Кисмет - по-турецки "судьба" - когда-то запомнил бурлак и циркач Гиляровский, впоследствии ставший поэтом и журналистом. Его собственная судьба восхищала современников, особенно коллег репортеров. Он писал - и о нем писали, он говорил - говорили о нем. А что именно писали и говорили и о чем писал сам Гиляй, можно узнать на выставке, посвященной его творчеству, которая проходит в Музее русского импрессионизма. Расположен музей в здании фабрики товарищества "А. Сиу и Ко". Застал фабрику и сам Гиляровский, и наверняка пробовал сделанные в ее цехах первый в России твердый шоколад и пастилу. Он любил новшества - летал на воздушном шаре, звонил по проводному телефону. И конечно, писал об этом.
Человеком он был удивительным. Не закончив гимназии, сбежал из дома. Две недели протянул бурлаком на Волге, затем попал на конный завод, оттуда - в циркачи, а потом - на войну с турками. И только после, вернувшись в Москву, стал репортером. Столица запомнила дядю Гиляя загадочным героем с усами и в папахе с портрета Малютина - таким его "рисует" первая часть выставки. Здесь представлена жизнь Гиляровского глазами других. Его портреты, карикатуры, цитаты знакомцев-современников. "Скорее я воображу Москву без царь-колокола и без царь-пушки, чем без тебя, Гиляй. Ты - пуп Москвы!" - писал Александр Куприн в письме Гиляровскому. "Слава радостной мощи. Все ж в тебе неизменной", - посвятил ему стихи поэт Брюсов. И там же судьба "от первого лица" самого дяди Гиляя. Зарисовки мест, где он бывал, людей, с которыми дружил. От певца Шаляпина, бывшего гостем у Гиляровских, до башибузуков, с которыми Гиляй сражался в турецких землях. Он был убежден: "Все надо пробовать самому, чтобы понимать". Набравшись опыта, он подмечал то, чего не видели другие, имел информаторов там, куда все брезговали сунуться. Опыт дал Гиляю нечто ценнее любых талантов. Он обрел собственный, уникальный взгляд на мир, а если конкретнее, на Москву.
Приехав в столицу в 1881 году, Гиляровский "попал в историю" метафорически и физически. Он наблюдал, как кончается девятнадцатый век, уходят дворянские порядки и купеческие нравы. Как меняется город, исчезают старые домишки, рынки и лавки. Как наступает на Москву двадцатый век, календарный и настоящий. На смену черепашьим "конкам" приходят омнибусы и трамваи, улицы освещают электрические фонари, в квартирах появляются граммофоны. Такую Москву рисует вторая часть экспозиции, где представлены картины современников Гиляровского. Музей собрал их по всей стране, чтобы показать столицу глазами гостей, жителей и новоявленной "публики", заменившей привычный "народ". Полотна Маковского, Розанова, Верещагина и других, дополненные инсталляциями Рубанкова, создают атмосферу 1910-х - 1920-х годов. Москва здесь и старая, и одновременно новая, так по-разному художники передают эпоху перемен. Гиляй, как и они, эти перемены наблюдал и записывал, впоследствии издав книгу. Его увлекала судьба города, настоящая и грядущая, и именно кисмет Москвы стал героем его поэмы. Он писал о том, что любил и знал, но видел город иначе, чем ностальгирующие москвичи. Конечно, жаль было снесенных Красных ворот, Сухаревского рынка и притонов Хитровки, где "газетчику" любезно предоставляли информацию. Но Гиляровский живо интересовался тем, какой станет Москва, хотел увидеть столицу будущего. Оно приближалось быстрее, чем когда-либо: уже в "Москве и москвичах" город описан как калейдоскоп непрерывных событий. Уже тогда повсеместно строились новые здания, внедрялись передовые технологии - те же трамвай и омнибус, затем метро. Как пишет Гиляровский, вчерашние окраины уже наутро стали центром - и, заметьте, за столетие до нас. Многие винят сегодняшних градоначальников в "невозможных темпах", но еще дядя Гиляй писал, как несется Москва, обгоняя локомотивы.
Дядя Гиляй имел свой собственный, ни на что не похожий взгляд на Москву. Он любил ее такой, как есть, и хотел увидеть, какой она станет
Уважая старину и историю, особую любовь он имел к новым веяниям. Сегодня материалы о том, как он передает сведения на телеграф и снимает непарадную Москву на "Кодак", наверняка вышли бы в рубрике "Испытано на себе". Гиляй испытывал все новшества, к каким получал доступ, будь то воздушный шар, патефон или "волшебный фонарь" от Laterna Magica. Третью часть выставки, посященную технике 1920-х, подготовил Политехнический музей.