Орлец: столица Русского Севера, последняя крепость и последние защитники

Кто такие Лука Варфоломеев Мишинич и Иван Никитин Переметник? О первом в летописях пишут: «В лето 6850. Лука Варфоломеев не послушав Новагорода и митрополичья благословения, скопил с собою холопов събоев, поехал за Волок на Двину, постави город Орлец, и скопив емчан, и взял всю Заволочскую на Двине, все погосты на щит… Лука же в двух стах человек выехал воевать на волочане, ево убиша». О втором: «И вышедше двиняне из городка Орлеца и биша челом воеводам. И новгородцы челобитье прияша, … а воевод заволочских Ивана и Конана з дружиною их изымаша, а иных смертью казниша, а Ивана сковавшее, с собой поведоша к Новугороду. Ивана Переметника с моста скинули…» Один основал крепость Орлецы, на глазах второго её разрушили — первый убит, второй казнен. Северяне их имена не знают, историки воздерживаются от оценок, а летописи сообщают пару строчек. По внешним признакам — авантюристы, предатели и неудачники. Но жизнь странная штука — кто-то бежит от самого себя, а начинает большое дело, кто-то рушит клятву, а встает на правильный путь. Разобраться в призраках прошлого помогло любопытство — я хотел осмотреть руины Орлеца, столицы Русского Севера с 1342 по 1398 год, что на берегу Двины в 85 км от Архангельска и позвал в путь сына Мишу, 13 лет — любознательного подростка. Мы свернули с федерального шоссе к селу Вороновскому, доехали до конца дороги из плит, оставили машину в заброшенном «оздоровительном лагере» и пошли к берегу реки. По карте до крепости километра четыре и, казалось, лучше идти по берегу. Путь по урезу воды преградил ивовый кустарник, мы продрались наверх к лесной дороге. Накрапывал легкий дождик, было понятно, что Орлецы нас не ждут. Справа обрыв в реку, слева — скрипящие медвежьими голосами деревья — впереди поле, мостик, вдали стена черно-желтых деревьев. Мы загнали себя в угол поля, где к реке вела тропинка — последняя в тот день путевая ошибка. Она вывела снова на полоску песка, которая через 100 метров пропала — идти дальше нельзя. Прорыв наверх был невозможен, пошел дождь, Орлецы нас не пустили. Отступление перешло в быструю ходьбу, символическое бегство, когда в лесу кто-то заверещал как медвежонок. Теперь вернуться в Орлецы было делом чести — какой пример мальчику должен подавать отец? Второй поход был лучше подготовлен — маршрут на Гугл-карте дал разгадку пути к Орлецам. На поле нужно было идти не к реке, а от реки — там между деревьев была дорога к крепости. И снова М8, отворотка на Вороновское, пионерлагерь, лесная дорога, мостик, поле и направо, наверх. Наверх оказалось очень круто. Этот подъем делал возможную поездку пешим походом. Снова поле, на котором еще в XX веке стояла дома Нижних Орлецов, и дорога плавно уводящая от реки. Отряд свернул к реке и деревне, и уперся в заросли шиповника — покрытого алыми, как капли крови ягодами, но волю к победе подкрепила крыша дома вдалеке. Вперед, к крыше! От крыши отделял овраг, густо заросший старой ивой, прожигающей джинсы крапивой и малиной. Только призыв младшего Станулевича прорваться предотвратил малодушное бегство назад на культур-дорогу. Слова малых разбудили упрямство больших и погнали вперед. Вместо речки внизу оврага, в лучшем случае ручья, оказалось сухое дно и много-много крапивы — мы оказались в городском рву. В 1342 году Лука Варфоломеев выбрал на Двине место для крепости, назвав ее Орлецы. Дорог тогда не было, зимой и летом ими служили реки. Практичные новгородцы для контроля Заволочья, так назывался тогда Русский Север, ставили в устьях притоков Двины городки — Усть Пинега, Устьонежская, Усть-Вага, Усть Емца — служившие местом сбора дани и узлами связавшими край в торгово-управленческую систему. Орлецы перерезали ее связи и нити управления — из Пинеги, Печоры, с Онеги с Белого моря нельзя было подняться вверх к Устюгу и Вологде — переход из Новгородской речной системы к Северо-русской по Двине был заказан. Река здесь сужается — перегороди ее, к примеру, как в Константинополе, цепью на бревнах и станешь главным в Заволочье. Этого и добился Лука Варфоломеев. Был он сыном умершего новгородского посадника Варфоломея Мишинича, ведшего род от героя Чудской битвы Михаила. Новый посадник Федор Данилович, возможно, обидел память предшественника, и Лука бежал на Двину. «Ушел из Новгорода собрав холопов сбоев» — Луке нужны были преданные отчаянные люди — «кто был ничем, тот станет всем». «Не послушав митрополичьего благословения» — на такое мог решиться отчаянный человек. «Взял на щит двинские погосты» — мосты обратно в Новгород были сожжены. Взобравшись по склону оврага к банькам, мы обнаружили за избой с провалившейся крышей огромные кочаны капусты, забор с шарами-фонарями на калитке, аккуратный домик салатового цвета и мужика делавшего сразу много дел перед домом. Удивление на его лице сменилось доброжелательной улыбкой — мы познакомились с Павлом, единственным жителем Орлецов, «последним защитником крепости». Уроженец этих мест, он помнит археологическую экспедицию Олега Овсянникова, места где он копал, и с ним марш-бросок к стенам крепости — мимо запертых домов и банек, российского флага на обрыве и таблички «Привет Орлецам от корабелов «Звездочки» — не стало проблемой. Поле, оно же крепостная площадь, давно распаханная, стала скопищем неглубоких ям и раскопов — археологических и пиратских. Несмотря на 600 лет валы крепости и рвы были явственно видны. Их берегло покрывало земли, деревьев и кустарника и болотце в стыке западной и северной стен — там где была башня с воротами открытая в 1985 году. Выбранное с мудрым расчетом место в разы увеличивало возможности крепости. Известняк для стен был под ногами. Двина на многие километры вверх и вниз просматривалась с мыса и простреливалась из самострелов и катапульт. Вода для крепости — целая река. Она же давала и рыбу на случай осады. Это было лучшее место на Двине — самое удобное чтобы контролировать Заволочье-Русский Север. Отсюда Лука со дружиною выезжал, скакал или плыл во все концы Заволочья — чтобы подчинять, ласкать и запугивать, отнимать и даровать, рубить головы и назначать, строить и жечь. Что гнало его, новгородского изгоя в ночь и метель, кроме жажды власти и безграничной свободы творить что хочешь? Или захватчик имел далекие планы? Варфоломеев сын не делился замыслами с летописцами, но логика его действий, логика выбранного неприступного места давали наводку. Не было у такой крепости врагов в Заволочье. Не было силы способной собрать местную рать способную ее одолеть. Враг у Луки был на родине — в Новгороде! И враг ожидался, судя по укреплениям, сильный и многочисленный. Только в одном случае Новгород мог так обидеться — если бы Лука лишил его северной пушнины, соли, серебра, жемчуга и слюды чтобы перекроить порядки новгородские! Но Новгороду не впервой конфликты, он мог и не согласиться на условия Луки. Тогда Орлецам нужен союзник не слабее Новгорода. Союзника можно получить перенаправив пушнину, серебро, соль и смолу на великокняжескую Русь, которая уже начала при Иване Калите собирать русские земли. Логика конфликта с родным городом вела бунтаря Луку к собирателям Земли Русской. Такие мысли, возможно, кружили в голове Луки, выезжавшего в свой последний поход с 200 дружинниками. Логика ссоры с родным городом вела бунтаря Луку к собирателям Земли Русской. Но замыслы Луки не перешли в дела — стрела попала в цель, или меч раскроил голову. История иногда усмехается, и довольно цинично. Взлет Луки давал настолько успешный пример передела богатства и власти, что когда весть о его гибели достигла Новгорода: «всташа черныи люди… на посадника Федора Даниловича, глагоюще тако, яко те послаша на Лоуку убити, и пограбиша их дома и села.» Харизматик Лука дал надежду быстрого обогащения и личной свободы на просторах богатого пушниной, солью, серебром и жемчугом Заволочья. Свой смертью он поднял новгородцев, свергнувших посадника, и через 7 лет сделавших его сына Онцыфора новым посадником. Орлецы вернулись к Новгороду. Казалось бы тема закрыта. Но как человек конструирует окружающее его пространство, так и окружающее пространство и время формирует установки человека, поднимает на неожиданную высоту. Луке такую высоту задал предок Миша, а на плечах Луки поднялся из глубины времени двинской воевода Иван Никитич. Мятежный путь Орлецов, предания и место озарили его бессонной ночью… Это ли, или потоки богатства мимо — в далекий Новгород, посулы московские одарить землею — неизвестно что подвигло воеводу Ивана принять послов от Великого Князя Московского. Мог Иван пометать их в подвал и стать героем Новагорода. Мог устроить торг и нашим и вашим — но не стал. Задували уже объединительные ветры, ломал Великий Князь Василий договора с Новгородом, и решил Иван дело в пользу Москвы. Обратились послы «ко всей Двинской земли» и «вси двиняне … целоваша великому князю крест». «Воеводы двинские Иван и Конан з дружиной служат великому князю и волости Новгородские поделили на части» а великий князь Василий Дмитриевич «отнял у… Великаго Новгорода пригороды, волости.». Это был первый подвиг Ивана Никитича — для новгородцев предательство, для Истории — подвиг. До возмездия новгородцев оставалось совсем мало времени. И воевода Иван совершил свой второй подвиг — за год-полтора он превратил Орлецы в мощную крепость. Как порадовался бы Лука Варфоломеев увидев два ряда его стен, рвы и башни! Воевода и приглашенные мастера крепостного дела работали сутками, их труды стали шестой по счету каменной крепостью Севера Руси — после легендарных Ладоги, Новгорода, Пскова, Копорья и Изборска. Чтобы захватить ее надо было преодолеть: обрывистый край плато высотой метров 15 с севера, или овраг с запада, или обрыв к реке метров 15 с востока и юга. Затем подойти к городскому рву, метров 15 шириной и 7−8 глубиной (это сейчас!), затем прорваться под обстрелом через городской вал высотой метра 3 с деревянной стеной и башнями, затем ко рву крепости-детинца шириной метров 6−7 и глубиной метра 3 и лезть на каменную стену шириной 3 метра и метров 6 высотой. Это почти невыполнимая задача, без осадной техники штурмовать крепость не имело смысла. «Не можем господине отче святый сего терпеть от великаго князя Василия Дмитриевича… хотим поискать своих вотчин» — вознегодовали убыткам новгородцы. С огромной по тем временам 8-тысячной армией, с камнеметами-«пороками», двинулись они на Север Руси. Но прямо к Орлецу не пошли, а разгромили сначала его союзников — чтобы не пришли на помощь. Сожгли Белоозеро, Вельск, Устюг, ходили на Галич и в окрестности Вологды, разгромили засаду князя Федора Ростовского и только потом спустились вниз по Двине к Орлецу, осадили, поставили «пороки»… Какие думу думал Иван Никитин в последние месяцы жизни? Отбиться от многотысячной армии без помощи Великого Князя и союзников было невозможно. Захвати крепость новгородцы с боем, пощады ему не будет — будет показательная казнь, чтобы другим неповадно было. Прежний путь вел к смерти в бою или казни. Чтобы выжить были другие пути. Бежать ночью по Двине бросив всех доверившихся, утечь в союзные земли. И второй — тайно предложить новгородцам открыть ворота, вымолить прощение, а потом смотреть остановившимся взглядом как рубят головы боевым товарищам. В те времена оба варианта не были редкостью. Но миловала от них История двинского воеводу Ивана Никитина сына — совершил он третий подвиг. Крепость по его началом месяц отбивалась от новгородской армии, латая стены пробитые летающими по небу валунами из «пороков», и заливая пожары от стрел огненных. Бродя по полю, когда-то бывшему цветущим городом, забираясь на земляные пригорки-валы, одолевая огороды и спуски-подъмы обрывистого берега, трагизм места во мне заглушался азартом искателя. А Мишка не особенно и понимал, что здесь произошло 600 лет назад когда крепость пала. Но последующие рассказы сердобольным людям о поездке в Орлецы завершались многозначительным «место нехорошее, людей там много умерло не своей смертью». В бумагах Овсянникова описание раскопов в городе: «Тонкая горелая прослойка… — 10 см, интенсивно горелая прослойка с кусочками горелого дерева 2 см», «тонкая сплошная прослойка угля — 1.5 см, подзол 15 см» «гумусный слой… с мелким вкраплением керамики, костей, углей — 40 см, тонкая сплошная прослойка угля — 1,5 см, подзол — 17 см». Можно представить, как все горело и жарилось. «А подо Орлецем стояше месяц, бьюще пороки. Заволочане же с городка оубише Левона Скоудичкого, наши же взяша Орлеце и разграбиша». «А воевод заволоцких Ивана и Копана з дружиною их поимаша, иных смертию казнили, а иных с собою словив, поведоша.». По другой летописи в крепости родилась измена и «вышли двиняне из городка Орлеца и побиша челом воеводам», выдав дружину Ивана Никитича. «…а Ивана и братью его, и Анфала, и Герасима, и Родион сковавшее с собой поведоша к Новугороду, занеже те бояра новгородския и отводили землю Двинскую за великого князя…». Был шанс у Ивана Никитина спасти жизнь — «бить челом» как Герасим и Родион «владыке и Новугороду и постригошася» в монахи, а потом, как они же, бежать в расстриги, или как брат «Анфал у ихна пути утек». Не смог или не стал воевода «течь» и «бить челом», а совершил третий подвиг. Как пишут историки Новгорода «скинуть с моста» в Волхов было формой Божиего суда. Обвиняемого, если не доказал правоту свою, избивали, а затем вели на Великий мост через широкую, в 250 метров, Волхов-реку, с которого принародно сбрасывали в реку. Если его прибивало к берегу, то казнь превращали в другое наказание. Иван, присягнувший Великому Князю Московскому, доверил себя суду Божиему, пошел на мост — «.а Ивана Переметника с мосту скинули». Казнь открыла ворота в Историю и место в сонме собирателей Земли Русской. Не уведи он Двинскую землю к Великому князю, сдай Орлецы новгородцам, «побей челом», выплыви с моста наконец ‑ и прожил бы остаток жизни в Великом Новгороде, провалившись в Забвение — как почти все. Лука оторвал Русский Север от Новгорода, Иван отдал его на время Москве, московские рати в 1471 году на Шелони закончили. Даже во времена революционных преобразований и СССР Луку Варфоломеева Мишинича не поминали добрым словом — боярин и предатель, хоть и Новгорода. Не за что вроде. Воеводу Ивана Никитича не поминали добрым словом — предатель, хоть и Новгорода, Переметчик. А что привел Иван в Царство Русское Двинскую землю — с Францию размером, и передал Москве богатства пушные, соляные, смоляные, жемчужные и серебряные, которые через пару веков давали ей треть госбюджета — это как бы не заслуга перед Россией. Сложись в 1398 году все благополучно, и на двинские сокровища Москва лет на 50 ускорила бы собирание Великой страны, остановившись может не в Кенигсберге и Ереване, Бресте, Владивостоке и Кушке, а дальше. Разве предатели, кто разглядел в Москве — «собирательнице земель» — Будущее, и забыв феодальные клятвы стали помощниками в Большом Деле — князья ростовские, рязанские, владимирские и ярославские, ханы казанские, астраханские, сибирские, бароны прибалтийские, паны белорусские и литовские, гетманы украинские, ханы дагестанские и чеченские? Нет, не предатели — отчасти их трудами мы живем в стране в седьмую часть мира, нас встречают на русском языке и русскими обычаями от Тихого океана до Балтийского моря, мы отразили нашествия всей Европы и половины Азии и не растворились как сотни других народов! В этом частица пота и крови вожака холопов и боярина Луки Варфоломеева и двинского воеводы Ивана Никитина, наших предков. Чай у гостеприимных хозяев Павла и его жены перешел на житейские темы — берет здесь лучше МТС или Мегафон, ловится ли рыбка и какая, и закончился предложением совершить обратный путь на моторке Павла. Вопрос — почему насовсем не «утекли» в город, а здесь как бы летом на даче, Павел пропустил мимо. Пора было собираться, но хозяин позабавил рассказом когда и как они с женой добираются в Орлецы весной. Павел с усмешкой поведал, что происходит это в марте, когда еще морозы, но уже солнышко. Что едут по федеральному шоссе до Копачево, там переправа на другой берег, по берегу тропа до карьера — через реку от Орлецов. По целине Двины Павел идет на лыжах — таща жену и припасы на коврике. На занесенный снегом 20-метровый обрыв они забираются цепляясь за что попало. Однажды, говорит Павел, он уже забрался, а жены за спиной и нет! Она скатилась вниз на реку, и теперь снова карабкалась наверх, к дому. Единственному жилому дому древней столицы Русского Севера, бросившей вызов «большому бизнесу» Новгорода. Дому рядом с полем, где вперемежку угли, кости и кровь славных защитников растущей Великой России от неспособного собрать Страну, Господина Великого Новгорода. Так и мы упрямо и нелогично, по коммерческой логике, цепляемся за Русский Север, огибая навороченные препятствия, скатываясь с обрыва жизни, и карабкаясь вновь и вновь — по непонятному зову предков и души на вершины малой родины — Русского Севера.