Марина Неелова: противная, злая, любимая

Марина Неелова — уникальная актриса. Это не новость, но если это высокое неофициальное звание не подтверждать каждый раз, оно теряет жизненную силу, как растение без своевременного полива. Для артиста полив — это новые роли. Новая роль Марины Мстиславовны, полученная ей впервые за четыре года, открыла нам новую приму «Современника». А еще автора — великого поляка Тадеуша Ружевича, явно недооцененного российским театром. Его пьеса «Старая женщина высиживает» в сценическом воплощении московского театра получила название «Дама». Режиссер — Анджей Бубень, перевод Ивана Вырыпаева. С премьерного показа — обозреватель «МК». Прямо за мной, на девятом ряду, сидит Валентин Гафт. В антракте он тормознет меня на выходе и своим неповторимым голосом скажет: «По-моему, это гениально, а? Как думаешь?» После первого акта, думаю: «Дождемся финала», чтобы уж совсем не ошибиться. Бывает так, что второй акт небрежно может убить надежды на открытия в первом. Но сначала о пьесе, которую выбрал «Современник» для своей примы. Ее автор — классик польского авангарда Тадеуш Ружевич — уверял, что за нее можно браться, если в труппе есть большая актриса. Ибо на ней все держится, к ней сходятся все нити этой хитросплетенной многослойной притчи. Без указания времени, без обозначения места действия и действия вообще как такового. Где, когда и с кем это происходит — не ясно, да и задачи ответить на конкретно поставленные вопросы у автора не было. Тадеуш Ружевич, проживший большую жизнь (умер в 94 года), воевавший с немцами в составе Армии Крайова и брата которого казнили гестаповцы, много про эту жизнь понимал. И знания свои, и размышления о ней переплавлял в тексты, странные по своей форме. Образцы авангарда, бьющие наотмашь своей правдой, рассказанной непривычным языком. «Старая женщина высиживает», пьеса 1966 года, тому подтверждение. Очень яркий свет. Свет проникает всюду. Зал большого вокзального кафе. Много столиков и кресел — красных, черных, белых. Столики и кресла из металла, стекла и цветной пластмассы. Все светится, искрится, сияет. За одним из столиков сидит СТАРАЯ ЖЕНЩИНА. На ней — бесчисленное количество одежды: весенней, летней, осенней и зимней. Она увешана цепочками, часами, браслетами, брошками, клипсами, цветами... На голове у ЖЕНЩИНЫ копна разноцветных волос и три различных головных убора. Лицо, покрытое сеткой морщин, неподвижно. Но черты выразительны. Белые искусственные зубы великолепны. Авторские ремарки порой больше, чем текст его героев. И постановщик Ружевича — поляк Анджей Бубень — не всегда следует за ним. Как потом выяснится, женщина на сцене не сидит, а возникает из вороха барахла — и не дама, а существо без ярко выраженных признаков пола и возраста. А ее явление публике предваряют три юные грации, не предусмотренные автором совсем, но их практически безмолвное существование в вокзальном действе придает его нереальности некое изящество, как рама картине. Впрочем, каждый из участников во втором акте добавит в эту рамку к портрету «Дамы» свои детали, и весьма существенные. А пока существо в многослойном костюме устраивается поудобнее на первом плане, к ней приближается молодой официант — Шамиль Хаматов. ОФИЦИАНТ: — Вот именно, милостивая госпожа. Водные ресурсы Земли ужасно истощены. В настоящий момент в нашем городе на одного жителя приходится всего один стакан чистой воды. К тому же какие-то негодяи загадили водопровод. Две недели мы практически без воды. Реки, озера, моря и океаны сильно загрязнены. Воду доставляем с гор, но ее постоянно не хватает. А писано это, замечу, полвека назад. Но не про проблемы экологии и последствия глобализации писал в свое время Ружевич. Собирательный образ в данном случае женщины, обобщение глупости человеческой, поступков людей, их амбиций и претензий, которые, несмотря на звания и материальные блага, все равно оказываются равносмиренны и равноничтожны перед лицом жизни и матери-природы. А ее олицетворением является все та же старая женщина, которая высиживает. Не дама, замечу, а старая женщина, вечная женщина, которую и играет Марина Неелова. Ключ к пониманию пьесы заложен в одном стихотворении автора (а поэт Ружевич родился раньше драматурга Ружевича), оно так и называется — «Рассказ о старых женщинах». Вот отрывок из него, где нет знаков препинания, как нет их у жизни, а лишь поток времени. Любимые старые женщины противные старые женщины злые старухи они соль земли не брезгуют отбросами человечества и прекрасно знают оборотную сторону медали любви и веры приходят и уходят диктаторы успев запятнать свои руки человеческой кровью а старые женщины подымаются ни свет ни заря покупают мясо овощи хлеб убирают и стряпают а иные стоят на улице с протянутыми руками молча старые женщины бессмертны Гамлет мечется в сетях Фауст играет роль смешно и бездарно Раскольников бьет топором а старые женщины снисходительно усмехаются во все времена... Как это сыграть? Спросите Неелову, точнее, посмотрите, чтобы понять, что есть высший пилотаж и как в одной сцене можно быть одновременно — любимой женщиной, противной и злой старухой. Как можно подняться над сценой, не сходя с места. Думаю, что художница Анита Боярска могла не придумывать для актрисы такого уровня нелепые парики (особенно с белыми толстенными, с кулак, косами) и даже костюмы как капуста — она бы и без этих вещественных приспособлений сыграла то, что труднее всего сыграть — абсурд человеческого бытия, подчиненного природной логике. Весь первый акт Неелова на первом плане и в меньшей степени во втором, когда вокруг нее набухает жизнь жизнями других людей. И тут надо отдать должное молодой части труппы «Современника», сильно обновившейся за последние годы, — ансамбль точно подчиняет себя работе на главную героиню, но при этом каждый не теряет индивидуальности. И это касается Шамиля Хаматова, Дмитрия Смолева, Полины Пахомовой, Елены Козиной, Дарьи Фроловой, Полины Рашкиной, Евгения Павлова, Дмитрия Гирева и Ивана Забелина, а также Александра Раппопорта, единственного актера из возрастного состава, занятого в постановке. Для московской сцены текст Ружевича звучит непривычно, но он глубок и настоящ (браво переводу Ивана Вырыпаева), что невольно может послужить неблагоприятным фоном для тех современных пьес, которые идут на столичных подмостках с претензией на новое слово в драматургии. Увы, в сравнении с давним Ружевичем — это жалкие потуги и фальшь. Нет, не напрасно Валентин Гафт, очень многое понимающий про слово и не замеченный в излишней комплиментарности, после первого акта сказал мне: «По-моему, это гениально» — и про пьесу, и про игру Нееловой. Не поспоришь. На финал еще цитата из Ружевича: ...Только глупцы могут смеяться над старыми женщинами противными женщинами злыми старухами потому что это прекрасные женщины добрые женщины старые женщины являясь являются тайной без тайн малой планетой что гложет безжалостно время старые женщины мумии слепки святой Богородицы с иссякающими высыхающими источниками или толстые овальные буддообразные женщины когда умирают из глаза вытекает слеза и объединяется на губах с улыбкой молоденьких женщин.