Петропавловск (Казахстан) — город, который в 90-е годы жил с оглядкой. Вечером здесь выключали свет раньше, чем в других райцентрах, и люди будто сами становились частью сумерек. Дворы расползались в темноту, заборы выглядели одинаково, а тропинки между частными домами казались бесконечными, как старые истории, которые никто не хочет вспоминать вслух. Но есть одна, которую здесь помнят и по сей день. Её повторяют шёпотом, словно заклинание, которое помогает держать зло на расстоянии.
Эта история связана с человеком, которого многие так и называли все прошедшие годы — «тот самый», «с топором», «с мешком». Его имя — Валерий Кричиневский. Сейчас ему далеко за 60, 25 из которых он провёл за решёткой. А теперь он снова ходит по петропавловским улицам, как ни в чем не бывало.
Те, кто жили здесь в конце 90-х, до сих пор ощущают, как в тот период город буквально сжимался: женщины стали ходить друг к другу только парами, дети боялись возвращаться домой после школы, а мужья провожали жён к остановкам даже в светлое время суток. Тогда никто не понимал, что происходит. Нападения происходили так быстро, так внезапно, что казалось — это не человек, а что-то из тёмного сердца леса. Сейчас, спустя много лет, расследование выглядит составленным из чётких фактов. Тогда же оно было похоже на тусклые пятна на стекле, которые нельзя стереть и невозможно понять.
Кричиневский вырос в Петропавловске. Его детство нельзя назвать ни счастливым, ни катастрофическим — скорее, обычным для конца советской эпохи. Мать работала в столовой техникума, отец — водителем в автоколонне. Семья жила бедно, но без крайностей. Валерий учился средне, но ровно, играл в футбол, иногда дрался, но, как позже скажут учителя, «ничем особым не выделялся». Он был одним из тех подростков, которые сливаются с массовкой — их много, и они словно одинаковые.
В подростковом возрасте он был замкнутым. Подолгу молчал, иногда исчезал на целые дни куда-то в поля. Однажды его нашли за посёлком сидящим на дереве — просто сидящим, неподвижным. Мать рассказывала, что он мог часами смотреть в окно, будто что-то ждал. Но тогда на это не обращали внимания. Многие дети в 80-е уходили куда-то сами по себе, пропадали на строительных гаражах, на пустырях. Город жил в режиме полусвободы, и затеряться в нём можно было легко, но без последствий.
После армии Кричиневский женился, в семье родился сын. Работал в гараже, подрабатывал разнорабочим, иногда ездил на шабашки. Соседи запомнили его как тихого, практически незаметно. Один из них позже скажет: «Да что вы… Он всегда проходил мимо, как будто его и нет. Даже шагов не слышно было…»
Это странное качество — появляться почти бесшумно — станет одной из деталей, которая позже удивит следователей. Но тогда это выглядело как обычная тихость — такие люди встречаются в каждом дворе.
Летом 1998 года в больницу доставили женщину с тяжёлой травмой головы. Она смогла сказать только одно: нападавший появился сзади и ударил чем-то тяжёлым. Это был первый случай. Через несколько недель — второй. А затем пошла серия, которую потом будут вспоминать с дрожью. За семь месяцев пострадало десять женщин. Несколько эпизодов сопровождались сексуальным насилием. Все — в состоянии шока, многие в бессознательном.
Город жил на грани истерики. Люди возвращались домой группами. В микрорайоне Заречном женщины перестали вечером выходить из домов. Матери провожали дочерей до автобуса, а те просили забрать их в середине дня. Началась паника — но тихая, скрытая, деревенская. В разговорах появились версии: кто-то видел мужчину с мешком, кто-то слышал звук шагов, кто-то заметил тень у калитки, кто-то говорил о топоре. Но полиция не могла поймать его: район состоял из сотен узких тропинок, бесконечных огородов и заброшенных садовых участков.
Самый страшный эпизод, который изменил ход следствия, произошёл в январе 1999 года. Девочка-первоклассница не вернулась домой из школы. Её искали всю ночь, прочёсывая улицы с фонарями. Утром тело нашли в лесополосе. Она была убита ножом — множественные ранения, нанесённые без колебаний, как будто человек не боялся быть услышанным или замеченным. Тогда все в городе замолчали. Родители не выпускали детей из дома неделю. Школы работали, но классы пустели. Люди перестали верить, что преступник ищет «только взрослых».
Когда следователи установили, что убийца забрал меховую шубу девочки, это уже было трудно осознать. Но хуже стало, когда они нашли у него дома тапочки, сшитые из этого меха. Жене он сказал, что «случайно достал хорошие материалы».
Эти детали следователи позже назовут «ритуальными». И только тогда стало понятно, что речь идёт не просто о наборе эпизодов, а о человеке, который жил двойной жизнью.
Когда его задержали, всё произошло неожиданно просто. Утром, в январе 1999 года, полицейский патруль заметил мужчину на дачном участке. Он шёл уверенно, но как-то странно, слишком ровно, словно боялся оступиться. На плече был мешок. Патруль остановил его. Внутри оказался топор — именно тот, который фигурировал в описаниях пострадавших. Этого оказалось достаточно, чтобы поехать с проверкой по адресу.
Обыск дома стал моментом, который следователи до сих пор вспоминают как один из самых тяжёлых. В шкафу нашли украшения и сумочки, которые принадлежали разным потерпевшим. В углу шкафа — детские варежки. В сундуке — меховые изделия, которые жена считала старыми. И те самые тапочки, которые она носила почти год, не зная, что сделаны они из шубы убитой девочки.
На допросах он отрицал всё, что мог отрицать. Иногда молчал. Иногда пытался говорить, что «не помнит». Один раз сказал, что «туман», второй — что «всё перепуталось», третий — что «никогда не делал ничего плохого». Но улики оказались сильнее любых слов.
Суд прошёл быстро. Доказательства были однозначными. Кричиневский получил 25 лет лишения свободы. Тогда это был максимальный срок.
Следующую четверть века он провёл в тюрьме. По характеристикам — спокойный, без конфликтов, работает, не жалуется. Это, как ни странно, помогло ему в 2021 году подать на УДО. Но суд отказал: родственники погибших выступили резко, а следователи указали, что он ни разу не признал сексуальную составляющую преступлений. Он говорил только «случайно», «не хотел», «непонятно». Но таких объяснений было слишком мало.
12 января 2024 года он вышел на свободу. Срок закончился. Его поместили под административный надзор. Теперь ему запрещено покидать Петропавловск, выходить из дома ночью, посещать места массовых мероприятий, употреблять алкоголь, менять маршрут передвижения. На ноге у него — электронный браслет. Он живёт в центре социальной адаптации и отмечается каждый день у участкового.
Но для жителей города это — формальные меры. Люди помнят, как всё было. Те, кто жил здесь в 1998–1999 годах, говорят, что ощущение страха, которое тогда висело над Петропавловском, не исчезнет никогда. Обычные женщины, которые едва не погибли, живут здесь до сих пор. Семьи погибших детей — тоже. И для них появление Кричиневского на улице — это не часть законодательства. Это часть было кошмара.
Теперь в городе снова говорят тихо. Снова оглядываются. Снова боятся отпускать дочерей вечером. И задают один и тот же вопрос, который не даёт покоя всем, кто помнит те годы: может ли человек, который так методично ходил на охоту, поменяться? Может ли исчезнуть то, что заставляло его выходить ночью на улицы? И что было бы, если бы его тогда не задержали — не заметили, не проверили, не остановили? Ответа на этот вопрос нет. И не будет…