Не уверен, что когда-то добрался бы до Бурятии, если бы не «Голос кочевников». О фестивале рассказал мне старинный приятель музыкальный журналист Леша Певчев. Интересно было все: и место — этнокомплекс «Степной кочевник» в 50 километрах от Улан-Удэ, и идея — world & ethno music, и состав участников — от хорошо известных «Ят-Ха», Volga, SunSay и «Калинов мост» до загадочных корейцев Jambinai и монгольских рокеров Magnolian и The Colors. — Свяжись с организаторами, они очень адекватные люди, — посоветовал мне Леша и дал телефон Ирины Доржиевой — одного из организаторов проекта. Я позвонил и к удивлению быстро получил приглашение приехать на фест. От Москвы до Улан-Удэ шесть с половиной часов лета. Как всегда (в третий раз подряд!) мне досталось место в последнем ряду у туалета с краю, и весь полет вокруг неистово орали груднички. Ну нельзя таскать грудничков в самолетах — полужидкий мозг тяжело реагирует на экстремальные перепады давления. В Улан-Удэ мы — трое журналистов из Москвы — прибыли основательно измочаленными в девятом часу по местному времени (то есть в четвертом часу утра по Москве). На выходе из аэропорта нас поджидал счастливо улыбающийся мужчина в майке с Че Геварой — Аркадий Зарубин, при ста с лишним килограммах живого веса, человек удивительной легкости, буквально излучающий доброжелательность. — Сильно устали? — продолжая улыбаться, поинтересовался Аркадий и вручил визитку. — Значит так. День у нас есть. Сегодня отдохнете, а завтра на «Голос кочевников». «"Жизнь прожита зря, если ты не увидел Байкал" — японская мудрость» —написано на обороте визитки Аркадия. Прожить жизнь зря никому не хотелось, так что дальнейшее направление движения стало очевидным. Но вначале мы заехали в город, позавтракать и осмотреть одну из наиболее известных достопримечательностей Улан-Удэ — огромную голову В.И. Ленина на одноименной площади. В Советском Союзе жило убеждение, что в каждой из республик, вольно или нет, любимому Ильичу старались придать свои национальные черты. В Улан-Удэ Ленин похож на бурята, а еще больше на бога богатства и благополучия Хотэя, круглые лысые головки которого продавались во всех сувенирных ларьках. От Улан-Удэ до Байкала 140 километров. Где-то в середине пути остановились на перевале Пыхта (3260 метров над уровнем моря). На стене маленького кафе висело предупреждение: «Помните, это место с древних времен считается непростым… Именно здесь лесные духи Бурхана открывают ворота путникам, едущим в сторону Байкала. После того как вы остановились на перевале, ваше время уже определено и течет по другому…» Рядом с кафе расположилось несколько лотков с сувенирами и обоо — место поклонения духам. На груде камней крутился на батарейках маленький молитвенный барабан — хурдэ, россыпью лежали мелкие монетки, а окружающие деревья и кусты украшали разноцветные ленточки. Аркадий «прописал» нас, побрызгав на четыре стороны водкой, мы оставили по монетке, и наше время потекло в сторону Байкала. Остановились в поселке Гремячинск в туркомплексе «Байкальская ривьера». Байкал со стороны Бурятии совсем не похож на тот, к которому привыкли туристы, приезжающие в Иркутскую область. Вместо скал, камня и крупной гальки — широкие пляжи желтого мелкого песка. Чисто. Тихо. Ни комаров, ни слепней. Вода прохладная, но вполне сносная для купания. И никакой спирогиры. Ближе к вечеру при мягком закатном свете на тихой воде озера стали отчетливо видны лодки рыбаков, вышедших на лов омуля. — Рыба есть? — спросил я у мужчины, выгуливавшего вдоль берега товарища на ходунках, недавно перенесшего инсульт («Леса горели, 20 часов с ведрами бегал, перенервничал, вот его и шарахнуло»). — Какая рыба! — возмутился собеседник. — Ее всю еще в Селенге сетями повытаскивали. Браконьеры ловят, менты местные их крышуют. А со следующего года еще и с лодок удочками запретят ловить, только с берега. Уже и закон вышел. Только к берегу омуль тут не подходит — мелко. Но пока закон в силу не вступил, мы совершенно легально купили свежевыловленного омуля, чтобы испечь его на палочках. Солнце садилось за Ольхон. Воздух безумствовал красками. На грани земли и воды «веселые человечки» танцевали с волейбольными мячами. Мы начали в сумерках с омуля, текилы и T.Rex, а закончили уже затемно уссурийской настойкой «Панты на меду» и White Stripes. Утреннее купание в Байкале сняло остатки усталости и столичного напряжения. Премедикация московских журналистов к фестивалю прошла успешно. Однако до вечера еще было время, и мы отправились осматривать Улан-Удэ. Улан-Удэ, представлявшийся мне более экзотичным, на деле оказался довольно крупным (почти полмиллиона жителей) типичным российским городом. Процентов на восемьдесят построенным при развитом социализме, пережившим дикое предпринимательство и разруху 1990-х и архитектурные эксперименты нефтяных 2000-х. В меру чистый, в меру бестолковый, живой… На улице Коммунистической, дом №10 «религиозная группа шаманов Дархан Тэнгэри» вела прием населения по бытовым вопросам. В сувенирной лавке у гостиницы «Бурятия» шаманские бубны продавались от 5 тысяч рублей за самый маленький. — А что же так дорого, — поинтересовался я у продавца. — У нас их шаманы покупают, как осенью сезон начнется, все разберут. На кованном заборе, огораживающем нарядный православный храм (Свято-Одигитриевский собор), рядом с расписанием служб и уведомлением о бесплатном Wi-Fi висело предупреждение: «Внимание! Территория охраняется собаками». На провокационный вопрос: «От кого храм собачками охраняем?» — привратные старушки-попрошайки дружно оскалились: «От таких как ты! А то ходют тут. Понаехали…» От Улан-Удэ до села Верхняя Иволга около 40 километров. Проехать их нужно обязательно. Иволгинский дацан (Хамбы Сумэ) — центр крупнейшей буддистской общины (сангхи) Бурятии, резиденция Хамбо Ламы XXIV и место пребывания нетленного тела Хамбо Ламы XII Даши-Доржо Итигэлова, главы буддистов Восточной Сибири, похороненного в 1927 году. На территории дацана (у бурят этим словом обозначается монастырь-университет) несколько храмов, десятка два простых деревянных домов для монахов-студентов и бесчисленное количество разного размера молитвенных мельниц, которые с удовольствием крутили посетители. Увидеть Хамбо Ламу XII Даши-Доржо Итигэлова можно в его собственном дворце, где он восседает на троне в позе лотоса. С момента обретения нетленного тела (в 2002 году) о нем было написано уже немало. Вот что увидел, услышал и почувствовал я сам. Хамбо Лама сидит за стеклом. Подойти к нему можно достаточно близко. Температура тела постоянная — плюс 27 градусов. Если становится жарко, Хамбо Лама потеет, и тогда его хранитель обтирает пот. Несколько раз в год нетленного переодевают. Монахи рассказали, что Хамбо Лама немного прибавил в весе, а анализ клеток кожи дал прижизненные характеристики. И это после того, как он просидел 75 лет в кедровом ящике (саркофаге), зарытом в тайном месте. Ежедневно нетленный передает через Бимба Ламу свои послания людям. — Каким способом передает Хамбо Лама послания, он же не говорит? — задал я вопрос хранителю. — Это как телепатия. Многие, кто приходят к нему, получают такие послания. — А он что-то конкретное говорит или общие советы дает? — Скорее общие. Над ними нужно много думать, расшифровывать. Иволгинский дацан, будучи президентом России, посетил Дмитрий Медведев. — Он за нами наблюдает и присматривает, — прокомментировал результаты своего общения с Хамбо Ламой Медведев. Со мной Хамбо Лама не разговаривал, а может быть, я его просто не услышал. В чем состоит феномен Итигэлова? Мистификация, добросовестное заблуждение, научный феномен, чудо? Лично мне больше нравится последний вариант ответа. — Первый фестиваль «Голос кочевников» прошел в Бурятии в 2009 году, — рассказывает арт-директор и душа проекта Наталья Уланова. — Мы пригласили артистов из Бурятии, Монголии и Тувы. Музыка была классная, народные инструменты, горловое пение… Но я посмотрела в зал и не увидела европейских лиц. А мне хотелось, чтобы это было интересно всем. И на следующий год мы пригласили Brazzaville. Так получилось… Думали, как объяснить их участие. И тогда родилась идея кочевников как символа движения и свободы. Очень не хотелось делать фольклорное костюмированное представление, когда люди наряжаются в народные костюмы и поют народные песни в абсолютно советской манере. Интересовал взгляд на фольклор через призму не прошлого, а будущего. Как люди сегодня трактуют новое современное искусство на основе традиций. Так родилась концепция этнофутуризма. Первые лет пять концерты проходили в театрах. Но поскольку музыка менялась, люди стали вести себя активно, вскакивали, хотели танцевать, а зал оперного театра для этого подходит плохо. И в 2013 году мы решили выйти на открытую сцену. Назвали это «пикник», потому что мало кто в Бурятии знал тогда, что такое open air. Привыкали постепенно, задавали вопросы — где лавки, где скамейки, на чем сидеть… Для них это была революция! Наташа рассказала, как сложно было изменить психологию людей, достать деньги (поначалу бюджет фестиваля составлял всего миллион рублей), как нашли правильный формат и подходящее место. Отметила, что теперь фестивалю необходимо развиваться, двигаться дальше, потому что это нужно Бурятии, где происходит не так уж и много больших культурных событий, и как необходима фестивалю помощь республиканского правительства… Удивительный человек. Мягкий и упорный одновременно. Благодаря Наташе, Ирине Доржиевой и их коллегам, которых я просто не успел узнать за три дня, на «Голосе кочевников» удалось соединить высокий профессионализм с человеческим теплом. А это получается очень редко. А пока мы говорили, Альберт Кувезин («Ят-Ха»), как когда-то Джо Кокер на другом конце света, разгонял горловым рыком собравшиеся было тучи. Перед сценой танцевала босиком обворожительная бурятка. — Из твоих поклонниц, — спросил я Альберта после сета. — Никогда ее раньше не видел. — Она, кажется, все твои тексты наизусть знает. — Надо познакомиться, — Альберт стал высматривать девушку в толпе, но та уже исчезла. Хедлайнером первого дня фестиваля считалась украинская группа SanSay — новый проект Андрея Запорожца, вокалиста 5'Nizza. Группу принимали тепло, особенно молодая часть публики. Танцевальный фанк, фьюжн, R&B… А уже ночью бурятскую степь лавиной звука и света буквально взорвал московский электронно-гитарный дуэт Struttura. Главным же открытием феста для меня стала южнокорейская группа Jambinai. Термин post-rock мало что способен объяснить. Проще подобрать какую-то аналогию. Моей стали: Porcupine Tree, ранний Radiohead и постбарреттовский Pink Floyd. За два дня (14-15 июля) на фестивале побывало около семи тысяч человек. Многие жили в палаточном лагере. — Приехали на Байкал, узнали о фестивале, и вот мы здесь, — рассказывают Игорь и Ольга из Питера. — Все снаряжение у нас с собой. Палатку, спальники, матрасы можно было взять на прокат и на самом фестивале. У просторного шатра за раскладным столом удобно устроились на стульчиках шесть, как теперь выражаются, «взрослых» женщин. — Откуда вы? — Мы из Улан-Удэ, ждем «Калинов мост». — А где же ваши мужчины? — Дома сидят, они у нас пассивные… — Здравствуйте, я министр культуры, — молодой высокий бурят в тенниске и шортах протянул руку. Ничего себе! Вот так запросто. Но такая уж тут атмосфера. Видимо, атмосферный столб в бурятской степи не давит на человека, как это происходит в столице. Позже мне удалось поговорить и с врио главы Бурятии Алексеем Цыденовым. — Что значит для Бурятии «Голос кочевников»? — Мы хотели сделать праздник для наших людей и показать Бурятию тем, кто здесь никогда раньше не был. А этнический фестиваль — очень удобный для этого формат. Тем более фестиваль ежегодный. — То есть о дальнейшей судьбе «Голоса кочевников» можно не беспокоиться. Руководство Бурятии его будет поддерживать. — Обязательно. — Даете слово? — Да. Большими фестивалями на open air давно уже никого не удивишь. Наверное, даже с учетом интересного состава и замечательной атмосферы специально лететь на «Голос кочевников» через полстраны решатся немногие. А вот в связке с Байкалом и Иволгинским дацаном сделать это, безусловно, стоит. Три жемчужины впечатлений в одном путешествии. И это уже очень круто!
