Конфронтация у Рубикона

Этим летом стало жарко. Польша, претворяя в жизнь политику декоммунизации общественного пространства, объявила о намерении демонтировать все «памятники благодарности» советским «освободителям», ставшие символами имперского владычества Москвы. Российская Дума скрежещет зубами и угрожает санкциями. Продолжающееся расследование причин смоленской катастрофы, которое ведется под надзором Министерства обороны, приносит все более веские доводы в пользу версии о покушении. Следы при этом ведут в Россию… Тем временем российская армия готовится к самым крупным в новейшей истории военным учениям за нашей восточной границей: «Запад-2017». В сентябре 13 000 путинских солдат (а с учетом сил технической и логистической поддержкой их гораздо больше) будут разыгрывать на территории Белоруссии разные варианты войны с соседями. Уже по пути на маневры российские десантники начали отрабатывать высадку на побережье соседнего государства. Некоторым вспоминаются учения «Запад-1981»: они были еще более масштабными (в них принимало участие 100 000 человек) и тоже были призваны вселять страх. Закончились они для нас не самым лучшим образом, конечно, не войной, но введением военного положения. Неужели страх вернулся потому, что наше руководство слишком активно пошло в атаку? Одновременно оно бросило вызов западному соседу, открыто критикуя немецкую «мягкую силу» в Польше и ЕС и показывая, как она функционирует, в частности, на примере двойных стандартов, которые Берлин (при посредничестве Брюсселя) использует в отношении так называемых беженцев. Берлин злится. А партия «Право и справедливость» (PiS) уже объявила о намерении заняться «деконцентрацией СМИ» в Польше, то есть нанести удар по немецким концернам, которые до сих пор свободно властвовали в нашей стране. Более того, председатель партии, Ярослав Качиньский (Jarosław Kaczyński) отважно поднимает тему репараций за ущерб, нанесенный во время Второй мировой войны. Неужели он собирается не только вывести Польшу из ЕС, но и еще спровоцировать войну с обоими соседями одновременно? Бояться или не сдаваться? Мы оглядываемся по сторонам, смотрим на восток, на запад, и не можем отогнать от себя этот вопрос. И так — уже тысячу лет подряд. Возвращение к имперским соблазнам Чаще всего, отвечая на поставленный выше вопрос, мы пожимали плечами: ведь он уже не имеет смысла! Повторение истории нам не грозит: мы живем в Европейском Союзе, а Путин — это вовсе не Сталин. Возвращение в эпоху разделов Польши невозможно, а политический суверенитет стал не таким важным (и не настолько реальным), как в прошлые века. Если нам что-то угрожает, то самое больше рецидив польского национализма. Так выглядел «дискурс» вплоть до 2015 года. Восемь лет назад все было прекрасно. Премьер Т. (Дональд Туск — прим.пер.) и премьер Путин прогуливались по пирсу в Сопоте и беседовали о погоде. Все было настолько хорошо и нормально, что других тем в польско-российских отношениях не осталось. С Германией, а тем более с канцлером Меркель, наши отношения складывались идеально. Разворачивалась лишь подковерная борьба за то, кто первым приблизится к идеалу: премьер или его министр иностранных дел. Второй, стремясь загладить неприятное впечатление от того, что в прошлом он был членом правительства «Права и Справедливости» и неосторожно высказывался о проекте «Северный поток», сравнивая его с пактом Молотова — Риббентропа, пошел на поклон к Берлину и призвал Меркель открыто взять в свои руки власть в Европе. Он немного поспешил. Премьер действовал тоньше: его шаги говорили больше, чем слова. Он (как казалось, удачно) ликвидировал польское судостроение, что позволило свободно вздохнуть немецким друзьям из Вольгаста и Киля, а одновременно приучил польских граждан ЕС к мысли о том, что почти вся пресса и интернет-порталы на пространстве между Бугом и Одером принадлежат немецким владельцам. Ведь это совершенно нормально и говорит о том, что мы стали европейцами. В итоге премьер Т. с подачи Меркель получил пропуск на «европейский» пост в Берлине. Сейчас ситуация выглядит не столь радужно. Честно говоря, она не была прекрасной и раньше. Ведь когда премьер Т. прогуливался с Путиным в Сопоте, на счету его гостя было не только заявление о начале новой холодной войны с Западом (сделанное на Мюнхенской конференции в 2007 году), но и настоящая война с одним из европейских государств, у которого Россия отняла большой фрагмент территории (Абхазию и Южную Осетию). Можно было лишь делать вид, что все в порядке. И правительство этим занималось, говоря, что сотрудничество с российской стороной 10 апреля 2010 года и в последующие месяцы складывалось наилучшим образом. Но когда Москва оторвала от соседствующей с Польшей Украины целый регион с населением в два миллиона человек и присоединила его к РФ, а все страны Запада осудили этот шаг, притворяться стало сложнее. Так что мы отказались от этого и стали возлагать надежды на западного соседа. В 2015 году делать вид, будто в Европейском союзе (союзе свободных и равных) все в порядке, было уже не так легко. Меркель единолично приняла решение пригласить так называемых беженцев в Германию. И тогда прорвало все плотины. Людской поток из Африки и Азии хлынул в немецкий «рай». Через несколько месяцев оказалось, что за «доброту» госпожи канцлер придется (разумеется «солидарно») расплачиваться всем странам ЕС, даже тем, уровень жизни в которых был слишком низким, чтобы туда стремились попасть беженцы. Это все еще Евросоюз или уже империя, центр которой, Берлин, навязывает другим свое понимание гуманности и солидарности? Такой вопрос начали задавать себе Польша и другие страны. В структуре ЕС до Брексита имперская позиция Германии была шаткой. Лондон никак не подходил на роль сателлита Берлина. Однако когда премьер Кэмерон решил поставить все на одну карту и обязался в случае поражения на референдуме вывести свою страну из Евросоюза, брюссельские чиновники (во главе с польским наместником Меркель) приложили все усилия и убедили британскую общественность, что они «не позволят англичанам плевать себе в лицо», и если британцы хотят покинуть ЕС — пожалуйста. Британцы отреагировали на эту провокацию ожидаемо и вышли из ЕС. Перед Брекситом немецкая экономика давала европейскому бюджету чуть больше одной пятой общего дохода, а сейчас без «вероломного Альбиона» эта доля составляет почти одну треть (или даже больше, если добавить соседние маркграфства — Люксембург и Австрию). Это колоссальная перемена. В том числе в политическом плане, о чем пойдет речь чуть ниже. В 2004 году, до принятия в ЕС новых членов, Германия лежала на его восточном фланге. Присоединение к европейскому сообществу стало благословением не только для Польши и стран ее региона, которых приняли в семью в качестве младших братьев: расширение Евросоюза на восток поместило Германию в центр всей структуры. Этими обстоятельствами объяснялся скептический подход Франции к идее включения в Евросоюз государств традиционной Центральной Европы (имперское понятие времен Первой мировой войны, включающее в себя Польшу, страны Балтии, Чехию, Словакию, Венгрию, Румынию и Болгарию как пространство мягкого экономического политического и культурного доминирования Второго рейха). Французские политические элиты, разумеется, понимали, что ЕС, в котором действовал принцип сохранения видимости баланса между Берлином и Парижем, станет в большей степени немецким, а тогда ни о каком балансе во властных верхах не будет и речи. Еще меньше оставалось шансов на честное распределение экономических выгод от расширения: их получала только Германия. В итоге французское общество быстро разочаровалось в идее нового Европейского Союза. Но мы выполнили условия, которым должны были отвечать кандидаты на вступление в клуб, получили поддержку «адвоката» из Берлина и как-то вступили в ЕС, испытывая чувство глубокой благодарности к нашему западному соседу. Оно граничило с идеей, что мы обязаны ему всем, поэтому — «ничего о нас без них». Правда, бунтовать и выступать против диктата Берлина начали какие-то греки и какие-то итальянцы, но это, как известно, «ленивые народы». Впрочем, как только Сильвио Берлускони назвал Мартина Шульца хорошим кандидатом на роль «капо», итальянского премьера удалось быстро заменить более уступчивым в отношении «европейского центра» человеком. Мы начали привыкать: говорим —Европа/ЕС, а подразумеваем — Германия, говорим — Юнкер/Туск, подразумеваем — Меркель. Мы знаем, что Европейским парламентом на основе консенсуса управляют две идентичные фракции: христианско-демократическая и социал-демократическая. А ими, тоже на основе консенсуса, руководят немцы. Такая форма европейской демократии раньше нам не мешала. На пороге геополитических решений Мы прислушивались к ее распоряжениям и пользовались возможностью сидеть тихо, считая, что лучшей защитой от Путина (мы уже могли признаться, что боимся его) станет для нас наш мощный западный сосед. Складывалось впечатление, что канцлер Меркель даст гарантию сохранения, скажем мягко, скептического отношения к практически неоимперской политике Кремля и не поддастся на российские уговоры принять участие в этой игре, как в добрые старые времена канцлеров Горчакова и Бисмарка. Однако в последнее время ситуация начала очевидным образом меняться. В Польше несколько месяцев назад появились американские войска, а сенат США утвердил новые санкции в отношении России. Тем самым он нанес удар по компаниям, которые принимают участие в таких российских стратегических проектах, как «Северный поток —2» (новый трубопровод усилит зависимость Европы от Газпрома и снизит значение стран, лежащих между Россией и Германией). Новые ограничительные меры могут затронуть несколько крупных немецких концернов, которые ведут бизнес с Путиным. Какие последовали реакции? Председатель Европейской комиссии Юнкер начал метать громы и молнии, грозя ответными санкциями Америке. «Претворяя в жизнь концепцию "America first" нельзя отодвигать европейские интересы на последнее место», — заявил он. Тот факт, что политик из герцогства Люксембург отождествляет интерес нескольких немецких компаний с европейскими интересами (хотя другие страны ЕС видят их совершенно иначе), не вызывает удивления. Не удивляет и то, что немецкий министр экономики Бригитта Циприс (Brigitte Zypries) призывает ввести санкции против США, а ее в совместном заявлении с главой МИД Германии Зигмаром Габриэлем (известным поклонником России) поддерживает австрийский канцлер Кристиан Керн (Christian Kern). Стоит, возможно, только обратить внимание на то, что одновременно австрийский социал-демократ выступил на страницах газеты Die Welt с совершенно противозаконными угрозами в адрес Польши, говоря, что если та не подчинится немецкому диктату и не примет беженцев, она лишится средств из структурных фондов ЕС. То, что представители граничащих с берлинской империей маркграфств, говорят на немецком, совершенно естественно. Самые важные новости поступают, однако, из Германии. Их мы услышали из уст председателя Свободной демократической партии Кристиана Линднера (Christian Lindner). Немецкий либерал заявил, что пора наконец нарушить табу и смириться с тем, что Россия захватила Крым, ведь такая мелочь не должна мешать фундаментально важному делу — развитию экономических отношений Германии (то есть Европы) с Россией. Все опросы показывают, что на грядущих выборах в немецкий парламент христианские демократы Меркель одержат победу, после которой они смогут отказаться от сотрудничества с социал-демократами и вступить в коалицию с набирающей популярность немецкой Свободной демократической партией. Линднер вскоре может стать новым вице-канцлером и министром иностранных дел. Мы приближаемся к историческому моменту. Англичане и американцы в двух мировых войнах XX века лишили немцев надежд обрести ведущую роль на мировой арене, а те затаили на англосаксов обиду. Конечно, сейчас она уже не может, как во времена Гитлера или Вильгельма II, вылиться в военные сценарии. Германия остается в НАТО, хотя не все ее жители этим довольны. Первый генеральный секретарь Альянса генерал Гастингс Исмей (Hastings Ismay) описывал задачу нового союза так: «удерживать русских в стороне, американцев внутри, а немцев под». После выхода Великобритании из Евросоюза, экономическим и геополитическим центром которого выступает Берлин, высказывания некоторых немецких политиков и публицистов начали наводить на мысль, что они понимают задачу Европы так: удерживать англосаксов в стороне, русских внутри, а восточных европейцев (в особенности такие страны, как Польша, которые, по меткому выражению одной немецкой газеты, играют роль «троянских коней» США и Великобритании) под. Сделаю сразу оговорку: не все немцы разделяют такую точку зрения. Не все они готовы поддаться неоимперским искушениям, которые уходят корнями в их прошлое и вырастают из современных возможностей. Однако сейчас это искушение стало особенно сильным и заметным. Указывая на него, Польша подвергает себя опасности. Остановить этот процесс в одиночку она не сможет. «Инициатива Трех морей» — это красивая концепция, но одной Варшаве с ней не справиться. Вена уже сделала ставку на демонстративную лояльность по отношению к Германии, а другим столицам региона еще предстоит сделать выбор между Варшавой и Берлином, и долго колебаться они не станут. Исторический опыт подсказывает, что на бескорыстную помощь более отдаленного (англосакского) Запада рассчитывать нам не стоит. Но в этот раз ставкой станут интересы самого крупного, геополитического калибра. И это не только интересы Варшавы, но и Вашингтона. Многое зависит от того, как в ближайшие месяцы будет развиваться игра, которую ведут Кремль и немецкие политики. Для России будет лучше, если учения «Запад-2017» окажутся не слишком агрессивными и провокационными. Противоположный сценарий усилит недоверие немцев и закрепит позицию противников политического договора с Россией. Готовый к компромиссам и ориентирующийся на принцип «Wandel durch Handel» (перемены посредством торговли) Путин будет выглядеть более убедительно и сможет склонить к Берлин к возобновлению континентального сотрудничества старых партнеров. Если такая перспектива станет реальностью, Вашингтон не останется безучастным. Президент Трамп надеялся, что именно ему удастся склонить Путина к сотрудничеству и заставить Россию отдалиться от Китая — стратегического соперника США в XXI веке. Как убеждали его «реалисты», принадлежащие к школе Киссинджера, Америка могла бы заплатить за это не только признанием Крыма российским, но и уступками в отношении российских имперских амбиций в Восточной Европе. Если Германия и Россия пойдут на сближение (а обе эти страны не отказываются от особого положения в контактах с Китаем), с точки зрения Вашингтона возникнет новая крайне опасная ситуация: появится перспектива создания союза континентальных держав, контролирующих, как назвал это 100 лет назад «отец геополитики» Хэлфорд Макиндер (Halford Mackinder), весь «Heartland». Вся «сердцевина», центр тяжести евразийского мегаконтинента окажется под контролем государств, которые хотят выдавить оттуда англосаксов. Если Америка согласится с таким положением дел, она навсегда утратит свою ведущую роль в мире. На это был готов пойти Обама, об этом говорит левый американский истеблишмент, символом которого выступает Джордж Сорос, однако, Трамп (а значит и влиятельные деловые круги Америки) не позволит своей стране деградировать. Перспектива того, что немцы и россияне выдавят США не только из Европы, но и из Евразии, заставит американского колосса действовать: он займется укреплением пояса государств, разделяющих Россию и Германию. Тогда странам нашего региона придется выбирать не между Варшавой и Берлином, а между Берлином и Вашингтоном. Сделать такой выбор будет не так просто. Германия еще может сделать шаг назад и не пересекать Рубикон, который обозначил Линднер. Ярослав Качиньский, ставший лидером польской политики, старается обратить внимание на существование этого Рубикона и показать, что угроза постепенного превращения ЕС (лишившегося Великобритании) в империю под управлением Берлина вполне реальна. В логику такой имперской трансформации вписывается не только подчинение других стран интересам немецкой экономики, но и перспектива губительного для Польши и всей Европы сближения Германии и путинской России. Великобритании с нами больше нет, Францией руководит политик формата мужа госпожи Макрон, южные экс-империи (Италия и Испания) стараются не высовываться, а польская команда «преклонявшихся перед Берлином» лишилась в результате демократических выборов власти, так что Варшава может свободно огласить свое «не позволю!», наложить вето на новую империализацию нашего континента. Важно, чтобы наши слова поняли и услышали вовремя: не слишком рано, иначе они вызовут раздражение по поводу польского «консервативного анархизма», и не слишком поздно, иначе Германия успеет перейти Рубикон, за которым открывается прямой путь к господству над Европой и уступкам России в восточной части нашего континента. Во втором случае нам останется рассчитывать только на то, что Вашингтон, почувствовав опасность для своих глобальных интересов, отреагирует достаточно быстро и не позволит Варшаве и Москве обрушить гнев на Польшу.