СМИ: Какой пассаж. Памяти Владимира Перетурина

Ушел из жизни Владимир Перетурин. Комментатор, которого любили и помнили, на котором росли. Писать о усопших, по логике, должны знавшие лично. Знавшие близко. Они же все время рядом. Они же как свои пять пальцев. Но вот в этом случае – так ли? В его случае? Может, как раз и правильнее, и тональнее, чтобы каждый провожал своего Перетурина. Близкие – человека. Почитатели, слушатели, зрители – явление. Я даже не сразу вспомнил отчество моего Перетурина. И не то чтобы не знал, не чтил возраст, панибратствовал. Просто в памяти утонул этот бит информации. "Иванович" заархивировалось в голове за ненадобностью. В годы, когда он блистал, важно было лишь то, что он Владимир Перетурин. И то, что это он. Не Озеров. Не Махарадзе. Не Маслаченко. Они шикарные – но другие. В чем и прелесть комплекта голосов из телевизора юности. На любой вкус, на любое восприятие жизни. Один сценичен и бархатист, другой Акела со вкуснейшим акцентом, третий звонок, словно горн, и лучист, и бесспорен в словах настолько, что это рождало желание спорить с ним в мыслях. А Перетурин был ироничен. Редчайшее качество на советском ТВ вообще и спортивном в особенности. У него и улыбка была такая – чуть набекрень. Ниже уголок рта – ирония, выше – сарказм. Почти сарказм: откровенный в те годы не допускался. Хотя он умудрялся и это обойти околицей. Ирония приправляла его комментаторство живостью. А внешность торила дорогу к работе в кадре. Перетурину, чубчик козырьком, даже в зрелом возрасте лучше всего шло слово "миляга". Потому что оно не о красоте – о состоянии души. Выходил весь такой нарядный фасадом, с веселинками в глазах, подносил микрофон ко рту, – и выяснялось: этого дядьку еще и слушать можно. Немного позже приходило понимание – слушать нужно. Не помню, кто с кем играл в начале восьмидесятых. "Шахтер" был точно. Остальное – как будто Кубок СССР. И вот гол. Из серии нелепиц. Не так чтобы совсем, но после грубой ошибки. Катнули не туда, перехват, все мигом развернулось – "получите, распишитесь, дорогие мои мальчишки". Так сказал бы не Перетурин, если бы работал тот матч. Но работал Перетурин, поэтому реакция была другой. Насколько нешаблонной, настолько и запоминающейся. "О-о-о, какой пассаж", – сказал комментатор, не возвысив ни тембра, ни громкости. Постойте, так не говорили в то время с экрана! Ожидались негодование, досада, констатация, но только не этот вот "пассаж"! Столько лет прошло, не помню ни соперника, ни счета, ни игры, – а только тот его укоряющий и тем уничтожающий "пассаж". Знаете, почему? Потому что по эмоциям Перетурин был максимально точным. Именно это и случилось на поле. Не стыд, не бред, не ляп, не позор – пассаж. Гол-разочарование, стечение обстоятельств, замешенное на случайности и халатности. Жванецкий рассказывал как-то давно: "Друг под впечатлением: познакомился на каком-то приеме с популярным эстрадным певцом, переговорил коротенько, оказалось – умный человек! А я вот думаю: отчего же нужно постигать, что он умный, из разговора с ним, а не из его творчества, хорошо всем известного?". Перетурина мы постигали из его комментаторства. Здесь как раз противоположный случай: не хочется знать, каким он был вне телевизора, потому что на экране – однозначно умным. И что очень важно – не раздражающе умным, не умником. Хотя иного зрителя накрывало порой от общей несменяемости тех телекадров, но с этим уж точно не к Перетурину. Сейчас он ушел – а многое вернулось. Смотришь выпуски новостей, – даже интонацию научились клонировать и распространять, как вирус. В довесок со словом "буквально". И это не ностальгическое брюзжание с моей стороны, потому что говорю не про смысл произносимого – про манеру. А в Перетурине манеры всегда было через край. С фасоном вместе. Бинарный заряд. Добрый приятель и коллега Юра Голышак нашел его, глубоко инсультного, лежачего, прощально амбициозного. Измученного и измучившего собой. Кто-то увидел в тротиловом Юрином тексте, приоткрывшем целую пропасть в мозгу больного, повод помочь. А кто-то – вспомнить. Память для Перетурина была, кажется, важнее. Ирония в нем уже потеснилась, впустив глубокий минор. Но свое состояние комментатор оценивал верно. (Не сомневайтесь, он до последнего вздоха считал себя комментатором – и имел на это право). С ним случился нехороший пассаж. Не старость подкралась и обволокла, не сосуд лопнул – пассаж. Из газетных строк до меня донеслось именно это перетуринское слово… Прощайте, Владимир теперь уже точно Иванович. Запомниться чем-то светлым в наши эпохи сложно. Вы запомнились. Евгений Дзичковский