Хроники битой бабы

Когда я шла за елкой, то увидела, что в машине (в Москве все продавцы елочных базаров греются в разбитых «Жигулях») повизгивает-флиртует парочка: он к ней, она от него. «Дело молодое», - подумала я и дернула дверь, а там... - Сука, меня она увидеть захотела! Ты, если приехала, жрать сначала приготовь, а потом ко мне, - и мужик снова бил бабу, и она в ужасе отшатывалась-визжала. Он потом вылез, и я его рассмотрела: коренастый, лет двадцати трех, красивый и дикий, только что слез с трактора. И она: девочка размера XS, в тоненькой курточке. Приехала навестить своего милого. Неслась на крыльях. И было понятно: ее бьют не в первый раз. И, если бы она сначала приготовила жрать, ее таскали бы за то, что долго собиралась. За то, что детей/скотину дома оставила. Кулакам не нужна вина, им нужно мясо. За прошлый год я написала истории двух женщин, которых регулярно лупцевали в браке: первая возбудила против бывшего мужа уголовное дело, и обиженный гражданин стал бить плохую жену в суде и на улице (где встречал, там и бил, так двадцать три раза). Вторую героиню муж не только бил, но еще и немного подстрелил в ногу, и, соответственно, после разрыва пытался прирезать. Обе женщины, когда их только начали поколачивать, пытались наладить отношения, читали книжки по психологии («Что я делаю не так?!»), варили щи - пекли пирожки и встречали супругов с горячими тапочками («Он увидит, какая я идеальная»). И обе не могли удовлетворить мужей от слова «никак». Это жизнь «на качельках»: сегодня - глаз, завтра валяется в ногах. Женщина прощает, но ситуация идет по кругу, как заезженная пластинка, как скрипучая карусель: «Засыпает, держит меня за руку: «Я без тебя не могу, я без тебя умру». Открывает глаза: «Как же ты меня бесишь, когда же ты сдохнешь», - слова героини, в которую стреляли. Такие дела... Год назад, когда я писала свой материал про правила битой бабы, Госдума по поручению президента рассматривала законопроект: исключить побои, совершенные впервые, из УК. Внимание: побои – это не шлепки, это двадцать три раза в глаз. Это сломанные носы («Побои», - презрительно говорит участковый, и отсылает потерпевшую в мировой суд, отказываясь возбуждать что-то серьезное). Это: «Некуда идти», - и: «Вдруг он исправится», и это... трупы, когда полиция выезжает на фингал, грозит дебоширу пальцем, а утром описывает новопреставленную. «КП» высказалась резко против вопиющего законопроекта http://www.kp.ru/daily/26489/3358471/, и почти победила: побои убрали из УК для всех, кроме членов семей... Отбили наполовину, отбили хотя бы так. Каким же шоком стала кампания «антиювенальной» общественности, назвавшей еле спасенную нами уголовную статью «законом о шлепках» (при чем здесь шлепки?!), и новая осенняя инициатива Госдумы все-таки дожать несчастных женщин и разрешить бить их безнаказанно (будем честны: административная ответственность – это безнаказанно, а, если жертве не удастся доказать первое избиение, закон не увидит и второго). Нет у политиков ни жалости, ни совести, в глазах, похоже, одни доллары: в пояснительно записке к первому законопроекту прямо говорилось, что побоев в стране – неисчислимые тыщи, и трудозатраты судейских работников несоизмеримы с несерьезным малым наказанием по этой статье... Ну, так увеличивайте наказание! В ноябре я ходила на суд к своей героине Ирине Петраковой: за двадцать три эпизода ее муж, инженер в хорошей французской фирме, получил 120 часов исправительных работ. Было бы смешно... когда бы я сама не слышала Иринины крики боли (после развода женщина встречалась с бывшим супругом только под диктофон, но даже это не помогло: часть эпизодов вылетела из-за инициативы Госдумы, в части полиция просто отказалась разбираться). Я была готова разразиться колонкой об издевательствах системы над жертвой, но тут случайно показала паспорт постовому на входе... и дело отправили на новое рассмотрение. Сила печатного слова и бренда «Комсомольская правда». Пока этого не произошло, я спрашивала адвоката Мари Давтян: что делать? Зачем Ирина прошла через все эти круги ада, ходила в полицию и по судам, терпела все новые избиения от разозленного процессом негодяя: чтобы услышать глумливое: «Исправработы»? Не проще ли было просто развестись и никуда никогда не писать, не портить детям биографию, как Ире прямо говорили в судах? - А это ни от чего не гарантирует, - ответила Мари, - у нас есть пары, которые давно развелись, мужчина в новом браке, но это ему не мешает приезжать гонять ТУ свою женщину. У нас есть Екатерина Кантемирова в Краснодарском крае: она пряталась от бившего ее бывшего мужа, переезжала из города в город, он везде находил ее и бил, полиция никак не помогала, хотя женщина много раз писала заявления. В последний раз приехал, избил, сломал матери Екатерины нос, Екатерина вызвала полицию, но уголовное дело возбудили на нее, на жертву преследования, потому что она якобы порезала мужу руку ножом, хотя есть свидетели, что никакого ножа не было! Екатерине пришлось прятаться в кризисном центре в Краснодаре – она на улицу выйти боялась: муж кругами ходил, в окна заглядывал. Происходит фиксация насильника на жертве, и безнаказанность способствует этому, тогда как уголовная ответственность, пусть самая несерьезная, - единственный способ вернуть беспредельщика в рамки. - Так, может, и не разводиться? Терпеть, как терпит та девочка с елочного базара... - А у нас в Москве есть Наталья (фамилия есть в редакции. – Ред.): муж, в ходе очередного избиения, пытался выкинуть ее в окно, она схватила нож, и теперь сажают ее... А Татьяну Кулакову, которая так же защищалась, посадили, ей чудом удалось заменить статью на более легкую... И воют бедные женщины на кухнях: полиция футболит их, суды легко оценивают их мучения, Госдума заботливо лишает последней защиты. Перед Новым годом жена Фейсбук-френда, записного мачо с ментовским жаргоном, опубликовала в хронике мужа заметку: «Долго молчала, но больше нет сил. Синий благоверный решил показать, кто в доме сволочь. Цена стандартного корпоратива – сломанные пальцы, мои, и побитый ребенок. Честно говоря, не знаю, что делать...». Женщине стали списать: «Беги», - в комментарии пришел та самая «сволочь» и начал ругать сочувствующих «никому не нужными трехрублевками»: «Своего-то мужа нет? Вот бедося!». Он горячо уверял, что они с женой «уже помирились!». А жена ничего не писала. Наверное, пальцы перебинтованы.