Что пошло не так в доме Трампов?

«Каждые лет 20 или около того (закономерность, с которой это происходит, немного пугает) американцы начинают вести серьезные дебаты о своем месте в мире. Что, спрашивают они, происходит не так? И как это можно исправить? Более того, дискуссия почти всегда начинается одинаково. В очередной раз завершив, иногда даже с некоторым успехом, какую-нибудь дорогостоящую войну, Соединенные Штаты затем «сворачивают"свою внешнюю политику, чтобы избежать непосильных обязательств. Но когда возникают неожиданные проблемы, люди начинают спрашивать: достаточно ли ее — этой новой, более ограниченной стратегии? Политики и политологи, ученые и аналитики, журналисты и эксперты, общественность в целом, даже представители других правительств (как дружественных, так и не очень) тоже считают своим долгом принять участие в этой дискуссии. Они хотят выяснить должна ли Америка, несмотря на свое решение самоустраниться, снова сделать больше ‑ и может ли она», — пишет Стивен Сестанович на страницах издания TheAtlantic. «Причины сомнений также удивительно схожи и перетекают из одного периода обсуждения к другому. Кто-то утверждает, что экономика США уже не та — недостаточно сильная для поддержания глобальной роли старого типа или что внутренние проблемы должны быть в приоритете. Другие спрашивают, готова ли общественность к новым усилиям. Внешнеполитический истеблишмент опять чересчур раздробленный — слишком трудно добиться жизнеспособного консенсуса. Многие настаивают на том, что крупные международные проблемы (в первую очередь военные) более не поддаются решениям из Вашингтона. Начинаются разговоры о том, что американское «руководство» не работает больше в нашем дивном новом мире… С незначительными вариациями это те же внешнеполитические дебаты, которые страна проводила в 1950-х, 1970-х и 1990-х годах. И это то же самое, что мы переживали в течение последних нескольких лет. Возникновение Исламского Государства*, гражданская война в Сирии, события на Украине и китайская игра мышцами в Восточной Азии лишь вернули дискуссию к жизни. В ходе президентских дебатов в 2015 и 2016 годах были добавлены новые вопросы (от ядерного соглашения с Ираном Барака Обамы до азиатского торгового пакта ТРР) — это обострило спор… В течение десятилетий эти дебаты, как правило, приводили к консенсусу в пользу возобновления международной активности. Но каждый сценарий разворачивался по-своему. Глобальные потрясения 2016-ого года означали, что никто не может быть полностью уверен в том, чем все обернется на этот раз. Мы пока еще не знаем, придало ли появление Дональда Трампа нашему регулярному переосмыслению себя дополнительного драматизма и значимости. Одни комментаторы утверждают, что Трамп хочет переустановить установившийся после холодной мировой войны порядок. По мнению других, он отвергает все, чего Америка пыталась добиться с 1945 года. Третьи говорят, что он представляет собой разрыв со всем тем, за что мы выступаем с 1776 года (или, может быть, даже с 1630 года, когда Джон Уинтроп назвал Колонию Массачусетского залива «градом на холме»). То, что мы так говорим — лишь один из шоковых симптомов после победы Трампа. Новый президент ставит вопросы о внешней политике Соединенных Штатов — о ее внешних целях, о внутреннем единстве и шансах на успех, на которые (детально) можно было не отвечать в течение многих лет. Чтобы понять это досконально, нам нужно разобраться с тем, что произошло. Америка провела два раунда дебатов о своей глобальной роли. Первый был вызван кампанией 2016 года, и Трамп ее выиграл. Второй раунд пошел по-другому: что-то пошло не так. С момента вступления в должность новый президент делал один неверный шаг за другим. Хотя еще рано говорить, что он проиграл этот раунд, он, конечно, теряет контроль над тем, что происходит. В любом случае, нам следует понимать динамику происходящего лучше, чем мы понимаем на данный момент. Как это уже бывало, дебаты в 2016 году начались с негативной предпосылки: Америка не занимала достаточно «хорошее» место в мире. В 50-е годы, а также в 70-е годы, опасения заключались в том, что Соединенные Штаты уступили стратегическую инициативу Советскому Союзу. К середине 90-х годов его уже не было, но американцы почувствовали, что им нужен лучший способ, чтобы справляться с конфликтами в мире после «холодной войны». Существующая политика не казалась достаточно хорошей. Прошлый год ничем не отличался. Из двадцати с лишним республиканских и демократических кандидатов в президенты ни одна из сторон не поддержала версию сокращения международной активности администрации Обамы. Как всегда, критика менялась. Одни призывали ускориться; другие замедлиться. Среди республиканцев спектр от «большего к меньшему» начинался от Марко Рубио и кончался Рэндом Полом (плюс более дюжины соперников). Среди демократов — от Хиллари Клинтон к Берни Сандерсу (и другими, о которых теперь никто даже не помнит). Кандидаты с обеих сторон старались казаться более открытыми, чем они были до этого годами, выдвигая идеи как переосмыслить то, что теперь означает Америка сегодня и что ей нужно делать. Трамп доминировал, предлагая более форсированную внешнеполитическую стратегию —отмежевание в более полном виде. Стремясь, как это всегда происходит в предвыборные годы, формировать взгляды своих кандидатов, ученые, эксперты и бывшие чиновники извергали потоки книг и статей. Лейтмотив был один: растущие препятствия, с которыми Америка столкнулась за границей. В Ираке, Афганистане и других военных кампаниях после 11 сентября показали себя издержки и риски — следствие чрезмерной зависимости от силы, как инструмента внешней политики. Напористость конкурентов, таких как Россия и Китай, замедление глобальной экономики, кажущаяся неразрешимость таких проблем, как терроризм, киберпреступность и изменение климата — эти реалии еще более усложнили достижение целей США. Но универсальность диагноза вряд ли означала универсальность рецептов. Эксперты группировались по более-менее схожим направлениям, как и кандидаты. Среди аналитиков-академиков, фракция «невмешательства» была, как всегда, более сильной. Ветераны прежних республиканских администраций подчеркивали, что их философия «большего вмешательства» не означает необходимость размещения большего военного контингента. В течение восьми лет Барака Обамы у демократической партии открылись внешнеполитические «болезни»: в виде разногласий по поводу торговли, применения силы и прав человека. Некоторые из тех, кто работал на Обаму, утверждали, что его стратегия сокращения вмешательства имела в большинстве своем благоприятные последствия. Другие утверждали, что он позволил уменьшить влияние США; они говорят, что настало время «беспорядочного порядка» — больше, чем когда-либо. А что говорит общественность? Опросы предполагали, что она открыта для новых предложений, но не уверена, что выбрать среди них. В мае 2016 года Исследовательский центр Pew сообщил, что 70% избирателей хотели, чтобы следующий президент больше сосредоточился на внутренних делах, а не на внешней политике. В том же опросе Pew обнаружил, что большинство, как демократов, так и республиканцев и независимых, предпочитают политику, которая будет поддерживать Соединенные Штаты в статусе «единственной военной сверхдержавы». Уже не в первый раз оказалось, что американцы хотели «всего и сейчас». Как же кандидату Дональду Трамп удалось вписаться — и даже задать тон внешнеполитических дебатов? Его антииммигрантские разговоры, гневный отказ от соглашений о свободной торговле и призыв к лозунгу времен Второй мировой войны «Америка прежде всего» заставили многих относиться к нему как к изгою кампании — с некоторым пренебрежением, как к старому изоляционисту. Но это было неправильно. Многим не удалось осознать привлекательность новых лозунгов Трампа, также сильно недооценили его способность доминировать в дебатах. Трамп шел к победе как кандидат, который обещал сделать одновременно и больше и меньше, чем Обама. Он решительно призывал избирателей как к оружию, так и к освобождению от бремени глобального руководства. По его мнению, проблема с внешней политикой США была не просто в принятии на себя непосильных обязательств. По его словам, это было результатом чего-то более зловещего: злого промысла друзей и врагов и нравственной ответственности наших собственных лидеров. Зловещие силы угрожали нашей безопасности… Интеллектуальная неразбериха — или «политкорректность»… — трудно точно назвать нашего врага. Союзники и торговые партнеры обманывали нас на каждом шагу. Волны иностранцев забирали нашу работу. Бесполезные войны сделали военных «истощенными» — так говорил Трамп во время дебатов. В ослабленном состоянии Соединенные Штаты больше не вызывали уважения. Трудно представить себе политическую фигуру, которая когда-либо предлагала «купить» такой мрачный взгляд на мир — или такую отчаянную картину политического паралича. Чтобы решить эти проблемы, Трамп не предлагал обычную программу изоляционизма «Come Home, America». Вместо этого он обещал ожесточенное противостояние. — Мы слишком долго «проигрывали». Правильный ответ заключался не в том, чтобы выйти из игры, а в том, чтобы играть в нее лучше — умнее, сложнее, жестче. Трамп был кандидатом, который, заявлял, что знает больше об ИГ*, чем генералы и «выбьет [из него] все дерьмо». Cсообщают, что он спрашивал у экспертов-консультантов: «А что неправильного в применение ядерного оружия против террористов?» Трамп почувствовал, что публика хочет освободиться от бремени глобального лидерства, не теряя острых ощущений от национального самоутверждения. Трамп доминировал в дебатах, предлагая более продвинутую версию внешней политики, чем обычные сторонники «активности», и одновременно более полный вид разрыва с миром, чем те, кто хотел бы свернуть с дороги. Такой «комбинационный радикализм» с обоих концов спектра, казалось, и есть суть его воззвания. Несомненно, другие кандидаты желали бы увеличить расходы на оборону, но они маскировали свое послание обязательствами помогать другим — друзьям, союзникам и тем, кто «разделяет наши ценности». Они хотели выйти и из торговых соглашений, но не из-за сокращения помощи другим странам. Согласно Трампу американская политика должна была служить только американским интересам. Трамп бил без промаха: весь его подход должен был стать еще и бесплатным. Известная похвальба о том, что Мексика заплатит за предложенную Трампом пограничную стену, вторила многим другим его высказываниям. Захват иракской нефти в течение его срока — поможет победить терроризм… А союзники, в конечном счете, будут вынуждены «платить по своим счетам». Бюджет Пентагона увеличиться, а «кража американских рабочих мест приостановится». Да, мы могли бы быть «снова великими» ‑ и по дешевке. Такая смесь «большего и меньшего» могла показаться непоследовательной или даже сумасшедшей. Но две половины формулы Трампа работали вместе лучше, чем считали критики. Америка может сократить свое участие в определении мирового порядка без какой-либо сдачи своих позиций. Она все равно будет боссом и будет сгибать волю несогласных. Трамп использовал экономику Берни Сандерса без геополитики Джорджа Макговерна. 70% консервативных республиканцев сказали опросникам и Pew в прошлом году, что они хотят, чтобы США сохранили свое глобальное военное превосходство. «Сделай Америку снова Великой» — лозунг, придуманный для них. Более трезвая стратегия Трампа также имела успех у тех, кто хотел видеть образ «мускулистой Америки», но не хотел бесконечных войн. Отказ от стратегии «формирования государственности» за рубежом, и призыв сосредоточиться на внутреннем фронте, был способом Трампа убедить избирателей, что он знает, как избежать имперского перенапряжения. Он предложил своим сторонникам сияющий опыт Рональда Рейгана — без промахов Джорджа У. Буша. Был, правда, еще один кандидат в 2016 году, который также попытался добиться успехов в обоих направлениях — больше активности и сокращения одновременно. Это была, как ни странно, Хиллари Клинтон. Она предложила свою версию внешней политики в стиле «добавить по вкусу». Чтобы нейтрализовать вызов Сэндерса слева, Клинтон отошла от апологетики торгового соглашения между Востоком и Западом администрации Обамы — Транс-Тихоокеанского партнерства (ТТР). Чтобы привлечь республиканцев и независимых, которые чувствовали, что Обама слишком пассивен на международной арене, она пообещала «безопасные зоны» в Сирии, которые защитят гражданское население и противников режима Башара Асада. Однако эта гибридная внешнеполитическая платформа Клинтон рядом с Трампом смотрелась довольно бледно. Несмотря на то, что она спорила о ТРР (немногие считали, что она действительно против), ее оппонент жестоко осудил все торговые соглашения — ТРР, и такие, как НАФТА и членство Китая в ВТО. «Все это катастрофа», — сказал он. Тем, кто был искренне сердит на глобализацию, было трудно принять аргументы Клинтон, а не Трампа. Аналогичные неудобства она испытала, пытаясь конкурировать с ним в прочности. Его антитеррористическая политика — изгнание мусульман из страны, бомбежки — возвращение к каменному веку, это было дико и едва представлялось возможным даже в воображении. Но для любого, кто действительно хотел навредить врагам Америки, это стало большей причиной доверять Трампу, чем все туманные, путаные разговоры Клинтона о «безопасных зонах». В борьбе за избирателей, которым осточертел статус-кво, у нее было мало шансов против Трампа. Хоть у нее и была более продуманная, взвешенная политика, и Трамп почти наверняка не имел реального понимания того, как будет выглядеть его собственная международная стратегия. Тем не менее, он «убрал"конкурентов. Трамп открыто восхищался Путиным и это окончательно сделало его кандидатом, который не соглашался с Обамой ни в чем… Именно к Бараку Обаме он всегда относился как к своему истинному противнику. По таким вопросам, как иммиграция, торговля, обязательства по альянсу, ядерное оружие, Китай, Сирия, Иран, Иран, Израиль Трамп высказывался с большей последовательностью, чем любой другой республиканский кандидат, и был идеальным анти-Обамой. Он не соглашался с каждым элементом внешней политики президента. Эта модель может даже намекнуть на объяснение странной позиции Трампа в отношении России. К 2016 году отношения Обамы с Владимиром Путиным уже давно были ясны. Санкции, введенные в отношении России из-за Украины, развертывание войск США в Восточной Европе, противодействие вмешательству России в дела Сирии — все это было проблемой для большинства республиканцев. Могут ли они действительно доказать, что были бы более жесткими по отношению к Путину, чем Обама? У Трампа было свое, остроумное решение загадки. Его странное восхищение Путиным — утверждение о том, что они оба «очень хорошо ладят», — подтвердило «чистоту» Трампа, который не соглашался с Бараком Обамой ни в чем. Если бы Дональд Трамп баллотировался на пост президента в 2012 году, все что он говорил в отношении безысходного положения Америки в мире, вероятно, не имело бы никакого успеха. В этой кампании внешняя политика считалась одной из сильных сторон Обамы, и он переизбрался — так же, как Дуайт Эйзенхауэр и Ричард Никсон — два предыдущих президента, которых призвали для чистки авгиевых конюшен после неудачных войн. Тем не менее, по мере того, как наступил второй срок Обамы, глобальный ландшафт изменился. Ряд новых проблем заставил его политику выглядеть скорее пресмыкающейся, нежели повелевающей. Отношение американцев к президенту улучшилось, но они почувствовали, что его международная репутация подпорчена. (В 2012 году 55% респондентов сообщили Gallu , что считают, что Обаму уважают за рубежом, но к 2015 году это число составляло всего 37%) В этой новой обстановке Трамп смог преподнести свою критику более убедительно, чем кто-либо другой. Хотя его взгляды и способ их представления были для многих шокирующими, в этом был и какой-то блеск. Выборы часто уравновешивают внешнеполитические дебаты. Но на данный момент обсуждение перешло уже в добавочное время, и Трамп показывает себя гораздо хуже, чем во время кампании. Его грубые и противоречивые идеи оказалось довольно трудно реализовать; их труднее"продать"народу — более скептически настроенному, чем его фанаты. Его оппоненты обладают теперь и риторическим преимуществом и, похоже, лишь временно его сдерживают. Проблемы Трампа выходят далеко за рамки привычной идеи о том, что политические деятели ведут кампанию в стихах, но вынуждены править при помощи прозы. Ему пришлось столкнуться с огромными трудностями при внедрении в жизнь платформы, которая одновременно обещала сделать и больше и меньше. Ричард Никсон, который сам попытался применить подобную стратегию, вспоминал взгляд Черчилля на подобные вещи: «Можно проводить смелую политику или придерживаться политики осторожности, но это катастрофа — пытаться одновременно следовать и политике наглости и осторожности. Должно быть либо, одно либо другое». Многие аналитики с трудом верили, что Трамп будет придерживаться своих (явно фриковых) политических идей и импульсов, когда вступит в должность. Надежда на то, что Трамп «уступит разуму» обрела еще большую силу благодаря тому, что он выбрал трезвомыслящих секретарей кабинета министров: генерала Джеймса Маттиса для ведения Пентагона и Рекса Тиллерсона на пост государственного секретаря, и выпустил генерала Макмастера на замену Майклу Флинну — советником по национальной безопасности. Поскольку представители администрации отступили от заявлений Трампа по многим вопросам — Китаю, НАТО, массовым депортациям, ядерной сделке с Ираном, формуле для израильско-палестинского мирного урегулирования и другим, многим показалось, что голос здравомыслия, начал задавать повестку дня. Трамп не первый президент, который собрал разобщенную команду советников или столкнулся со сплоченной оппозицией старших сотрудников кабинета. (Линдон Джонсон много бы поведал коллеге в этом смысле). Положение новой администрации осложняет очевидное обязательство проводить более активную внешнюю политику, одновременно сокращая расходы и риски от глобальной руководящей роли. И наконец-то начать «выигрывать». Несоответствие между двумя половинами политики Трампа не просто логическое, оно институциональное. Активизация политики обязательно вовлекает в себя многое: работников — она зависит от ресурсов; технических знаний; скоординированной работы — поддержки бюрократии и служб национальной безопасности. В отличие от этого, сокращение повсеместного присутствия требует центрального контроля над политикой (следить, чтобы меньше рук находилось на румпеле), тщательного управления, спокойной дипломатии и дисциплины. На старте действия администрации Трампа и его советников, возымели обратный эффект. Первоначальная версия «мусульманского запрета» была именно тем видом «активных мер», которые требовали приложения рук нескольких агентств. Вместо этого «запрет"был произведён на свет несколькими совершенно новыми помощниками из Белого дома. Что касается «сближения с Россией» — есть она на самом деле или нет — идея требует конфиденциальных переговоров по обычным каналам, благодаря которым обычно изучают гибкость и заинтересованность каждой из сторон. Несмотря на озвученную в прошлом личную заинтересованность Трампа в работе с Путиным, он уже потерял шанс на инициативу. Он позволил столь многим своим чиновникам критиковать себя в этом смысле ‑ и позволил нарастить оппозицию со стороны Конгресса — что его варианты резко сузились. Трамп своими руками отсек путь для маневра. Ни один президент, имеющий хоть какое-то представление о том, как работает правительство, не стал бы решать эти проблемы так, как Трамп. Даже неопытные президенты более умело приспосабливались к исполнению обязанностей. Невыполнение администрацией Обамы предвыборного обещания — решение об увеличении контингента в Афганистане в 2009 году — это практически пример из учебника по хорошему поведению по сравнению с выходками Трампа. Президент, пытающийся изменить политику, также может навредить себе, если неправильно понимает силовую позицию Америки ‑ и вводит всех в заблуждение собственной риторикой. Когда советское вторжение в Афганистан в конце 1979 году вынудило Джимми Картера ужесточить свою стратегию в отношении Москвы, его администрация быстро выдвинула целый ряд дополнительных мер: новую «доктрину» по обеспечению безопасности в Персидском заливе, установление контактов с Китаем, приостановку наращивания стратегических вооружений и многое другое… Советники призвали президента признать, что они сильно недооценили баланс сил и не могли точно знать, как Советы отреагируют на их демонстрацию силы. Было крайне важно не делать неправильных шагов. «Ничего не может быть хуже, чем затеять новый бой и проиграть его», — говорили они. Президент Трамп, вероятно, должен усвоить противоположный урок: не выбирать драки, которые США и так уже выиграли. Трамп нарисовал картину американской слабости, достаточно убедительную, чтобы привести его в Белый дом. Но он будет продолжать ошибаться, если будет носиться с собственной значимостью… Трамп имеет право решать, какие проблемы он больше всего хочет решить — на то он и президент. Но его действия должны быть в целом согласованы с «мессаджем», благодаря которому он им стал. Он ничего не выиграет от «безотлагательных мер по устранению уязвимых мест», которых на самом деле не существует. Такие шаги не остановят упадок, которого так боится Трамп, а лишь ускорят его. Рональд Рейган, как напоминал сам Трамп, победил Картера, указав на угрозу военного прогресса СССР. Однако, уже будучи на посту президента, Рейган старался использовать недостатки коммунистической системы в своих целях. Он хотел большего наращивания военного потенциала, а вовсе не войны. Советники, которые этого не понимали, оказались не в своей тарелке. Госсекретарь Александр Хейг в самом начале говорил Рейгану, что теперь можно было бы легко превратить Кубу в «гребаную автостоянку». Президент проигнорировал его. В послевыборном раунде дебатов по вопросам внешней политики Трамп оказался в еще большей изоляции; его ругают за подрыв того, что они считают высшим внешнеполитическим достижением Америки, но часто называют по-разному: «открытым», «либеральным» и «основанным на правилах» миропорядке. Каковы бы ни были ценности этих ярлыков, критики правы в том, что после Второй мировой войны США отказались от торговой политики «разори соседа» и «каждый-сам-за-себя» в безопасности. Они также правы в том, что Трамп, как ни странно, привлекает именно такие подходы. Несмотря на колоссальные результаты американской стратегии [вмешательства] с 1945 года: победу в холодной войне, распространение глобального процветания, эру устойчивого, хоть порой и нелегкого, мира [для европейских стран], президент явно убежден, что Соединенные Штаты заплатили сполна и почти ничего не получили взамен. Чтобы перевести затраты и результаты в пользу своей страны, он, похоже, решил бросить вызов политике, которая укрепляла мощь, силу и влияние Америки в XX и XXI веках. При этом Трамп объединяет людей, которые расходятся во мнениях по многим элементам внешней политики США и признают многочисленные недостатки так называемого либерального международного порядка. У экспертов, ученых и бывших политиков нет единой точки зрения на институты, воплощающие этот порядок. НАТО пользуется сильной поддержкой в большинстве кругов; Европейский союз, значительно меньшей; Организации Объединенных Наций — гораздо меньшей; и даже сторонники этих организаций не согласны между собой в том, как Соединенные Штаты должны использовать эти форумы в будущем. Независимо от того, склоняются ли они к демократам или республиканцам или отвергают обе стороны, лучшие эксперты и аналитики считают само собой разумеющимся необходимость переосмыслить и сделать их лучше. И это хорошо, что они не согласны с тем, какие первоочередные планы стоят перед Америкой: глобализация, терроризм, военные расходы, иностранная помощь, продвижение демократии, нераспространение ядерного оружия, кибербезопасность, изменение климата, рост Китая, будущее Ирана… и многое другое. У Трампа, к сожалению, мало именно тех людей, которые могли бы вести дебаты о месте США, и отложить свои разногласия. Единство имеет свою цену. Дискуссия раз в двадцать лет — это возможность измерить американскую политику — приложить ее ко всем изменениям, происходящим в мире, и с помощью этого ответить на вопрос — так что же именно пошло не так?.. Делать это — означает думать и об узких практических вопросах и о широких концептуальных. Могут ли американские лидеры лучше управлять, объяснять и защищать этот порядок в следующем десятилетии, чем это было в прошлом? В то время, когда мощь США, по крайней мере в некотором выражении, постепенно уменьшается, будут ли старые правила продолжать иметь значение? Американцы никогда не любили применять эти правила к себе. Что произойдет, когда другие почувствуют себя достаточно сильными, чтобы тоже уклоняться от них? Вот это именно те вопросы, которые кандидаты, эксперты и избиратели должны были поднять в прошлогодней кампании. Из-за Трампа ‑ и необходимости дать ему отпор — серьезное обсуждение роли Америки в мире было практически приостановлено, и никто не может сказать, когда и как оно снова начнется. Одно можно сказать наверняка. Мы не можем ждать еще 20 лет, чтобы возобновить дискуссию», — делает вывод Стивен Сестанович.