«Камень — это постоянное приглашение взаимодействовать с миром»: интервью с писателем Джеффри Джеромом Коэном

Фонд V-A-C представляет «Опыты нечеловеческого гостеприимства» в ММОМА на Гоголевском бульваре. Мультидисциплинарный проект открывает экспериментальную программу «Карт-бланш»: ММОМА приглашает дружественные художественные институции реализовать собственные кураторские инициативы. 25 мая в рамках седьмой сессии состоится лекция писателя, автора книги «Камень. Экология нечеловеческого» Джеффри Джерома Коэна, который исследует формы жизни с позиций постгуманизма и экокритицизма. В интервью кураторам выставки и образовательной программы Марии Крамар, Карену Саркисову и Дарье Калугиной он рассказал о тектонике, хаосе, любви и алхимии. Джеффри Джером Коэнпрофессор английского языка и директор Института изучения Средних веков и Нового времени Университета Джорджа Вашингтона в США; автор таких книг, как «Stone: An Ecology of the Inhuman» (2016), «Earth» (совместно с Линди Элкинс-Тантон, 2017); редактор-составитель (также вместе с Линди Элкинс-Тантон) сборника статей «Elemental Ecocriticism» (2016). «Stone: An Ecology of the Inhuman» — Когда мы придумывали английский заголовок для «Опытов нечеловеческого гостеприимства» («Hosting the Inhuman»), некоторые отговаривали нас от слова «inhuman», потому что одно из его значений связано с жестокостью, зверством, и поэтому слово кажется очень негативным. Мы обычно отвечали, что для нас это способ также обратиться к чему-то в человеке, что выбивается за пределы человеческого, вместо того чтобы просто противопоставлять нечеловеческое человеческому как его коррелят, то есть «nonhuman». Мы заметили, что вы также предпочитаете нечеловеческое в смысле «inhuman», о чем свидетельствует подзаголовок вашей книги о камнях — «An Ecology of the Inhuman». Не могли бы вы объяснить, почему предпочитаете этот термин?— Я много думал над этим вопросом и решил использовать «inhuman» («нечеловеческий», «бесчеловечный», «не свойственный человеку»), а не «nonhuman» («нечеловеческий», «не относящийся к роду человеческому»), чтобы подчеркнуть, что нет явного разделения между человеческим и нечеловеческим мирами. Люди могут передвигаться, потому что у них внутри есть камни, скелеты из кальция, дар тесной связи первобытных живых организмов и минералов. Я бы также отметил, что, когда мы используем слово «нечеловеческий», чтобы указать на зверство или жестокость, мы, как правило, маркируем то, чем на самом-то деле постоянно занимаются именно люди: примеры нечеловеческой жестокости — это обязательно действия, которые производит диктатор (или общество, или нация) и которые направлены против других людей. Склонность к жестокости присуща всему миру. Но то же можно сказать и о стремлении к сотрудничеству, созиданию, интенсификации, изобретениям, крайностям, торжеству вкуса…— Как начались ваши отношения с тектоникой?— Какой сложный вопрос! Думаю, единственный ответ, который я могу дать, это «до рождения». Отношения человека с тектоническими силами и процессами, которые протекают в горных породах, появились задолго до того, как мы начали называть себя «людьми». Мне нравится, что слово «тектоника» произошло от греческого слова «плотник». Тектоника олицетворяет собой постоянный процесс создания, а для меня важно еще и то, что она стирает границу между млекопитающими и минералами. Как у многих детей, у меня была врожденная предрасположенность к тому, чтобы подбирать камешки, которые привлекали мое внимание. Булыжник будто бы желает, чтобы его подняли и чтобы с его помощью создавали, и это проявляется в странных и прочных товарищеских отношениях, которые я бы назвал тектоничностью. Кстати, если бы вы пришли ко мне домой, вы увидели бы камни со всего света на каждом столе и подоконнике. Они отлично настраивают на размышления, это постоянные стимулы для творчества и мысли. — В фильме «Пятый элемент» появляются четыре камня, которые символизируют четыре элемента — воздух, воду, землю и огонь, а пятым оказывается любовь. В вашей книге «Камень. Экология нечеловеческого» любви отводится особая роль. Как, с вашей точки зрения, этот элемент соотносится с другими? — Любовь (то, что греческий философ Эмпедокл называл «philia») — это связующая сила Вселенной, благодаря которой земля, воздух, огонь и вода движутся вместе, беспорядочно сочетаются и порождают все, что только возможно, от объектов и существ до сил природы. Без любви не было бы созидания. Но одной любви недостаточно. По Эмпедоклу, если бы любовь окончательно победила, мир превратился бы в неподвижную сферу, все бы слиплось вместе. Любовь существует только в борьбе с противостоящей силой, которая называется «neikos», это раздор и энтропия. Без доли хаоса мы бы потеряли длительность, компостирование, открытие новых возможностей. Эмпедокл считал, что существует четыре стихии и две универсальные силы и что вследствие этого форма космоса представляет собой вихревую воронку в постоянном движении. Не думаю, что он ошибался: посмотрите на спиралевидную схему движения Солнечной системы, на топологию любой галактики…— В «Стихийных отношениях» вы пишете, что «людям не свойственно жить в вулканической или каменной темпоральности. Наша скромная длительность ближе к воздуху и воде, двум элементам, образующим шторм». Не могли бы вы объяснить, что вы имеете в виду, говоря, что человек ближе к воде? Есть ли связь между темпоральностями этой стихии и человека, или скорее речь идет о близости человека структуре и текстуре — скажем так, материальным формам воды? Может ли человек наблюдать за историей камня, если учесть совершенно другое отношение ко времени?— Каждый элемент движется, от быстрого огня до медленного-медленного камня. Воздух и вода — элементы средней длительности, их пульс ближе всего к нашему сердцебиению. Если сравнивать со скалами или с тектоническими сдвигами континентов, мы даже не мухи-однодневки. Вода — также первичный элемент в наших телах, и именно она первой же нас и убьет, если у нас иссякнут запасы. Антропоцен показал нам, что климат — это нечто существующее внутри нас самих (мы штормовые создания), так же как и в окружающем мире, на который мы оказываем влияние своими действиями, причем до такой степени, что мы теперь вписываем себя в географическую летопись. Люди не могут напрямую наблюдать длительность камня, в отличие от воды, воздуха и огня, поэтому мы используем технологии в качестве нарратива, чтобы понять, как движется литосфера. © Ugo Rondinone — Отнюдь не считая камни инертными объектами, вы зовете их «нашими древними союзниками в создании знания». Вы признаете интеллектуальную значимость камня, упоминая латинскую этимологию калькуляции (от слова calculus — «камешек»). Примеры оселка (пробного камня, который помогал отличить драгоценные металлы от подделки) и философского камня также приходят на ум. Не могли бы вы рассказать чуть больше об отношениях камня и знания?— Первые человеческие артефакты, которые появились во времена, когда нас еще нельзя было отнести к одной категории, как сегодня, — это камни, установленные для ограждения костра от ветра. Камни давали нам кров, позволяли нам готовить еду и убивать. Камень был нашим лучшим помощником как в действиях и познании, так и в творчестве (обведенные охрой отпечатки рук на скалах были нашими первыми картинами). Камень — это материал, который вновь и вновь давал нам дополнительные возможности, это постоянное приглашение взаимодействовать с огромным миром. Мне нравится, что «расчет» («calculus») и «счетная доска» («abacus») — слова, которые появились благодаря перемещению камешков, способу выполнения более сложных вычислений, чем те, которые мы можем совершить в уме: камни были нашей первой попыткой расширить знание, первыми компьютерами.— Считаете ли вы, что вам как медиевисту, человеку, близко знакомому с культурами Средневековья, проще подойти к вопросу нечеловеческой агентности? Некоторые утверждают, что так называемый нечеловеческий поворот в гуманитарных науках равнозначен досовременному околдовыванию мира. Обоснованно ли это обвинение?— Мне кажется, что мы слишком самодовольны в своей уверенности, что люди, которые жили до нас, были слишком доверчивыми и недостаточно умными по сравнению с нами. Нам нравится похлопывать себя по плечу и хвалить себя за все, чего мы достигли — даже когда в США мы сворачиваем программы по защите окружающей среды и продолжаем превращать каждый кусочек земли в продаваемый ресурс, не учитывая долгосрочные последствия. Лучше бы нам посмотреть на прошлое с чуть большей симпатией. Хотя у людей, возможно, был меньший доступ к тем видам научного знания, которыми мы сейчас обладаем, они были очень любознательными, изобретательными и пытливыми. Зачастую они гораздо лучше чувствовали силу, присущую нечеловеческому. Они знали, что мы — существа, неразрывно связанные с миром, в котором очень много наделенных агентностью предметов, животных и сил. И что может быть лучше, чем вновь пробудить нашу способность удивляться и лучше осознавать нашу вовлеченность в больше-чем-человеческий мир?