В 1943 году под предлогом пособничества немцам руководство СССР начало депортацию жителей Карачаевской автономной области. Несколько недель людей везли в Среднюю Азию в так называемых телячьих вагонах, предназначенных для перевозки скота. Многие депортированные умирали в дороге от невыносимых условий. Всего из Карачаевской АО вывезли почти 69 тысяч человек. Кому-то из них удалось вернуться обратно, однако многие умерли в депортации. Их родные села были разграблены, а часть домов сожжены. Что помнят выжившие и потомки депортированных карачаевцев — в фотопроекте Анастасии Шубиной.

«Поделили корову и съели, но потом все равно умерли от голода»

Каракотов Азрет Салахович, аул Карт-Джурт

— Когда началось переселение, рано утром пришли солдаты и объявили: «Выходите, еды берите на сутки». И все. Некоторые ничего не понимали, ничего с собой не взяли, вышли из дома, а потом назад их уже не пустили. Они поехали туда, а все хозяйство, деньги-меньги, золото — все тут осталось.

По пять-шесть семей вместе загрузили нас в большие машины, «Студебеккеры» немецкие. Вечером загрузили в телячьи вагоны. В пути мы, наверное, были две недели. Голодовали, но ничего. Нас распределили в Казахстан, Джамбульскую область, Чуйский район, село Новотроицкое.

Высадили нас всех, разгрузили. Один человек пошел утром посмотреть, какая это земля. Человек такой, лет 60, наверное, было ему. Походил и сказал: «Ей-богу, в самое хорошее место нас привезли. Целый день будешь бегать — на камень не наступишь. Песок мягкий». Он все хвалил, а сам потом умер.

Когда приехали в Казахстан, там был голод, есть нечего. Отец попросил взять его в колхоз рабочим, стал сторожить.

По приезде всю зиму мать болела, старший сын тоже в больнице был. Я должен был помочь семье и пошел работать. Когда я пошел, казахи надо мной смеялись: «Что он сможет, посмотрите на него». Но я упорно просил и начал работать: был помощником пастуха, принимал окот. Это я умел, был приучен к такому труду. Своим умением и трудом показал себя с хорошей стороны. Мне стали доверять.

Жил с нами Эзиев Нанчыкъ. Большой человек, хорошо работал. У него было пять сыновей, все в армии служили, а его депортировали в Казахстан. Он голодовал. Идет, помню, а у него в руках кость такая большая, коровы. Может, кто-то выбросил ее. Он пришел на собрание и сказал: «Я голодую, а у меня пять сыновей, все в армии, а я от голода сдыхаю. Дай бог, чтобы Сталин тоже так сдох!» Вокруг много русских людей было, все понимали, что он говорит. Через несколько дней он умер. Отец с братом его на две палки положили, я лопату взял и за ними пошел. Выкопали яму. На одной ноге у него сапога не было. И одежды никакой.

Когда объявили о возвращении, многие поторопились, сразу ушли. А мы не могли: хозяйство большое было, дом большой. Надо продать было. А тут в Карачае ничего не было, все разрушено. Мы на другой год подготовились, приехали. Вернулась наша семья на Кавказ. Но не все. Остались погребенными старшая сестра Зухат и ее месячная дочка. Также наша бабушка Семенова Къызбала Таубиевна. Часто вспоминаю, никогда не забыть мне. Вот такое дело, видели мы такой голод.

«Если ловили — сажали и больших, и маленьких»

Узденов Хамид Адеевич, аул Карт-Джурт

— Когда нас посадили в поезд, все еще была надежда, что нас везут недалеко и мы вскоре вернемся. Мы, мальчишки, не очень понимали происходящее, но от постоянного плача женщин мы понимали, что происходит что-то плохое. Вагон был забит битком: мужчины, женщины и дети. Поезд не останавливался и не открывал двери. Воды не было, в туалет не сходить. Не было мочи терпеть, но люди, которые жили обычаями, не смогли переступить эту черту и в такой ситуации. Женщины стыдились, некоторые даже покончили с собой.

В Средней Азии мы жили в Казахстане на границе с Киргизией, в колхозе Киш-миш. Когда приехали, люди делали дома из камыша, в землянках жили. Зима там не такая холодная, как здесь, но зима все же есть зима. Руководство в Казахстане не считало нас за людей. Там был комендантский режим, нельзя было никуда отлучаться. Три километра отойдешь — и все, сажали в тюрьму. Мы с мальчишками переплывали реку недалеко от дома, и за это могли посадить. Если ловили — сажали и больших, и маленьких.

«Красноармейцы ходили по вагонам, выискивали трупы и их выкидывали»

Аминат Чотчаева, аул Хурзук

— Когда началась депортация, получилось так, что тетка моя прибежала к моей матери. Она кричит: «Что за машины, зачем они приехали?» Потом прибежала бабушка моя. Мать говорит тетке: «Не приходи, иди назад, собирай вещи, нас увозят». А красноармейцы тетку уже назад не пускают. А у нее дома четверо сыновей, один малютка, она кормит его. Она вынимает грудь и показывает солдату, что молоко брызжет. Говорит: «Отпусти меня домой, у меня дома дети». «Ну ладно — говорит, — иди». А бабушку так и не пустили к сыну.

Собрали по 10-15 семей в эти телячьи вагоны. В туалет поставили ведро, представляете? В том вагоне, где мои ехали, никто не умер. А вот где дядина семья ехала, бабушка в дороге умерла, и ее выкинули. На станциях красноармейцы ходили по вагонам, выискивали трупы и их выкидывали. Но что карачаевцы могли сделать? Все молодые были на войне, а остались только старики и дети.

На станциях им давали немного еды, рыбу давали. Наши тогда про рыбу и не знали, и не кушали. Рыба была соленая, а воды нет. Очень трудно ехали. Потом боялись, так как прошел слух, что довезут до Волги и выбросят в воду. Когда уже переехали Волгу, наверное, чуть успокоились.

В первый год еще не так много умерло. Получилось, что на второй год было больше погибших. Потому что они думали, что их привезли на время, и поэтому они не сажали, ничего не делали. Многие хотели сажать, шли сеять, брали с собой семена кукурузы и пшеницы. Но кушать хочется, они семена съедали.

Мать говорила, что за все время только одну ночь остались мы без хлеба, и тогда у нас была только капуста. Мать у меня была умница, почти все вещи с собой забрала.

«Карачаевцы не знали, что дети от голода пухнут»

Богатырев Иссалий Богатович, аул Учкулан

— Когда депортация началась, мать рассказывала, некоторые были нормальные офицеры, некоторые были злые. Некоторые помогали упаковывать, говорили, мол, берите это, берите то: «Вам там пригодится, шерсть берите, машины берите швейные, все дорогое забирайте, что можно». Моя семья даже попросила у соседей муки, у нас слабо было с этим. Ночью всех из домов выгнали, но на всех машин не хватило. Многих оставили прямо на улице, здесь, около моста. На следующее утро машины подъехали, нас загрузили и тоже увезли.

Кого поймают из одного места, тех вместе везут. А если кто-то на работе был, их отдельно отправляли, потом воссоединялись семьи долго, долгая история была. Друг друга не находили.

А потом коменданты были, тоже людоеды такие. Из-за пропаганды плохо относились. Единственное, что было хорошее, что карачаевский язык сходится с казахским, киргизским. И казахи, киргизы уже после первого года начали к нам нормально относиться. Поняли, что народ работящий. И когда мы должны были назад выезжать, там уже на уровне правительства просили: «Оставим вам автономию, оставайтесь».

Моя теща сажала свеклу, и в 14 лет получила орден Ленина. Большая заслуга карачаевских женщин, что карачаевцы выжили. Они не спали, работали все время.

Отец мой с 1938 по 1946 год в армии был, артиллерийское училище окончил, потом был в разведке. «Я, — говорит, — хоть и офицер был, даже не знал, что наш народ выселили. Были слухи, но я даже не понял. Старше меня по званию — капитан, майор — были карачаевцы, их забирали, — говорит, — на трудовой фронт, с армии забирали. А за меня заступился начальник штаба».

Когда отец приехал в Черкесск, уже после войны, не знал о депортации. Там был в военкомате человек, который с ним учился. У отца именной пистолет был, и тот говорит: «О, пистолет у тебя именной, дай посмотреть!» Взял, говорит, пистолет и в сейф кладет. Отец не понял, думал, что он шутит... «Вам, — говорит, — не положено. Ваш народ выселили». Тогда только, в 1946-м, отец узнал, что наш народ депортировали. Ну он приехал сюда, нашел в Средней Азии родственников. Родителей не нашел, отец его умер давно, а мать шесть месяцев не дождалась, тоже умерла.

«Ночью доили коров по-тихому»

Али Кульчаев, аул Хурзук

— Когда было переселение, мы попали в Казахстан в Джамбульскую область, город Джамбул. Отец мой трудился, и за это даже орден трудовой славы получил. И вот там, в Казахстане, замуж мать за отца вышла. Она в Казахстане одна была с моим дедом, пришлось ей замуж выйти. Отец в армии был, ранение у него было, демобилизовался, поэтому его не трогали. И в Казахстане скотоводом устроился в колхозе. И вот этим скотом там и выживали. Ночью доили коров по-тихому, а то там бригадир не давал, и даже за килограмм [украденного] сажали людей...

Мать отсюда депортировали в эшелонах. Были товарные вагоны для скотины, их туда загнали. Кто что мог — то взял. Моя мать в тот момент сушеное мясо успела в мешки затолкать. Хороший шофер и солдат им попался. Другим не давали ничего брать, как есть, так и сажали. Но если хорошие солдаты попадались, они разрешали что-то брать.

В 1957 на съезде делегация от карачаевцев была. Написали жалобы, обвинили Берию, Сталина, Калинина, и нашему народу разрешили по своим старым местам возвратиться. И мы вернулись в 1957 году. Как пришли — наш дом был разрушен. А материн дом сохранился. Вот и пошла жизнь. Я женился, и после этого у меня шесть детей было. Неплохо живем, всего хватает.