Письма до и после 9 мая 1945 года

Наше детство, наша юность были полны высокими людьми. Отставник Адам Иосифович, сосед, был в разведке, был в дальних рейдах, окружил нашу пятиэтажку садом. В нем было 100 пород, и ни одна не повторяла другую.

Родственник Александр Федорович, бравший Прагу, командир батареи. Он сыпал анекдотами, и каждый был о том, как выжили, успели выстрелить, обойти, опередить и победить, потому что были проворнее, были умнее.

Историк Григорий Израилевич, аэродромная прислуга, одевавшая самолеты под бомбами. Усталые глаза, хватающая за душу улыбка и неодолимая страсть к академику Тарле.

Этот день, 9 мая, ручной, теплый, был полон людьми - орденоносцами, медленно пролетающими по Москве, как самолеты. По улице было невозможно пройти, чтобы не скосить глаза на эти медали, на эти планки бесконечной ширины. Поезда метро сияли внутри.

Так было весь день, весь день было сияние, а в шесть часов вечера приходила темнота. В шесть часов приходило молчание, миг молчания на всю страну, миг, чтобы помолиться о том, кто был убиен, пропал, был зарыт в гетто, был поражен огнем, ушел, как уползает земля под ногами. Память о них заполняла нас до отказа.

В этот день на поверхность выходит народ, уставший, непобежденный, с кругами под глазами. Претерпевший. Измученный. Прошедший все. Народ, нуждающийся в любви.

А кто мы? Мы - кто? Мы - выжившие, дети выживших. Когда-то считалось (Менделеев), что в России в 2000 г. будут жить 600 млн человек, в нынешних границах - 310 млн человек. Где они? Их нет. Только в Великую Отечественную погибли не меньше 26 млн человек. И сколько нерожденных!

День полон людьми - орденоносцами, медленно пролетающими по Москве, как самолеты

В лучших мужских возрастах, от 20 до 44 лет, пропал каждый третий ("Население Советского Союза. 1922-1991"). Вот их письма ("Здравствуйте, дорогие мои..." (фронтовые письма 1941-1945 гг.)"). Михаил Денисов, 34 года. "Я очень жалею своих детей, пусть они останутся без меня, но я очень их любил, и вот я вам, наверное, пишу последнее письмо и вряд ли более придется писать вам письма". Не придется, убит. Николай Палихин. "Шлю привет и наилучшие пожелания в вашей жизни тебе, дорогая Катя, и дорогим деткам Зое, Леве и самой маленькой Нине. Придется ли вернуться? Но все-таки надеждой живет человек". Не придется. Пропал без вести.

Константин Волков. "Здравствуйте, мои родные, супруга Лиза и милые мои детки Азочка, Леличка, Боричка и глупыш Левочка. Горячо и крепко вас целую. Простите меня за такое маленькое нескладное письмо. Пишу я его в таких условиях, что и нельзя не смешаться, потому что над нами сейчас все смешалось, взрывы, подымающие землю в воздух вместе с пламенем, превращая ее в пыль, с перегоревшим порохом, поднимая с собою в воздух части или куски разорвавшихся жертв и всех остальных вещей, попадавшихся под их силу. И каждый день все так бывает от зари до зари".

Он не вернулся с Курской дуги.

Война была выиграна не имеющей примеров по масштабам гибелью народа, в котором каждый был отдельным, был живым, был своим. Никогда не было ни в одной стране мира таких человеческих утрат. Даже близко к ним не подходили.

Мы - выжившие, дети выживших. Мы - их должники. Нам нельзя их терять, нам нельзя держаться от них на расстоянии времени - холодно и отстраненно, нам нужно быть с ними, как будто это происходит с нами - хотя бы в первый и последний дни войны.

О капитуляции Германии было объявлено ночью 9 мая. "Засветились окна, многие выбежали на улицу с пением, музыкой. Сегодня у всех на лицах отражено какое-то идущее изнутри сияние" (Т. Матвеева) (здесь и далее - prozhito.org).

Сияние? А что еще? Обнимались и целовались! Все как будто хотели дотронуться друг до друга. "С утра народ попер на Красную площадь. Обнимаются, целуются. Какой-то военный кормил всех мороженым" (Л. Бронтман). "Все поздравляют друг друга, обнимаются и не скрывают слез, слез радости и горя. Особенно сегодня достается девушкам и женщинам, которые вышли на улицу в цивильных платьях. Их обнимают и целуют все моряки, без особого согласия и разрешения" (Н. Фарутин). "Обнимаются и целуются все подряд" (Э. Приклонский). "Девушки! Война кончилась!" Мы выбежали на улицу. Там творилось что-то невообразимое, кричали "ура", наши солдаты и офицеры обнимались, целовались, качали друг друга, а заодно и нас, стреляли в воздух из револьверов и автоматов. Счастливая, незабываемая минута! К нам подбежал какой-то офицер, вытащил из кармана флакон чудных французских духов и начал от радости просто поливать нас ими. А мы смеялись и кричали!" (Л. Комарова).

Обнимались и целовались, все как будто хотели дотронуться друг до друга... Фото: РИА Новости

Пили, поднимали, как не выпить! И - стреляли! "Салюты: зенитки, трассирующие пули, фейерверк, залпы из орудий, ружейные и револьверные выстрелы" (М. Рудомино). "На улице тысячи ракет в разных частях горизонта поднимались вверх" (Н. Соколов). А вечером в Москве салют: 30 залпов из 1000 орудий! "Ракеты, море огня. Чудесная феерия!" (Л. Бронтман).

"Все небо разом превратилось в бездонный купол из нитей прожекторов. Салют! Небо пылало огнем и громом. Веселье небесное упало на землю. Толпа смеялась и пела. В воздух взлетали то фуражки с золотыми околышами, то золотые офицеры. Летали артиллеристы, летчики, танкисты, моряки. Москва сегодня носила их на руках. А сверху сыпались букеты хрустальных огней" (И. Кадина).

Еще - помнили. Плакали. "Помню женщину на Красной площади, она тихо показывала всем фотографию ее сына, погибшего на Волге" (И. Эренбург).

И умирали - тоже в этот день.

"- Зоя, Германия капитулировала!

Оживилась, улыбнулась болезненной, слабой улыбкой. Слеза поползла из угла глаза по виску вниз.

- Дождалась. Теперь бы поправиться.

Это была последняя смерть в нашем госпитале. Но все вокруг так переполнилось счастьем, что ничем не затмить радость. Просто не верилось, что уже не убивают" (Н. Амосов).

Никому не верилось. И казалось, вся жизнь будет другой.

"За время войны мы привыкли и научились жить общими радостями, общими горестями, общей жизнью, мы обогатились нравственно, хотя обогащение это было трагически грозным, мы научились глубже понимать, любить, ценить друг друга. Великое братство связало нас за годы войны, когда у всех была как бы одна жизнь. Этой одной жизнью была борьба, горе, лишения войны и блокады. И теперь у всех нас есть одна жизнь - это победа. Мы знаем, что победа будет разгораться, как разгорается утро, переходя в полдень. Но хочется верить и верится, что полдень мира будет еще светлее, еще щедрей, еще свободней, еще nрекрасней, чем мы представляем его сейчас, в nервые дни после победы" (О. Берггольц).

Нам тоже хочется верить в это. Прекрасный полдень мира - как сильно мы этого желаем всю жизнь!