На пути к мировому величию

Израиль впервые вошел в восьмерку самых влиятельных держав мира по версии журнала American Interest, потеснив в этом перечне Саудовскую Аравию. Автор рейтинга — политический аналитик Уолтер Рассел Мид — указывает на удачную для еврейского государства геополитическую и технологическую конъюнктуру. «Лента.ру» постаралась разобраться, какие именно факторы стали слагаемыми успеха Израиля. «Теодор Герцль был бы поражен, увидев, как воплотилась его мечта. Давид Бен-Гурион был бы изумлен тем прогрессом, который продемонстрировал его бедный, но мобилизованный народ», — этими словами Уолтер Рассел Мид завершает главу, посвященную Израилю. Но такая метаморфоза еврейского государства в большей степени обрадовала бы оппонентов основателя сионизма и первого израильского премьер-министра. Для Герцля и Бен-Гуриона было достаточно, чтобы евреи, как и все остальные народы, имели национальный дом. А вот российский философ Михаил Гершензон или его немецкая коллега Ханна Арендт считали, что успехи сионистов в деле государственного строительства мешают осуществлять главную еврейскую миссию: «нести свет народам». Судя по публикации в American Interest, эти два подхода оказались не такими уж противоречивыми, как представлялось еще столетие назад. Из этого не следует, что Бен-Гурион или тем более Герцль изначально знали, к чему приведет их затея. Но, как говорят израильтяне, «тот, кто в этой стране не верит в чудо, тот не реалист». За прошедшие десятилетия произошло достаточно событий, никем не спрогнозированных, но позволивших Израилю из регионального американского сателлита (America don't worry — Israel is behind you — футболки с таким самоироничным слоганом уже лет 20 продаются на иерусалимских и тель-авивских развалах) превратится в игрока глобального уровня. Весной 1985-го Венедикт Ерофеев написал пьесу «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора», один из персонажей которой говорит: «Мы с Алехой занимаем произраильские позиции. То есть единственно разумные. То есть предварительно даже выбивая с этих позиций самих израильтян». Тогда это казалось бредом сумасшедшего. Благо, главные герои ерофеевской пьесы — пациенты психбольницы. Но примерно в то самое время, когда создавалось это произведение, Израиль начал секретные переговоры с СССР (дипотношения между странами были разорваны в 1967-м). Израильтянам нужно было добиться от Москвы предоставления свободы передвижения советским евреям. А в горбачевском МИД, похоже, рассматривали Израиль как элемент «челночной дипломатии», позволяющий выйти на американское еврейское лобби, а уже с его помощью постепенно снижать градус конфронтации с Белым домом. Многие из тех, кто в конце 80-х — начале 90-х сумел оседлать ветер перемен и выехать по израильской визе, тоже считали Землю обетованную своеобразным «окном на Запад». Последствия «геополитической катастрофы» и «шоковой терапии», конечно, пугали. Но знаменитая фраза Владимира Высоцкого о врачах, коих в Израиле «бездна», тоже не внушала оптимизма дипломированным советским специалистам и не обязательно выпускникам медвузов. Поэтому кто-то так и не добрался до аэропорта Бен-Гурион, задержавшись в США или Германии. Кто-то перебрался туда позднее, уже побыв «новым репатриантом». А были и те, кто, вкусив все прелести жизни в своем национальном доме, но, не выдержав его провинциальности и/или собственной неприкаянности, возвращался обратно. «Сомненья мне душу изранили /И печень до почек проели; /Как славно жилось бы в Израиле, /Когда б не жара и евреи», — описывал подобные рефлексии Игорь Губерман, переехавший на историческую родину в 1988-м. Впрочем, он-то не стал пересматривать свой выбор. И не он один. Иначе не появилось бы той самой «русской улицы», на которой сегодня «проживают» более миллиона человек и которая стала важнейшим электоральным ресурсом в еврейском государстве. Среди членов нынешнего израильского правительства двое — «рожденные в СССР»: министр обороны Авигдор Либерман и министр абсорбции Зеэв Элькин. А глядя на состав предыдущего кабинета, премьер-министр Биньямин Нетаньяху сетовал, что только он в руководстве страны не знает русского языка. Кстати, возможно, возросшее «русское влияние» отчасти и обусловило правительственный кризис и внеочередные парламентские выборы, прошедшие весной 2015 года. По крайней мере, лидеры «Сионистского лагеря», чуть было не отобравшего власть у Нетаньяху и его партии «Ликуд», были настроены более позитивно по отношению к Белому дому и более скептично по отношению к Кремлю. Понятно, что в Израиле никто всерьез не говорил об «оранжевой угрозе» и тому подобное. Но администрация Барака Обамы явно была бы не против смены премьера, который с 44-м президентом США ладил гораздо хуже, чем с Владимиром Путиным. Неслучайно Израиль не присоединился к антироссийским санкциям, хотя и воздержался от каких бы то ни было однозначных заявлений по поводу Крыма. «Никому и в страшном сне не могло присниться, что два братских народа — русские и украинцы — будут воевать друг с другом», — недоумевал Авигдор Либерман в ноябре 2014-го, еще будучи главой израильского внешнеполитического ведомства. Саму «русскую улицу», где доминируют выходцы из России и с Украины, изрядно лихорадило. А вместе с ней и главную «русскую» партию — либермановский «Наш дом Израиль». И даже с этой точки зрения вполне объяснимо, что Либерман в начале 2015-го предлагал свои посреднические услуги для примирения Москвы и Киева. Возможно, сложись тогда этот пасьянс, еврейское государство еще раньше оказалось бы в рейтинге самых влиятельных держав. Но чуда не произошло. Точнее, оно произошло чуть позже и в другом месте. Эпицентр геополитических потрясений оказался прямо по соседству с Израилем. Россия начала операцию против «Исламского государства» (ИГ; запрещено в РФ) в Сирии, сильно спутав карты США. Снова клубок интересов. Снова риск оказаться между двух (а то и более) огней, но и возможность сыграть сразу на нескольких досках. Да, Башара Асада, на чьей стороне выступила Москва, никак не назовешь другом израильтян. Да, за официальным Дамаском стоит еще и Тегеран. А проиранская «Хезболла» может воспользоваться российскими арсеналами не только для борьбы с ИГ, но и для ударов по северным территориям Израиля. Да — и Уолтер Расселл Мид подтверждает эти информацию, — «тайная дипломатия» еврейского государства с недавних пор распространяется и на суннитские монархии Персидского залива, прежде всего Саудовскую Аравию. А это, как известно, один из ключевых спонсоров антиасадовской оппозиции. Но, с другой стороны, падение предсказуемых, пусть и враждебных, автократий, хаос в соседних странах и тем более приближение к израильским границам игиловского халифата — тоже далеко не самый комфортный сценарий. При этом в самом Израиле сирийская коллизия вызывает не меньше разногласий, чем украинская. Это ведь не Турция, которая тоже оказалась перед непростыми геополитическими развилками, но где существует лишь два мнения: Реджепа Эрдогана и неправильное. Достаточно почитать израильскую прессу или послушать тамошних политиков и аналитиков, чтобы убедиться в справедливости высказывания о двух евреях и трех различных точках зрения. Как выясняется, такая «разность потенциалов» далеко не всегда мешает. Успешному маневрированию между геополитическими гигантами она скорее помогает. Особенно если мир уже (или еще) не биполярный, а экономические катаклизмы сделали ресурсное доминирование не таким важным, как технологическое. «Мы ее заменим чем-нибудь, эту поганую нефть. Вермутом, например», — говорит один из героев упомянутой выше ерофеевской пьесы. До такого триумфа технологий дело пока не дошло. Но у Израиля есть все шансы его приблизить. «На Ближнем Востоке есть два типа стран: страны нефтяные и страны святые. Наша была абсолютно святая, потому что вообще ничего не было. И мы подумали: самое большое богатство природы — это человек. Люди обогатили землю, а не земля народ», — так объяснял превращение Израиля в Start-Up Nation ныне покойный Шимон Перес. Добавим также, что эти люди были выходцами из самых разных стран и принадлежали порой к диаметрально противоположным культурам. И все они были иммигрантами, пусть не в первом, так во втором, максимум в третьем поколении. «Если вы иммигрант и оказались на новом месте, и если вы бедны, или если вы были когда-то богаты и ваша семья оказалась лишена своего богатства, тогда у вас есть драйв. Вы не видите, что вы можете потерять. Вы видите, что вы можете приобрести. Это взгляд, который у нас есть, у всего населения в целом», — приводятся в книге «Нация умных людей» слова израильского бизнесмена Эреля Маргалита. На этот момент указывает и аудиторская компания Delloite, перечисляя ключевые предпосылки «инновационного успеха» Израиля, упоминая прибытие в страну «нескольких волн высокообразованных мигрантов». Иными словами, 800-тысячная «советская алия» и здесь сыграла едва ли не ключевую роль. Советское образование, в принципе, отличалось своей «техноцентричностью». Разумеется, евреев, родившихся и учившихся в СССР, этот «культ» научно-технического прогресса не мог обойти стороной. И в то время пока соплеменники, оставшиеся на постсоветском пространстве, все больше погружались в коммерцию, новоиспеченные израильтяне по мере сил старались сохранять верность первоначально выбранной профессии. Либо прививать соответствующие увлечения детям. В свою очередь, эти сыновья и дочери новых репатриантов, как и другие молодые граждане Израиля, непременно прошли службу в армии. А ЦАХАЛ — не только и не столько школа жизни, сколько возможность научиться работе с самыми передовыми технологиями. (Кстати, израильские ВВС едва ли не первые в мире начали использовать беспилотники — маленькая страна и по этическим, и по экономическим соображениям не могла рисковать жизнями своих летчиков.) В то же время у бывших цахаловцев за плечами бесценный опыт действий в нестандартных ситуациях, что выгодно отличает их от конкурентов, создающих очередной start-up в сравнительно благополучной Калифорнии. Получается, что технологический бум для Израиля — не просто возможность привлечь в страну инвестиции. В 2016-м местная start-up-индустрия аккумулировала рекордные для нее 4,8 миллиарда долларов. Но в «инновационном индексе» Bloomberg еврейское государство пока не поднялось выше 10-го места. Правда, из этой десятки инновационных лидеров только четыре страны вошли в восьмерку самых влиятельных по версии American Interest: Германия, Япония, США и Израиль. И лишь Израиль сделал инновации своеобразной национальной идеей. Он дал рецепт, позволяющий использовать самые разные, пусть, на первый взгляд, жестко конфликтующие друг с другом общественные ингредиенты. В эпоху, когда мир мечется между «мультикультурализмом ради мультикультурализма» и апологией традиционных ценностей, обуславливающей тотальный диктат большинства, такой урок сам по себе очень полезен.