, люди должны понимать: такая трагедия может случиться с каждым, буквально с каждым ребенком. Я испытал большое потрясение на премьере в Москве, на которую пришли члены экипажа Ту-134 и Владимир Зайцев, руководитель спецгруппы "А", осуществлявшей штурм самолета. Он произнес важные слова, что фильм снят в назидание другим, служит иллюстрацией того, к чему может привести необдуманный поступок. Еще Зайцев выразил надежду, что картина остудит горячие головы. — С этого мы и начали разговор: ведь заложниками можно считать не только пассажиров, но и угонщиков, их родителей. Всех кругом! — Это художественное произведение, в котором заложено множество смыслов. Каждый трактует по-разному. В начале сентября мы возили фильм в США, и я с интересом следил за реакцией американской публики. В горах Колорадо в городке Теллурайд проходит фестиваль, который называют кулисами "Оскара". Туда отбирают строго двадцать картин. Все участники летят одним чартером, и ты вдруг оказываешься в обществе Гильермо дель Торо, Александра Пэйна, Френсиса Форда Копполы, Андрея Звягинцева — людей, определяющих тенденции в современном кинематографе. Конкурса в Теллурайде нет, специалисты собираются с единственной целью — посмотреть фильмы, отобранные дирекцией фестиваля. Не скрою, я испытал душевный трепет, увидев в очереди перед показом "Заложников" Алехандро Гонсалеса Иньярриту, снявшего "Бердмэна", "Вавилон", "Выжившего". Мэтр, чьи работы давно люблю, сказал мне потом: страшно сознавать, что решения, которые считаешь своими, принял кто-то другой задолго до тебя… Я попытался рассказать историю, которая хоть и привязана к конкретному событию, но находится вне временного контекста. На мой взгляд, за последние тридцать лет мир стал еще беззащитнее и уязвимее. Что фильм получится сложным, я не сомневался, но не думал, что настолько. В этой связи вспоминаю рассказ мастера Марлена Хуциева. Андрей Тарковский вместе с Андреем Кончаловским, узнав, что Марлен Мартынович собирается снимать кино о Пушкине, стали его отговаривать. Мол, это хрестоматийная фигура, наше все. Что добавишь к портрету? А вот мы пишем сценарий об Андрее Рублеве, о нем крайне мало достоверной информации. Я взялся за тему, по которой в Грузии готов высказаться любой. Не преувеличиваю: в полусотне тбилисских семей меня клятвенно заверяли, что именно из их квартиры Гега уехал в аэропорт. Люди шли в кинотеатр, чтобы увидеть подтверждение своей версии событий. Из-за этого некоторые испытали разочарование, мифы для них важнее правды. А мы с автором сценария Лашей Бугадзе сразу решили, что не будем ничего выдумывать. Даже в ущерб драматургическому строю. Для нас было принципиально важно сосредоточиться на психологизме и деталях, помогающих понять, что же толкнуло молодых людей на безумный поступок. — В Грузии прокат картины прошел? — Да, и по местным меркам он получился вполне успешным. При полутора десятках копий. — А в России? — Уже расписано триста девяносто экранов, что, полагаю, прилично для драмы. У нас ведь не боевик, хотя стрельба есть. Честно говоря, не надеялся на такую цифру. — Герои говорят на грузинском. Вариант с дубляжом рассматривался? — Мне хотелось оставить русские субтитры, но прокатчики убедили: нужно сделать какое-то количество копий с полным переводом. Большую часть копий я сам озвучил поверх голосов актеров, хотя и стесняюсь, поскольку не люблю свой тембр. Но это определенный компромисс. Помню, однажды смотрел по телевизору "Крестного отца" — а это моя любимая картина! — и не мог понять, почему актеры вдруг стали плохо играть. Оказывается, я наткнулся на дублированную версию и не узнал ни Марлона Брандо, ни Аль Пачино… Разумеется, не провожу сравнений, но, на мой взгляд, "Заложников" лучше смотреть на грузинском с русскими субтитрами. — В фестивалях еще участвовать будете? — Безусловно. Помимо удовлетворения творческих амбиций это огромный шанс по продвижению картины. Она уже замечена и хорошо продается по миру. Был прокат во Франции, Испании. Италия купила, Китай, Япония… НВО приобрела права для ряда европейских стран. Процесс идет. — Не отпускают вас "Заложники", Резо. — Понимаю, пора вырываться из крепких объятий. Вот российская премьера пройдет, может, после этого… Думаю, пока не начну снимать новую картину, так и буду мысленно возвращаться к предыдущей. Очень уж тяжело она далась, и, вы правы, я по-прежнему остаюсь заложником прочитанного, узнанного, отснятого материала. Надеюсь, все было не зря. Теперь важно донести фильм до зрителей. Пусть критикуют. Но сначала все-таки посмотрят… Андрей Ванденко
