Хулиганил с энтузиазмом

Большой актер и великолепный рассказчик — таким запомнили Льва Дурова те, кто его знал. В свое время это интервью с артистом не было опубликовано. «ВМ» делает это в рубрике «Старый диктофон».Это интервью с народным артистом СССР Львом Дуровым мы делали, сидя на берегу моря на кинофестивале в «Артеке». Сидели и вспоминали, как познакомились лет десять назад в Новом Свете на съемках «Таис Афинской» режиссера Нелли Гульчук, где Лев Константинович ваял образ незабвенного Диогена, сидя в огромной бочке-пифасе, а я скакала на лошади, изображая одну из древнегреческих героинь. В бочку народный артист тогда зайти не пригласил, но на Фрунзенской набережной у него в квартире мне позже побывать довелось неоднократно… — Лев Константинович а правда, что Юрий Никулин говорил, что если бы вы не стали актером, то могли бы стать хорошим клоуном в цирке? — Точнее, он говорил, что я мог бы стать неплохим коверным. Наверное, мог бы. У представителей славного рода Дуровых профессии были самые парадоксальные — священники, купцы, военные, артисты, даже была одна барышня-кавалерист. Насколько я изучал биографии этих людей, их объединяла общая черта — любовь к жизни. — Вы много снимались в Крыму. А в «Артеке» в детстве бывали? — Очень хотел сюда попасть, но никто не звал: учился я плохо, был хулиганом. «Артек» — это особая страница нашего детства, это невероятный и притягательный мир. Я приехал сюда, чтобы понять, что сегодня в мире снимается для детей, понять, что происходит в мозгах нового поколения. Дети гораздо умнее нас: каждое поколение умнее предыдущего по определению. Но и нам, слава богу, тоже есть что им передать… — Вам повезло работать и с самим Анатолием Эфросом. Что осталось в памяти? — Анатолий Васильевич — гениальный режиссер, это Пушкин в нашей драматургии. Я работал со многими: никто не знает в полной мере, что такое «психологический разбор». Эфрос этим владел грандиозно, это было его открытием. С его спектаклем «Женитьба» мы завоевывали много призов. Там было придумок спектаклей на десять, благодаря его изумительной фантазии. Потом во многих чужих постановках я «прочитывал» различные кусочки из «Женитьбы». Я не говорю, что кто-то что-то украл — идеи ведь витают в воздухе. Но у Эфроса щедрость в этом спектакле была невероятная. — Говорят, поначалу у вас роль не шла? — Она долго не получалась. Эфрос меня втайне жалел, я это знал, ненавидел себя, донимал партнеров! Я в те дни напоминал себе навязчивую муху, от которой невозможно отмахнуться. А как-то ночью проснулся, и решение пришло само. Утром я побежал к костюмерам. У меня был роскошный, с эполетами, мундир, белые брюки, сапоги лакированные. Но все это шло вразрез с тем, что написал Гоголь. И я с порога закричал: «Ищите обтрепанный мундир без эполет. И ботинки самые неказистые, лучше рваные». Гримеров попросил найти мне шикарные махровые усищи. В первый свой выход я появился необыкновенно красивый, при параде (мы отправлялись на свадьбу). А потом за кулисами переоделся в рванье, усы наклеил и — на сцену. Слышу — хохот Эфроса и движение в зале, который откровенно начинает ржать. Я понял, что попал! Все встало на свои места, я почувствовал себя в родной комедийной стихии и расслабился. Вот так состоялась эта роль.