Медвежьи услуги. Забавные случаи в охотохозяйстве

Чего только не бывает под новый год, какие только истории не случаются! Три забавных случая рассказал «ВМ» актер Юрий Сидоренко, участником еще одного стал наш корреспондент, отправившийся встречать праздник в одно из охотхозяйств.С артистом театра Юрием Сидоренко мы знакомы много лет. Вот только встречаемся нечасто. У него гастроли, у меня командировки. Ну, уж если встретимся, Сидоренко столько порасскажет, что хоть книгу пиши о приключениях «русского медведя», образ которого Юрий обыгрывает много лет. Делает он это в великолепном костюме, в котором его от косолапого отличить практически невозможно. Итак, Юрий, ваш выход. Non se la prenda! Говоря по-русски, не сердитесь на нас! В советские времена театр гастролировал по Италии. Ездили по разным городам, представляя итальянским ребятишкам и их родителям спектакль «Машенька и медведь». Везде аншлаг. Дети и взрослые смотрят спектакль как завороженные. Еще бы! По сцене ходит настоящий русский медведь. Говорит по-итальянски. Несет хитрую девочку в коробе домой к дедушке с бабушкой. Некоторые наивные итальянцы после спектакля подходили и спрашивали: «Как вам так удалось выдрессировать настоящего медведя? Не опасно ли для зрителей? Ведь сцена клеткой не отгорожена!» Вот насколько реально выглядел сценический персонаж, в костюме которого я выступал. Между прочим, его по специальному заказу выполнил известный тогда художник-таксидермист Владимир Щербаков из шкуры и головы медведя. Обычно перед каждым спектаклем я стоял возле театра, изображая доброго русского мишку, приглашающего прохожих на представление. Взрослые часто обходили меня стороной. Шутка ли, живой медведь на улице города! А дети — наоборот. Видят, что мишка добрый, облепят со всех сторон, гладят, ласкаются. Так мы набирали полный зал маленьких зрителей. И вот стою как-то перед театром, публику зазываю. Подходят два юнца. На затылках — фашистская свастика выбрита, да и прочей гадкой атрибутики — хоть отбавляй. Ни слова не говоря, один бьет меня в ухо. Второй — по другому. Удары увесистые. Видно, в перчатках свинец вшит. Хорошо, что медвежья голова крепкая. А я в молодости боксом занимался. Да и лапа медвежья тяжелая. К тому же сам я из казаков. А отец мой еще в Великую Отечественную эту нечисть бил, а я что, лыком шит?! Ну и дал, конечно, сдачи. И лежат они оба, отдыхают... Смотрю на них и про себя думаю: «Кажется, переборщил». В этот момент подлетают два карабинера. Ну все, думаю, спектакля не будет: полиция, протоколы, международный скандал… Ан нет, полицейские скрутили этих молодчиков и увели, а передо мной еще и извинились. — Нон села, синьор орзо! — говорят. — Мол, извините, господин медведь, за сей инцидент. Мы русских медведей уважаем! Простите их, пожалуйста! — Да не вопрос, — отвечаю. Но на этом история не закончилась. Спустя какое-то время подходит один из тех карабинеров. В руке пачка денег. Дескать, это вам за то, что вас ударили, так сказать, компенсация за причиненный ущерб. Куда вам деньги положить? Разеваю пасть: мол, сюда клади. Он пачку мне между зубов и засунул. На следующий день в местной газете об этом случае целая статья вышла, как русский медведь неофашистам по шеям навалял. А мы всей труппой в ресторане после спектакля на эти лиры погуляли. Невесту снимали с крыши По приезде началась обычная предновогодняя суета. Салаты, колбасные и мясные нарезочки, оливье, мандарины и шампанское в сугробе рядом с крыльцом. В избе — пылающий камин потрескивает сосновыми дровишками. Незаметно опустился предновогодний вечер. Луна. Звезды. Река подо льдом, искрится бриллиантовой холодной россыпью. Прибрежный сухой камыш покачивает метелками, словно говорит: «А помнишь, твой шалаш тут весной стоял»? Как не помнить, вон из сугроба под берегом жерди от него торчат. Покой и тишина кругом, лишь огоньки за рекой в соседней деревне напоминают, что не один ты в этом зимнем лесном безмолвии. Уже и за стол пора. Тут приходит охотинспектор Гриша, или просто Егорыч, с которым по весне на селезня в шалаше сидели, и начинает что-то взволнованно говорить Валентину — директору охотбазы. До этого улыбчивый, Валентин как-то сразу потускнел в лице. Видно, что-то не очень радостное приключилось на одном из кордонов. Ведь как бывает: приедут на Новый год охотники, выпьют лишнего и давай палить в белый свет как в копеечку. Хорошо, если друг дружку не перестреляют. — Что случилось? — спрашиваю Валентина. — Да понимаешь, решили местные «бракуши» (так егеря называют браконьеров) под Новый год мишку с берлоги взять. Мол, все празднуют, не до нас — иди в лес и безобразничай. Егорычу местная «агентура» доложила, — отвечает Валентин, надевая ватные штаны и бушлат. — Ты уж, Андрюха, тут начинай отмечать, а мы с Егорычем опосля подгребем. — Мужики, я с вами! — подскочил я. — Чего я тут один делать буду? — Егорыч говорил, ты на каноэ ходить мастер, а как на лыжах? — Не подведу! И мы побежали. Идем ходко. Егорыч впереди, я за ним, Валентин замыкает. Медведь с весны до поздней осени, как говорят охотоведы, жирует. Потом, ближе к первому снегу, начинает искать себе зимнюю квартиру. Обычно это выворотень от упавшей елки. Одна стена и крыша вроде как уже готовы. Под упавшим корнем косолапый делает яму, сгребает в нее сухую листву и ветки. Опавшие листья, перегнивая, выделяют тепло. Они в стужу для зверя как грелка. Тепло и уютно. А тут какие-то сволочи с ружьями придут и начнут ему в бока кольями тыкать. Разбудят мишку. Выскочит он из своей теплой берлоги, тут его и настигнет пуля охотника или браконьера... Егорыч остановился, подняв вверх руку. Мы замерли, вслушиваясь в ночную тишину уснувшего леса. Хрусть-шик, хрусть-шик, послышался торопливый бег на лыжах в нашу сторону. Смотрю на часы. До Нового года — 15 минут. И тут из-за стволов прямо на нас выходит дядька с ружьем, тулуп — нараспашку, кроличья шапка — набекрень. — Стоять! — грозно окрикивает его Егорыч, — пукалку на снег! Фамилия как? Документы! — Не стреляйте, местный я, из деревни. Мужики, помогите! Братан в берлогу к медведю провалился. Лежит им придавленный, шевельнуться боится. — Как в берлогу? — удивляется Валентин, снимая с плеча дядьки, назвавшегося Мотюхой, его «тулку». Вытащил из ствола два патрона, заряженные пулями, явно предназначенными для косолапого. — Да мы это, того. Ну, того самого, хотели… — начинает заикаться Мотюха. — Мишку взять на берлоге в Новый год хотели, — заканчивает его бессвязную речь Егорыч. — Пошли уже! — Еле сдерживая смех, наш ведущий охотинспектор подталкивает несостоявшегося «бракушу». Еще не дошли до берлоги, как в нос резко ударило аммиаком — запах такой, как в грязном привокзальном туалете. Ну, если берлогу разворотить, так и должно пахнуть... — Петруха, ты живой? — шепотом спрашивает Мотюха, когда мы подошли к самой берлоге. — Жив покеда. Только дышать нечем. Он меня придавил и в харю дышит. Мужиков привел на подмогу? — раздался сдавленный хрип Петрухи. — Привел, — вздохнул Мотюха. — Ногой шевельнуть можешь? — тихо спросил Егорыч, прикрывая нос рукавицей от резкого запаха. Ком снега под елкой приподнялся, показалась нога без валенка в шерстяном носке. — Вижу. Руками рожу прикрой, чтоб не ободрать, — дергать будем. Егорыч, как охотничья лайка, учуявшая дичь, стал раскидывать в стороны снег. Откопал край тулупа задыхающегося Петрухи. Ухватился за него. Валентин — за ногу. Рывок — и Петруха на свободе. Ошалело смотрит по сторонам. Он без одного валенка и шапки — у хозяина берлоги остались. Закидали мы дыры в берлоге лапником и снегом, чтобы мишке тепло было. Примотали на разутую ногу Петрухи Мотюхину шапку и пошли на базу. Составление протокола о факте попытки браконьерства решили отложить до конца праздников. — Как ты, чудила, в берлогу-то угодил? — стараясь быть как можно серьезнее, допытывался Валентин. — Да хотел медведя сверху дрыном огреть, чтоб поднялся. А ствол у елки ледяной, выскользнул из рук, вот и загремел я в берлогу под фанфары. Валентин составил акт изъятия охотничьего оружия у браконьеров. Убрал трофей в ружейный сейф, опечатал и выпроводил незваных гостей восвояси. — А не хило мы, ребята, Новый год встретили! — смеялся Валентин, разливая по кружкам шампанское. — Ну, с праздником, что ли!