Новые книги

Выбор Игоря Гулина Шарль Фердинан Рамю «Царствование злого духа» Шарль Фердинан Рамю -- классик швейцарской литературы, друживший с Андре Жидом, писавший либретто для Стравинского, получавший многочисленные премии за свои книги о быте альпийских жителей. Он не то чтобы неизвестен в России. Романы Рамю начали переводить еще в 20-х и возвращались к ним достаточно часто. В основном для русских изданий выбирали его относительно реалистические тексты. Совсем другое дело этот небольшой роман 1917 года о похождениях абсолютного зла. В небольшой горный городок приходит человек, называющий себя Браншю. Он слегка прихрамывает и очень вежлив. Идиллический город ему нравится, незнакомец интересуется, нет ли вакансии башмачника. Удачным образом старый башмачник только что умер. Браншю вселяется в его дом, приступает к работе. Жители поначалу относятся к нему с недоверием, но незнакомец завоевывает сердца безмерным дружелюбием, щедростью и галантностью. Не нравится он только городскому сумасшедшему, которого, разумеется, никто не слушает. Стоит новичку установить со всеми добрососедские отношения, как вокруг начинает твориться неладное: мрет скотина, болеют дети, благонадежные обыватели избивают родных, напиваются, грабят друг друга, у нескольких женщин случаются выкидыши. Некоторые начинают подозревать, что без влияния пришельца не обошлось. Тут повествование теряет реалистические контуры. Браншю вступает в права антихриста. Дальше -- темные чудеса, мор, глад, разрушения, истерические молебны, чудовищные оргии в церкви, ритуалы обращения в сатанинскую веру, экспериментальный апокалипсис в отдельно взятой деревне. Время написания романа дает ложные подсказки. Легко заподозрить, что "Царствование злого духа" -- попытка осмыслить средствами народной легенды катастрофы нового века. Но самое удивительное здесь -- то, как этот роман написан. Тут нет никакой трансгрессии, никакого модернистского дионисийства. Стиль "Царствования злого духа" -- удивительно спокойный, старомодно-рассудительный, с очень швейцарской меланхоличной иронией. (Недаром Рамю очень ценил Роберт Вальзер, другой великий швейцарец, писавший по-немецки, но будто бы связанный с ним еле уловимой интонацией вежливого парадокса.) Он написан с какой-то альпийской высоты, откуда незачем вглядываться в суету мирских катастроф. Зло и добро вечны -- чтобы думать о конце света, незачем выходить из деревни. Сатана придет к тебе в обличье вежливого сапожника, и ничего кроме чистоты сердца уже не поможет. Именно эта абсолютная неуместность романа Рамю в любом "настоящем времени" делает его сокровищем. Издательство Libra Перевод Алексея Воинова Александр Лурия «Маленькая книжка о большой памяти» Один из основателей нейропсихологии, младший соратник Выготского и наставник большей части ученых, развивавших в СССР науку о сознании, Александр Лурия, помимо серьезных исследований, написал несколько книг в жанре, который сам он называл "романтической наукой". Это -- книги-случаи: проблема в них отступает в тень перед героем. Сейчас самую известную из них -- "Маленькую книжку о большой памяти" -- выпустило издательство "Опустошитель", занимающееся разного рода радикальной словесностью. Тем самым книга Лурии как бы перенесена в литературное поле и действительно начинает работать как замечательная проза. Ее герой -- Соломон Шерешевский (Лурия называет его просто "Ш."), знаменитый мнемонист, десятилетиями хранивший в своем сознании бесконечные ряды слов и цифр. Ш. был не просто обладателем удивительной памяти, он был синестетиком: каждое услышанное им слово обретало цвет, вкус, ритм, порождало целую историю, за каждым предложением возникал отдельный мир. Этот мир как бы немного заслонял от него остальную, доступную окружающим реальность. В 30-х, когда неприкаянный мечтатель Ш. попал в поле зрения Лурии и его коллег, он сделался своего рода звездой -- как для научного и художественного мира (с Шерешевским много общался Эйзенштейн, интересовавшийся тайными законами работы воображения), так и для простой публики: он стал выступать в цирке, демонстрируя "фокусы" своего разума. Но эта адаптация была частичной, за маленькими и нелепыми мирами его сознания любой "реальный" успех терялся. Лурия выпустил свою книгу в 1968 году, когда его героя уже десять лет как не было в живых. Но "действие" ее, если это можно так называть, происходит в основном в 30-е. Печально-комичные парадоксы, странные бестолковые чудеса, заумные приключения сознания Ш. отчетливо напоминают написанные примерно тогда же тексты обэриутов, о которых ни автор, ни герой, скорее всего, ничего не слышали. "Маленькая книжка о большой памяти" как бы размывает границу между психоаналитическим случаем и "случаями" в духе Хармса. Появляется цифра 87, к полной женщине подходит человек, крутит усы, дальше может произойти все, что угодно. Издательство Опустошитель Петер Вольлебен «Тайная жизнь деревьев» Эта книга -- не совсем обычный научпоп, но и не философское размышление в духе борьбы с "человеческой исключительностью", выдвигающее в центр внимания животных, камни, растения. Ее автор Петер Вольлебен -- опытный немецкий лесник. Работа с деревьями для него не интеллектуальный поиск, а повседневная жизнь. Свою первую книгу о лесе Вольлебен выпустил два года назад и сразу же стал знаменитостью, героем статей и телепередач. Идея "Тайной жизни деревьев" проста: лес вовсе не бездушная декорация для человеческого бытия и не немая природа. Он наполнен жизнью, которую вполне можно понять и прочувствовать в человеческих терминах -- общением, любовью, взаимовыручкой, учебой. Вольлебен как бы остраняет биологические процессы так, чтобы они казались почти сознательной интеллектуальной и душевной деятельностью буков, дубов и елей. Надо признать: профессиональные ученые упрекают его в бесконечных неточностях и ошибках. С точки зрения современной философии книга Вольлебена тоже смотрится достаточно наивно. Но ее настоящий контекст другой. Он очень немецкий. "Тайная жизнь деревьев" -- гость из XVIII века, романтический опыт, в котором неразделимы практика, наука и поэзия, а человек из покорителя природы превращается во внимательного слушателя ее тайной мудрости. Романтизм Вольлебена выглядит немного пародийным, подстроенным под современные медиа, но все же сохраняет определенное старомодное обаяние. Издательство Высшая школа экономики Перевод Наталии Штильмарк Даниил Дондурей, Лев Карахан, Андрей Плахов «Каннские хроники» Каждый год главный редактор "Искусства кино", социолог и кинокритик Даниил Дондурей собирал коллег, чтобы обсудить минувший Каннский кинофестиваль: его победителей, новые тренды, перемены, которые каннские результаты обещают кинематографу и миру. Постоянными собеседниками его были Лев Карахан и Андрей Плахов, время от времени к ним присоединялись и другие критики. Теперь эти беседы за десять лет -- с 2006 по 2016 годы -- собраны вместе. Получается один большой разговор. Мелькают все главные сюжеты арт-мейнстрима: взлет румынской волны, политизация Канна и награждение документалиста Майкла Мура, жестокий морализм Ханеке и Триера, появление на карте новых территорий вроде Таиланда, родины Апичатпонга Вирасетакуна, скандальный успех "Жизни Адели". Сквозным сюжетом идет умеренное внимание каннских отборщиков к российскому кинематографу, а значит -- по мнению собеседников -- мера присутствия России на мировой киносцене. Некоторые из тех фильмов, что обсуждают Дондурей с товарищами, уже стали классикой, что-то, хотя прошло всего несколько лет, кажется полузабытым архивом. Впрочем, эта книга не история недавнего кинематографа, скорее -- история мнений: что именно казалось нужным обсуждать, как говорить об этом. И еще это, конечно, мемориальная книга. Дондурей умер три месяца назад, и "Каннские хроники" -- один из последних проектов, которые он успел завершить. Издательство Новое литературное обозрение