Актер Роман Васильев: не хочу быть собой в кино — я там, чтобы проживать чужую жизнь

— В вашей фильмографии почти нет фантастики. Это принципиально или так сложилось?

— Я бы очень хотел попробовать себя в этом жанре, просто пока не складывается. А если и попадал на пробы, мы с командой удивлялись, что можно органично менять мой образ под персонажа. Другой цвет волос, линзы, грим. Мне нравятся новые направления, и я готов меняться. Так что да, мне интересна фантастика, но она бывает разной, и многое зависит от персонажа и истории. Я стараюсь искать в профессии непростые вещи, в которых я бы смог преодолеть себя.

— Вам ближе работать с историческими сюжетами или современными?

— История. Все, что я читал, изучал во время учебы в институте, все — о человеке. Мы не так уж и эволюционировали: главные темы по-прежнему — любовь, страх, выбор, боль, преодоление себя. Есть социальные устои, которые были присущи только определенному времени, мне нравится соблюдать их, когда это получается, и оглядываться на прошлое. Мне запомнилось, как, к примеру, подростки отвечали на вопросы в интервью на открытии "Макдоналдса" на Пушкинской 31 января 1990 года — они звучат совершенно по-другому. Что уж говорить о личностях 30-х и 40-х годов... Мне всегда хочется соблюдать это звучание и находить в каждой исторической роли интонацию времени. Конечно, для этого нужно провести большую работу над созданием атмосферы, а нам, актерам, — собраться вместе и почитать сценарий.

— В недавних "Беспринципных" вы сыграли комедийную роль. Это было легко?

— Сложно, поэтому на съемочной площадке я постоянно искал фидбэк от команды и режиссера, у старших коллег. Я играл там ловеласа, но я стараюсь не застревать в амплуа — хочу пройти по своему творческому пути, балансируя. Я стремлюсь уйти от своей внешности, от просто красивого существования. Мне важно передавать внутренние преодоления, слабости, страхи, уязвимости людей. Вроде у меня есть чувство юмора, и поэтому я старался привнести в общую атмосферу смешного. И классно, когда у тебя появляется то, что нужно преодолеть на каждом из новых витков в профессии.

— Вы согласились на участие в фильме "Август", который выходит в этом году, в том числе чтобы отойти от привычного амплуа?

— Я бы не сказал, что я ушел от своего амплуа. В "Августе", в моей сюжетной линии, мы стремились создать сказку про любовь. Мы работали в дуэте с Тиной Стойилкович, она сыграла Юлю Антонюк — жену и мать ребенка Казимира Павловского, моего героя. Еще в "Августе" мы экспериментировали с внешностью, я впервые носил цветные линзы. Я очень радовался тому, что можно будет менять цвет глаз, цвет зеркала души, добавлять в свою внешность градиенты, новые художественные мазки. Мне нравится меняться, но это не всегда кому-то нужно. Часто хотят "просто Рому", а я себе не нужен в профессии. Я не хочу быть собой в кадре — я там, чтобы проживать чужую жизнь. В работе я занимаюсь персонажем, а не собой в кино. Я пытаюсь это разграничивать, потому что в роли себя мне не интересно и не хочу просто быть собой, что часто приветствуется.

— Ваша позиция отличается от распространенной идеи "внести часть себя в роль". Почему?

— Я, наоборот, отдыхаю от себя в персонаже. Чем больше вживаюсь в него, тем меньше думаю о своих проблемах. Но так же классно, когда после этого отдыха в другом персонаже я возвращаюсь к себе и что-то понимаю про свою жизнь. Мне становится легче, потому что в кино я проживаю сильные эмоции, которые очищают меня. Например, любовь моего персонажа может расширять мой диапазон чувственности и наоборот. Я могу по-разному это ощущать. Мой эмоциональный интеллект расширяется за счет моих персонажей. Чувствительность у нас общая — единая на всех. Поэтому любой новый образ откликается во мне, как и я невольно отражаюсь в нем. Не вижу смысла специально "внедрять" себя в роль. В конце концов неизбежно наступает рефлексия: я, грубо говоря, растрачиваю свою внутреннюю энергию, а не энергию персонажа. Я хочу направлять внимание на свою жизнь, свои радости, на своих людей. Есть актеры, которые ведут медийную жизнь очень скупо, дозированно, и мне это близко. Меня радует возможность дарить тепло, обмениваться им. Когда мы приезжаем с гастролями или презентациями — особенно в регионы, — нас встречают с такой любовью, и, конечно, хочется отвечать взаимностью. Но я понимаю: для меня это зачастую разрушительно. Потом я остаюсь один на один с собой дома и осознаю: у меня не остается сил — ни на друзей, ни на себя, ни на что.

— Над чем работаете сейчас?

— У меня сейчас в работе два проекта. Первый — фильм "Три струны" режиссера Ольги Акатьевой. Я играю Антони Паскироне — вымышленного итальянского скрипача, главного антагониста истории. Не знаю, можно ли это назвать байопиком, но фильм основан на биографии Василия Андреева — человека, популяризировавшего балалайку в конце XIX века. Он же сделал этот инструмент частью симфонического оркестра. Это было большое событие в мире музыки. Когда балалайка заиграла в оркестре, для многих открылся новый звук, новый инструмент, хотя он существовал долгое время и до этого. Это будет история об Андрееве, о его становлении, о части его пути, его преодолениях, его искании в творчестве. Мой персонаж — одна из граней личности в музыкальном мире с более техничным подходом. Он преклоняется перед искусством, о таких, как он, говорят: "Музыка — главная в нем, а не он главный в музыке". Мы столкнемся в фильме с тем, что человек, который еще очень молод и пока не понимает, что для него важно и как идти к большому профессионализму, пониманию и чувству, будет все время искать себя.

Я на фоне Василия играю роль состоявшегося большого мэтра. Паскироне — первая скрипка Италии, одна из первых скрипок мира. Мой персонаж придуман — сделан для такого конфликта в нашей истории. В картине столкнутся как раз эти два мира — молодого парня, который еще совсем ничего не понимает, но очень импульсивно действует, и человека, который преклоняется перед музыкой и все делает для нее. Мы пробуем изучать эти темы, не знаю, как у нас это получится, но мы очень бережно обращаемся с материалом. У каждого, конечно, свое понимание, но мне кажется, что всегда побеждает баланс техники и чувственности, соединение музыки и человека. Здесь нет главного, из этого симбиоза рождается что-то третье — любовь. Наши персонажи как раз идут к этому пониманию.

Второй проект — продолжение сериала "Ира". Рабочее название второго сезона — "Ира-2", но у создателей были мысли отразить в названиях второго и третьего сезона взросление героини — "Ирина" и "Ирина Леонидовна" соответственно. Я уже появлялся в первом сезоне, а мой персонаж — муж Иры, героини Ингрид Олеринской. Он рок-н-ролльщик, и в новом сезоне будут разворачиваться разные интересные события. У меня этим летом какая-то музыкальная полоса — после "Пророка", кстати, тоже музыкального.

— "Пророк" стал успешным проектом. Вы ощущаете особое внимание после него?

— Нет. Я к каждому проекту отношусь как к ребенку. Он может прийти домой и сказать: "Меня никто не любит" — а я отвечу: "Я люблю, садись, будем ужинать". Или он придет с наградами, и я так же скажу: "Молодец, садись, поедим". У меня нет разделения — успешный/неуспешный. Я стараюсь жить безоценочно, поэтому, когда мне задают вопрос, как мне с кем-то работалось, я могу рассказать про свои ощущения, но оценивать человека я не хочу. То же самое с "Пророком" — я не скажу, что он довлеет надо мной, я просто рад, что моя роль дарит свет, а свет — это радость. Мне кажется, что любое впечатление безумно ценно, поэтому я не люблю "продавать" кино — если я буду выдавать определенную окраску и энергию, то будут создаваться ожидания. Я не хотел бы манипулировать зрителем. Но я думаю, что наша индустрия этим во многом пользуется. Будет лучше, если человек посмотрит и расскажет, что он почувствовал. Особенно часто звучит вопрос: почему зритель должен смотреть это сейчас? Никто никому ничего не должен. Просто так устроены механизмы индустрии: чем больше людей удается "заразить" интересом, тем больше снимается кино. Больше кино — шире выбор ролей для меня как для актера и больше шансов, что зритель найдет "своего" персонажа, который ему откликнется.

— Над "Пророком" вы работали с кинодебютантом Феликсом Умаровым. Вам комфортно в проектах с молодыми режиссерами?

— Возраст не имеет значения. Что значит молодой режиссер? Это значит, что он пока не обладает внушительной фильмографией. Значит, у него не так много опыта в кинопроизводстве, и эта "лодка" может покачиваться. Главное, чтобы режиссер знал, чего хочет. Если капитан не чувствует курс, может получиться что угодно. Я сразу понимаю, персонажа с какими человеческими качествами хочет режиссер. Но и импровизация бывает плодотворной. Когда мы не знаем конечную цель и все вместе ищем, из этого иногда рождается что-то большое, красивое. Я не думаю, что это зависит от наличия большого опыта. Когда человек без опыта, но он горит делом, он может быть не менее успешным. Я выстраиваю свой трек с историей и со своим персонажем. Потому что для меня персонаж и история важнее, чем режиссер, чем я, чем наша площадка.

— Мы уже поговорили про кино. Планируются ли роли в театре?

— Да, в сентябре у нас запланирован спектакль. Речь об антрепризном проекте "Ловушка" по пьесе французского драматурга Роберта Тома, в котором я сейчас задействован. Я не уточнял, на какой именно площадке будет показ, но осенью спектакли точно будут. Для меня участие в театральной постановке — это в каком-то смысле возвращение к истокам. Я очень люблю театр. Это не только форма реализации профессии, но и постоянная тренировка, дисциплина, рост. Работа на сцене требует собранности, внутренней концентрации, и в этом есть своя особая энергия. С театром, конечно, хочется взаимодействовать и дальше. Это хороший формат, а смысл его — в содержании, в команде, в сути того, что мы делаем. Так же, как и в кино.

— Есть ли роль мечты в театре или кино?

Если говорить о действительно важных для меня ролях — был спектакль "Лилиом" по пьесе Ференца Мольнара (2017, реж. Аттила Виднянский — прим. ТАСС). Мы играли его в Центре имени Мейерхольда, и я исполнял роль Лилиома. Это был очень сильный, глубокий опыт для меня. Я не называл бы его "мечтой", но я невероятно люблю эту роль. И если когда-нибудь я смогу вернуться к ней уже с новым опытом, новым багажом — это будет по-настоящему знаковое событие в моей жизни.

— Возможно, вы бы хотели сыграть одну из культовых театральных ролей, например, Гамлета?

— Гамлет — это, безусловно, вызов, который многие актеры рано или поздно бросают себе. И, конечно, интересно — сможешь ли ты с этим справиться, как именно ты пройдешь этот путь. Но для меня это не самоцель. Я не стремлюсь встать в ряд с великими исполнителями этой роли. Мне кажется, что каждый Гамлет был по-своему уникален — у каждого своя правда, своя боль, своя философия. Я не чувствую потребности "быть среди них". Для меня важна не сама роль, а то, какое воздействие она оказывает на зрителя. Какая энергия рождается между сценой и залом. В такие моменты — Гамлет это или нет — уже не столь важно. Иногда в самых "рядовых", скромных пьесах, которые не несут громкого имени, может вдруг родиться нечто настоящее. Не спектакль, а откровение — когда актер, зритель и пространство сливаются в одну точку тишины, красоты, внутренней паузы. И если театр способен к этому прикоснуться — вот это, пожалуй, и есть моя настоящая мечта.