Где золото моют

О жизни и работе золотоискателей многие знают по произведениям Джека Лондона и Мамина-Сибиряка. В сущности с тех давних пор принцип извлечения самородного золота не изменился. Разве что технический прогресс позволил современным старателям отказаться от деревянного лотка. И то не полностью. О буднях современных золотоискателей «Лента.ру» узнала, посетив старательскую артель «Пламя», одну из старейших в Якутии. Как и сотню лет назад драгоценный металл здесь добывают перемывая породу. Вот только на смену кирке и тачке пришли бульдозеры. «Пассажиров везете?» — спрашивает полицейский с автоматом. Ответ водителя: «Все свои». Нерюнгри — южные ворота Якутии. Выезд из этого по сути приграничного города в республику Саха контролируется постоянно. В «Ниссане Патроле» кроме корреспондента «Ленты.ру» и водителя Димы — трое. Председатель старательской артели «Пламя» Анатолий Афанасьев работал десять лет на приисках Усть-Неры, что в районе полюса холода Оймякон, а до этого — заместителем главы дирекции «АвтоВАЗа» по запчастям в Тольятти. Здесь Анатолий Дмитриевич второй год: с тех пор как артель «Пламя» с двадцатилетней историей и устоявшимся составом сезонных рабочих купили самарские бизнесмены. Буровой мастер Юра едет на геологическую разведку. Рыжебородый Сергей из Самары — на работу в золотоприемную кассу, что на прииске Сильдигир. В наушниках Сергея — Oxxxymiron, «Где нас нет». Лес как малахитовый браслет, рубиновый закат — этого всего здесь в избытке. «Веди в свой вымышленный город, вымощенный золотом» — а это уже как повезет с дорогами, которые тут есть не везде и не всегда. Юра, буровой мастер — из местных. «Запускаю семнадцатый год», — поясняет он. Ему предстоит пробурить не одну скважину, чтобы артель определилась, где добывать в 2017-м: «Сколько песков, сколько породы над ними, стоит ли вообще разговор вести», — объясняет Юра. «Пески» — собственно, предмет разговора — то, что промывают в поисках золота. «Порода» — камни и грунт на берегу реки Иенгры, которые снимут бульдозерами и отволокут на приличное расстояние, чтобы расчистился полигон для добычи. Глубина породы — четыре, шесть, десять метров. Как скажет Юра, так породу и снимут. Лучше, конечно, меньше. Юра живет в Чульмане, несколько десятков километров от Нерюнгри. «В золоте» — последние 16 лет. Предыдущие годы он провел в разведке по всему Дальнему Востоку — Якутия, Магадан, Забайкалье: «Вольфрам, молибден, свинец, олово, — перечисляет он. — Тридцать три года на буровой». Сейчас Юре 61, и с прииска он уходить не собирается: «Золото не картошка, новое не растет. Надо искать, пока покупают». Артелей на юге Якутии — с десяток. «Мы — хорошие, стабильные», — характеризуют себя старатели «Пламени». Лопата, кирка, деревянная тачка и «проходнушки» (примитивные драги) — удел подневольных тружеников времен Дальстроя, сейчас всего этого не найдешь и в самых скромных артелях. С другой стороны, огромный карьер, «БелАЗ»ы, тысячи сотрудников, пение гимна «Золотые люди, золотой Алдан» и по пять с лишним тонн золота в год — это тоже не здесь, а на «Алданзолоте». Крупная компания работает круглый год, но и денег из-за издержек там существенно меньше, чем у сезонных старателей, приезжающих в марте и уезжающих ближе к ноябрю. «Я еще помню дороги-зимники, выложенные бревнами, — вспоминает бизнесмен Валерий Котенев из Нерюнгри, работающий «в золоте» с 1993 года. — На вездеходах гусеничных рассекали, грузовики не проходили. Еще верблюдов застал как транспорт, они выносливые очень». «Пламя» обходится без верблюдов. У артели — две золотые россыпи: Сильдигир и Сыгынах. Расположены они на одной и той же реке Иенгра, но расстояние между ними — более ста километров по бездорожью. Да и на самом прииске от полигона до полигона иной раз километров 10, и преодолеть их можно только на грузовом вездеходе вроде «Урала». Сезон стартует в марте-апреле и заканчивается к ноябрю. Собственно, добыча золота, она же промывка — по погоде. «Когда вода начинается», — поясняют старатели. Это значит, что из-подо льда появляется река Иенгра, где стоят Сильдигир и Сыгынах. В этом году лед ушел только к концу мая, тогда и началась промывка. Температура воды неважна. Важно, чтобы бульдозеры еще с осени все приготовили — сняли столько породы, сколько сказал Юра. «Не снимешь заранее — будешь потом промывать мерзлоту, а это время и деньги, — говорит Юрий Петренко, отвечающий в «Пламени» за Сыгынах. — Считай, семьдесят процентов к затратам и, понятно, существенный минус к заработку». Петренко на Алдане больше 30 лет. Родился под Луганском — то есть еще в Ворошиловградской области. О нынешних событиях там предпочитают не говорить — тем более что и здесь событий хватает. Только что пришлось записать в пассив лишнюю тонну солярки, а именно перегнать бульдозер своим ходом с полигона, где добывается золотой концентрат, на укрепление берега Иенгры, которая вдруг начала стремительно подниматься. «Речка ведет себя кое-как, норовит в половодье свалиться, — объясняет Николай Мужиков, начальник участка Сильдигир. — И тучка вон синяя заходит. Нехорошая тучка. Может, пронесет». «Такая-то хрен бы с ним, — отвечает буровой мастер Юра. — Лишь бы не обложные». «Река ошибок не прощает, — констатирует Николай Мужиков. — Мы у нее золото отбираем, тесним. Прорвет дамбу, выйдет на простор — снесет все, включая бульдозеры. И собирай потом металлолом, пионерия». Мужиков, как и многие тут, из мордвы — сто с лишним километров от Саранска, село Пуркаево. Из Пуркаева сюда, в «Пламя», ездят постоянно десятилетиями. Николай Валентинович — водитель, вырос за десять лет до начальника участка. Несмотря на должность, за баранкой всегда сам: «В артели надо уметь все, чтобы лишних людей не брать. Лишний человек — лишний пай, значит, всем выйдет меньше». Реку Иенгру форсируем на «Урале» вброд. Таких маршрутов у Мужикова до полусотни за смену. Когда вода поднимается, есть лодка с лебедкой — что-то вроде маленького парома на несколько человек. Из-за Иенгры в этом году производительность падает на 30-40 процентов. Сейчас в «Пламени» рассчитывают взять за сезон около 360 килограммов золота, хотя планировали более 400. До трети всех работ — укрепление берегов, корректировка русла. «Россыпи истощаются, разведка до последнего времени на государственном уровне толком не шла», — перечисляет проблемы Афанасьев. Заниматься поисками новых россыпей самому? Можно и нужно, но есть риск, причем чисто коммерческий. «Если ты сам разведал месторождение, еще не значит, что ты его получишь, — объясняет он. — Впереди аукцион». Цена лицензии доходит до 100 миллионов рублей, но может и перемахнуть за эту планку, особенно если до месторождения можно добраться не только вертолетом. Что стало лучше, так это стоимость металла как такового. «Цена сегодня для золотников (так предпочитают называть себя старатели — прим. «Ленты.ру») хорошая, — признает Афанасьев. — Это сложилось, когда доллар к рублю скакнул». Стоимость тройской унции осталась прежней — 1200-1300 долларов, в отличие от ее рублевого эквивалента. Поэтому трудодень в артели «Пламя» в прошлом году был оценен в пять тысяч рублей. А в предыдущие годы бывало и по три тысячи. Затраты у артели — рублевые. Техника российская, местами советская. Почтенного возраста, как и золотоносные прииски-полигоны, на которых до «Пламени» золото мыли по нескольку десятков лет. «Сейчас содержание золота 0,06 грамма на кубический метр вполне рентабельно, — поясняет председатель. — И если артель по итогам сезона получила десять процентов прибыли — уже хорошо. Мы ни оружие, ни лекарства не производим, здесь сверхдоходов нет». А что же старатели-одиночки — те, с кем в первую очередь ассоциируется золотодобыча для читателей Джека Лондона и Мамина-Сибиряка? В Якутии они вне закона. «Принос» — деятельность кустарных золотоискателей с деревянным лотком — разрешен, к примеру, по соседству, в Магаданской области. Скорее для самозанятости: время длинного «северного» рубля в целом окончено, найти работу за нормальную зарплату в этих краях непросто. В Якутии принос запрещен — во многом из-за недовольства золотого директорского корпуса. Руководство артелей и более крупных предприятий опасается таким образом спровоцировать банальное воровство. В бутылку из-под шампанского, указывают старатели, вмещается семнадцать с половиной кило — а это около трети добычи прииска Сыгынах за нынешний сезон. И даже в спичечном коробке можно спрятать килограмм «желтого дьявола». При том что сейчас учетная цена Центробанка за грамм 999-й пробы — около 2800 рублей. То есть почти три миллиона за коробок. Впрочем, преступлений, связанных с золотом, в Якутии всегда было не так много, как можно подумать. Причина простая: чужих тут почти нет. Даже сезонные работники в ту же артель «Пламя», например, приезжают уже по десять, двадцать, тридцать лет. До дома доезжает не металл, а только деньги, полученные осенью при расчете трудодней — и те на карточке. «Сбрасываем в банк сразу, чтобы руки не жег пакет, — говорит Сергей, односельчанин Николая Мужикова. — Во-о-от такой пакет, и не сотнями». До полутора миллионов за сезон, если с коэффициентами — разумеется, пакет будет внушительным. «Смысл? — отвечает Сергей на вопрос о намытом золоте в личном пользовании. — Еще при прежнем председателе Меркулове как-то лучшим старателям, кто тут подолгу в артели, раздали по самородку. Легально купил председатель, не из добычи. Торжественно вручили в Нерюнгри. Потом следователи пошли по домам изымать. Оказалось, что покупать самородки можно, а дарить людям золото не в изделиях — нельзя». «”Голова” у колоды кривая, что-то мимо ковриков идти может», — жалуется Петр. «Колода», она же промприбор для добычи золота — подобие драги, на которой размывают золотоносную породу, получая «концентрат» (мелкий песок с высоким содержанием золота). Позже из него вымывают золото уже в «домашних» условиях. Из «головы» мутная вода льется на наклонную поверхность. Четверо старателей осматривают разложенные на ней резиновые коврики. Их десятки, на них оседает концентрат и нечто более ценное. «Самородочек?» — указывает Анатолий Афанасьев куда-то в ближайший коврик. Южное золото в Якутии мелкое, самородки редки. В этом сезоне самый большой — 72 грамма. Съемщик — тот, кто забирает опломбированные контейнеры с концентратом и отвозит их на дальнейшую промывку к обогатителям — застрял на другом полигоне. Водитель Дима грузит контейнеры с опломбированными крышками в багажник председательского «Ниссана». Семьдесят кило золотоносного концентрата. «А он тут уже сколько стоит?» — интересуется Афанасьев, подъезжая к застрявшему на обочине дальнобойщику с цистерной. Неподалеку от Сыгынаха геологическая партия — топливо везли туда. Дальнобойщик стоит уже две недели: поломка серьезная, запчастей еще не привезли. Водитель машет рукой: и геологи, и старатели его подкармливают, проезжая. Сейчас, правда, машина не останавливается — с таким грузом не положено. Золота на каждый десятикилограммовый контейнер может оказаться полкило. Или три килограмма. Или триста граммов. Хотя при нынешней цене и двести граммов на контейнер не в убыток. На ШОУ будет видно. ШОУ, или Шлихообогатительный участок, — двухкомнатная избушка, скрытая высоким деревянным забором с колючей проволокой. На заборе табличка: «Режимный объект, вход по пропускам». Внутри, над входом в рабочую комнату — чуть измененная цитата из послания апостола Павла к Колоссянам: «Когда работаете, трудитесь от души, как для Господа, а не для человеков». Предыдущий стих — «Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти» — благоразумно опущен. Евгений Игнатьев, главный по ШОУ, носит бороду. Раньше он работал в охране приисков на Оймяконе, майор полиции в отставке. Сам из Самарской области, как и председатель Афанасьев, который не скрывает, что на всех ключевых участках расставил своих доверенных, «во избежание»… Игнатьев готовит концентрационный стол: струи воды вымывают на наклонной поверхности золотые крупинки из песка. Его коллега Николай Николаевич расставляет на соседнем столе миски для собачьей еды. Спортивного вида Женя Каргин из Самары, по совместительству съемщик и охранник, наполняет водой пластиковые тазы и снимает пломбу с первого контейнера. Женя зачерпывает из контейнера «концентрат» и бросает его в тройное сито. «Крупные фракции — сюда», — содержимое одного сита уходит в синий таз. «Мелкие — сюда, — продолжает Женя, опорожняя второе сито в бежевый таз. — А самые мелкие в этом тазу останутся, потом на стол к Евгению Викторовичу пойдут». Молчаливый человек с классическим деревянным лотком приступает к своей работе. На дне лотка уже что-то поблескивает. Что это — золото или, к примеру, пирит, — предстоит выяснить либо с помощью кислоты, либо на том столе, где уже стоит Евгений Игнатьев с широкой малярной кистью. С развлечениями на приисках небогато. Есть волейбольная площадка. У каждого старателя — собственный ноутбук с набором фильмов на дисках. Интернет — спутниковый — есть в конторе, там же и скайп, чтобы связываться с родными. Еще можно найти мобильную сеть, если пройти полкилометра в нужную сторону, — без гарантий, правда. Сотовая вышка — километрах в двадцати, час езды в пересчете на местную дорогу. Впрочем, сюда приезжают не за развлечениями. Посылки от семей приходят регулярно. Чаще всего там кофе, много. Здесь для любителей этого дела проблемы: есть не всегда и совсем не то, к чему люди привыкли. В остальном в артели — одиннадцатичасовой рабочий день без выходных и никаких крепких напитков. Сухой закон тотален, одно нарушение — в аут, невзирая на нужность специальности. Готовят на приисках отменно. На Сыгынахе в столовой прописались две женщины из Осетии, мать и дочь — прекрасные поварихи. Все, что о них известно от старателей, что дочка — майор одной из силовых структур. Женщины ни с кем в разговоры не вступают. У Юрия Петренко иногда появляется оленина — выменивает у эвенков-пастухов: кило мяса на литр топлива для моторных лодок. Иногда на два литра, если пастух упорный, а разнообразить диету хочется. Все остальное — работа. «В пять встал, в семь на полигоне, час на обед, в семь вечера на базу, — описывает свой предыдущий день бульдозерист Евгений. — После этого спать, а отдыхать будем дома». Разговоры у старателей — дом, женщины, виды на заработок. «Зато меня стричь в очередь записываются, когда возвращаюсь, — говорит Евгений из-под Чебоксар. — В волосах золото искать собираются. Говорят, пятый сезон езжу — не может так быть, чтобы золота в них не было». Смена окончена. Председатель «Пламени» Анатолий Афанасьев перед отъездом принимает заявки. Бульдозеристы и водители просят шпильки и башмаки. Геолог Елена Павловна из Хабаровска — в артели первый год — заказывает реагенты. Буровой мастер Юра хочет квасу в бутылках: тот, что привез с собой из города, заканчивается. В этот день здесь намыли около трех килограммов. Если перевести на 999-ю пробу.