«Мы не опасны». Почему Чечня радушно принимает женщин, вернувшихся с территорий ИГИЛ (The Guardian, Великобритания)

Камнем преткновения для России стало возвращение сотен женщин и детей из Сирии и Ирака. Правозащитница Хеда Саратова все чаще получает письма, начинающиеся со слов: «Я прошу найти мою дочь». В Чеченской Республике у правозащитников стопками лежат фотографии молодых женщин и детей, а также названия мест, где их видели в последний раз: Мосул, города провинции Ракка или просто палаточные лагеря. Просьбы о помощи приходят и по Вотсаппу. «Мы не опасны, — пишет Мария, русская девушка из лагеря беженцев в Айн-Иссе в Сирии, — не надо нас наказывать за проступки тех, кто предоставляет настоящую угрозу». В общей сложности к председателю правозащитной организации обратились семьи по меньшей мере 1,8 тысяч русскоговорящих, пропавших в Ираке и Сирии. Многие отправились в эти страны ради жизни в «Исламском государстве»*. Саратова считает: «Нам нужно поторопиться, иначе некого будет возвращать». Возвращение женщин, на западе прозванных невестами ИГИЛ, вызвало ярые дискуссии, а также незамедлительные действия властей, чтобы не дать беженцам вернуться на родину. Молодая девушка Шамима Бегум уехала из Лондона в Сирию в 2015 году и была лишена британского гражданства. Аналогичный случай был в Соединенных Штатах: девушке по имени Хода Масана из Алабамы запретили возвращаться домой. У России проблема намного серьезнее. Как сообщает Владимир Путин, целых 4 тысячи россиян и 5 тысяч человек из других бывших социалистических республик иммигрировали в Сирию и Ирак. Саратова сообщила, что родственниками разыскиваются как минимум 700 женщин и более 1,1 тысяч детей из России, Казахстана и Узбекистана. Рамзан Кадыров, властный руководитель Чеченской Республики, чьи методы правления многие осуждают за жестокие репрессии по отношению к исламистским повстанцам и их семьям, возглавил это движение. Кадырову удалось убедить Владимира Путина в целесообразности возвращения русскоговорящих из ИГИЛ, и он уже помог организовать около десятка эвакуационных рейсов из Сирии в чеченскую столицу Грозный с преимущественно мусульманским населением. Наблюдатели считают, что этот политический деятель преследует различные цели: стремится содержать мятежников под надзором, укреплять свой авторитет как влиятельного руководителя мусульманской республики. Играет свою роль и вызванная патриархальным мировоззрением подлинная вера в то, что женщины были вынуждены уехать в ИГИЛ под влиянием своих мужей. «С гуманитарной точки зрения это крайне сильная позиция, хотя и очень неожиданная», — считает Екатерина Сокирянская, директор Центра анализа и предотвращения конфликтов, эксперт по вопросам нарушений прав человека на Северном Кавказе. В 2017 году по этой программе были возвращены 21 женщина и более сотни детей. Ее сторонники заявляют, что репатриация живущих под властью «Исламского государства» может укрепить безопасность страны. «Эти люди должны быть возвращены, так они будут под надзором правоохранительных органов, — считает Саратова, назначенная Кадыровым в комитет по репатриации, — они очень опасны, находясь там». Однако не все поддерживают эту программу, поэтому она была внезапно приостановлена в 2017 после протестов высокопоставленных должностных лиц российских служб безопасности. Только в декабре 2018 года возобновилась эвакуация детей. Женщин больше не возвращают. Залина Габибулаева, мать пятерых детей, ныне проживающая в Грозном, прилетела из Сирии на последнем эвакуационном самолете. Вероятность ее помилования была совсем невелика. Ее первый муж участвовал в мятеже в Дагестане и был убит в 2010 году. В 2012 ее приговорили к двум годам лишения свободы, обнаружив в багажнике ее машины бомбу. По словам задержанной, бомбу подбросили. Правительство Чечни изображает репатриированных женщин как покорных жен, однако каждый случай индивидуален. Габибулаева утверждала, что не была замужем, а проскользнуть через сирийско-турецкую границу в 2014 году было ее личным решением. «Я отправилась туда из религиозных побуждений, — объясняет женщина во время интервью в Грозном, — я думала, там действует шариат. Я хотела жить по шариату». Габибулаева поселилась в городе Табка, который на первых порах называла «мирным», однако строгий режим ИГИЛ и постоянное беспричинное насилие изменили ее мнение. Цена приближающейся войны показалась ей слишком высокой. «Сначала я встречала больше хороших людей, чем плохих. Но на войне их убивали, словно пушечное мясо». По ее словам, казни за правонарушения были обычным делом. Сама женщина отрицает участие в насилии. Одиноких девушек держали в заключении в общих казармах и не выпускали без сопровождения, поэтому она быстро вышла замуж. Но меньше чем через год ее третий муж погиб в атаке беспилотника. Когда война приблизилась и воздушные атаки участились, они с четвертым мужем решили уехать. Они заплатили за то, чтобы их вывезли с территории «Исламского государства» в середине 2017 года, но сдались курдским войскам на севере страны. На тот момент Габибулаева была беременна пятым ребенком, и роды прошли в лагере беженцев «Аль-Хол». «Я просила разрешения поехать в больницу, но мне не позволили», — рассказывает Габибулаева. Ее мужа арестовали и отправили в тюрьму в Македонии. Габибулаева провела четыре месяца в лагерях, прежде чем внезапно смогла вернуться в Россию, где суд Дагестана обвинил ее в участии в незаконном вооруженном формировании. Женщину приговорили к тюремному заключению, но дали отсрочку из-за маленького ребенка. Она считает, что ей повезло остаться в живых: «Когда война в самом разгаре, когда дети на грани жизни и смерти, естественно, ты выбираешь тюрьму, если это спасет детей от гибели». Габибулаева и Загидат Абакарова, еще одна вернувшаяся женщина, мать четверых детей, говорят, что по возвращении в Россию их подвергли усиленной проверке, включая регулярные допросы и визиты полиции в их родной Дагестан. Габибулаева переехала в Чечню, где отношение к вернувшимся лояльнее. Так как в России нет федеральных законов о репатриации, в каждом субъекте с такими людьми разбираются по-своему. Габибулаевой кажется, что кто-то отслеживал их мобильные телефоны и другие средства связи. По ее мнению, женщины, ранее жившие под властью ИГИЛ, больше не являются угрозой. Не все с этим согласны. В ноябре директор Федеральной службы безопасности Александр Бортников заявил, что репатриация опасна: «Ни для кого не секрет, что эти женщины и даже дети используются террористическими организациями как наемные террористы-смертники с целью cовершения террористических атак и заговоров». Путин публично выступил в поддержку возвращения детей, однако о женщинах речи не было. В конце прошлого года эвакуационные рейсы из Сирии неожиданно возобновились для детей, рожденных в России. В декабре эвакуировали более 30 детей. Наблюдатели заявляют, что в подходе России есть свои недостатки, но все же эта страна оказалась лучше всех среди западных государств готова к возвращению людей с территорий ИГИЛ. «В России действует одна из наиболее активных программ по глобальному возвращению детей, за это стоит отдать ей должное», — считает Татьяна Локшина, программный директор московского бюро «Хьюман райтс вотч» (Human Rights Watch). Однако «дать надежду семьям, отчаявшимся вернуть дочерей и внуков из Сирии и Ирака, а затем на год приостановить первоначальную программу без объяснений, — это был колоссальный и неоправданный удар». Некоторые матери все еще не теряют надежду на то, что их дочери найдутся живыми. Более двух лет Джаннет Эрежебова пытается выйти на связь со своей дочерью Зиярат. «Если я больше не выйду на связь, пожалуйста, не оставляй моих детей здесь, найди их», — написала Зиярат из Мосула в ноябре 2016 года. Она с тремя детьми тогда жила в казарме для вдов. Ее муж уже погиб в бомбардировке. Это был последний раз, когда матери удалось поговорить с ней, и с тех пор Эрежебова не перестает искать знаки того, что ее дочери и внукам удалось покинуть город. «Мысленно я уже столько раз хоронила ее и снова возвращала к жизни, — признается Эрежебова, — она заслуживает еще одного шанса». * запрещенная в России террористическая организация