Маринист Андрей Тронь: Океану неважно, какой ты национальности

Россия обрела свой флот позднее ведущих мировых держав, но слава русских моряков быстро разнеслась по морским владениям всем государств. Специально ко Дню Военно-Морского Флота интервью Федеральному агентству новостей дал известный петербургский художник-маринист Центрального военно-морского музея, сын морского офицера, участник дальних морских походов, историк и влюбленный в море творец Андрей Тронь. Вместе листая альбомы с его акварелями, мы поговорили об удали и мастерстве русских морских офицеров, о красоте и стиле современных кораблей, о плоской земле на трех китах, вымышленном море Айвазовского, лайнере-скорлупке посреди шторма и человеческом гении, создавшем Корабль. — Андрей, вы наблюдаете за развитием русского флота как художник жанра исторический реконструкции и как человек, погруженный в историю нашего мореходства. Скажите, на какую историческую эпоху похож наш сегодняшний виток истории флота? — У России в разное время была очень разный флот, начиная с Петра. Он претерпевал расцветы, падения, но мне важно, что он был всегда. У некоторых историков есть такое мнение, будто да, при Петре был флот, который возвысил Россию, сделал ее владычицей морей. Потом этот флот чуть ли не развалился, сгнил, дальше никто ничего не делал, и потом Екатерина вновь построила флот, воевала с его помощью. Затем он снова сгнил, вновь появился новый, Николай довел его до Крымской войны… Я стараюсь судить об этом с другой точки зрения. Мы по школьным ученикам знаем великие морские сражения, скажем, Синоп. По времени оно шло 2 часа 10 минут. Но для того, чтобы битва успешно состоялась, нужно было придумать корабль, воплотить его в жизнь, создать экипаж, подготовить моряков, ходить в плавание, походы, чтобы корабль — этот сложнейший организм — был управляем, мог успешно выполнять боевые задачи. Флот — это постоянная жизнь. Он не может в короткое время родиться, завоевать что-то, потом рассыпаться и собраться вновь за короткое время. Флотский процесс — длительный, тяжелый, высокопрофессиональный. Флот никуда не девался, сейчас он продолжает свою жизнь, формы только меняются. Советский флот претерпевал тяжелые времена в 80-90-е годы — как и вся страна в то время. Но люди остались во флоте, даже когда корабли выводились из строя, когда все разворовывалось, было много безобразий, не хватало ни сил, ни денег, ни задач, ни энергии. Я знаю людей, который оставались, служили, ходили в походы, что-то сберегали, реконструировали и дождались нынешнего времени, когда создаются новые корабли, модернизируются системы вооружения. Важно то, что флотский костяк сохранился и не был разрушен, сейчас именно он, уже в значительных чинах пытается компенсировать провал советского времени своей бесконечной энергией, верностью службе, современным взглядом на вещи. Флот для меня — прежде всего, люди. Моряки. Отцовская форма, которая была в доме; кортик, который мне после пяти лет разрешалось трогать — вот это для меня был флот. Я не кораблестроитель, не инженер, но люблю корабли, как одно из величайших творений человеческой цивилизации. Может, после колеса это второе изобретение, которое двинуло цивилизацию настолько серьезно. Сейчас мир очень быстро меняется, и важно найти для флота идею, смысл. — Какая сейчас идея предложена нашему флоту? — Я думаю, что самая главная задача — адекватно реагировать на вызовы времени. Это, прежде всего, серьезный уровень техники. Это боеспособность. Можно иметь огромный флот, который будет стоять во всех базах, но в реальности он будет только обременением. Перед военным флотом всегда стоят вопросы оптимизации: в каком количестве строить корабли, с какими способностями и для чего. Сейчас этим и озадачены наши стратеги: им нужно понять, нужны нам гигантские авианосцы и крейсеры или лучше иметь какие-то новые формы, небольшие и мобильные. — Вместе с вооружением меняется и внешний вид кораблей. Вам, как художнику, нравятся эти новые стальные формы мощных военных машин или ближе деревянные изящные корабли? — Флоту очень свойственен особый стиль. Казалось бы, причем тут мода, когда надо воевать? Но мода не только на одежду распространяется, а на эстетику и дизайн оружия в том числе. Мы можем четко по внешнему виду опознать, что корабль построен в 50-е годы XX в. Это касалось всех флотов: в деревянном кораблестроении еще можно было проследить национальные формы, но потом технологии унифицировали все. Нет смысла строить броненосную джонку, когда можно построить крейсер английского проекта, более совершенный и быстроходный. Французы до последнего пытались сохранять свой стиль, их корабли невозможно было ни с чем спутать: они выгибали борт, делали башенки, круглые скошенные назад форштевни, трубы с мостиками... Но ко Второй мировой войне их корабли уже ничем не отличались от английских и немецких, потому что техника победила стиль. Своя фантастическая красота есть в линиях кораблей океанского советского флота 70-80-х годов. Даше без лишних украшений оставалось место «большому стилю»: линиям бортов, направлениям форштевней, дугам корпуса. Современные корабли западных флотов больше похожи на что-то из комиксов про пришельцев: острые углы, нигде нет лишних площадок, даже иллюминаторов нет, форма должна быть без лишних граней для большей обтекаемости. Все подчинено рациональности и функциональности, но в то же время это и есть новый стиль. Фрегат выглядит наконечником стрелы, стремительным и мощным. В России в таком современном дизайне на верфи в Петербурге создан фрегат «Адмирал флота Кузнецов». — Насколько важна для художника точность и детальность в изображении корабля? — У нас пока нет Уголовного кодекса для искусства, поэтому это решает художник. Если он человек ответственный, он опирается на задачу. Если это реконструкция историческая, то первая задача: сделать все точно и оставить немного творческого, чтобы создать не сухой рисунок, а художественное произведение. Есть маринисты, для которых важно море, но они могут уходить в крайности: не обращать внимания на детали корабля, его силуэт, размер, конструкцию. Бывает так, что пейзаж сделан хорошо, но вдруг в этой среде появляется вещь, в которой даже неподготовленный человек почувствует фальшь. Корабль — сумма человеческого труда, творчества, знание о нем заложено в каждом зрителе. Так что на картине художника корабль может стать уязвимое место. Что касается натуры, то есть художники, которые могут моделировать ее из своего набора впечатлений. Айвазовский — классический пример. Он с натуры не рисовал. У него есть наброски, рисуночки, зарисовки берега, архитектуры, пирсов. Что касается воды, неба, природы — он создавал все в своей мастерской. Айвазовский ориентировался на реальность, но в его холстах вы не увидите реальной воды, реального неба — это вымышленный мир. Он создал свое море, свое небо, свой дальний берег, свою луну и свое солнце. Но его величие в чем? Мы абсолютно верим в его мир! Читайте также: Грозы морей, гордость страны: на Неву ко Дню ВМФ вывели цвет Балтийского флота — Андрей, вы точно знаете море не с берега, судя по количеству ваших морских походов. Почему важно выйти в океан, чтобы нарисовать его? — Традиция иметь на борту корабля в походе своего художника принадлежит Британии. Сначала она была необходима для фиксации событий. Все нарисованное за время плавания потом прилагалось к отчету о путешествии. Российский флот также перенял эту традицию: во всех наших великих путешествиях и плаваниях принимал участие мастер из Академии художеств. Сейчас эти работы — ценнейший материал для бытоописателя. Художник рисовал, как матросы одеты, как пушка определенным образом закреплена на палубе. Не как положено, а как в жизни было — вот, что важно. Таких рисунков сохранилось немного, традиция же продолжается, и наша студия ее поддерживает: художники ходят на боевых кораблях нашего флота. Художнику это необходимо. Во-первых, надо узнать, как чувствует себя моряк. Полтора месяца ты видишь только линию горизонта, каково это? У меня такое было ощущение, что ты на большом синем блюдце. Я понимаю, почему земля в представлении людей плоская на трех китах – она действительно плоский блин! — Есть ощущение, что корабль — песчинка в этом огромном океане? — Конечно, особенно когда по громкой связи говорят глубину под килем и звучит цифра семь километров… И в шторм, когда чувствуешь силу стихии. Любой лайнер или авианосец оказывается скорлупкой: стихия настолько грозна и непобедима, что португальская каракка или мощный линкор, наверное, равны с точки зрения мирового океана. Общий смысл плавания и условия жизни на море до сих пор остаются прежними, потому я моряков-то и люблю: они смело отдают себя на волю стихии. — Нам хочется верить в то, что русские моряки — особенные? Это так? — При всем уважении и патриотизме должен сказать, что когда человек выходит в океан, национальность утрачивается. Океану неважно, какой у тебя крестик, и есть ли у тебя на голове тюрбан. Там требуются определенные качества, которые надо проявить. Впрочем, сугубо русские черты в море проявляются. Есть такая морская традиция: на входе в порт корабль встречают буксиры, потому что порт — сложная конструкция, не везде можно разворачиваться, есть свой фарватер, свои правила. У нас в характере есть удаль и лихость, в море она проявляется в отказе от помощи при швартовке. Я это наблюдал в 1993 году, когда мы на эсминце «Расторопный» ходили в Тулон. Заходим в порт, на пирсе уже французы стоят, ноты Марсельезы листают. К нам подходят буксиры, но командир с палубы говорит: «Нет, спасибо!». И самостоятельно делает шикарный залихватский разворот, точно останавливаясь у причала. В этом сложном маневре моряк демонстрирует своей лихостью уровень мастерства и подготовки, хотя и отчаянно рискует — это бретерство офицерское, которое в сухопутном деле сложно проявить. Есть знаменитая история, когда на коронацию Елизаветы в Англию в 1953 году прибыл крейсер «Свердлов». Вместо 1 часа 40 минут, которые обычно занимала швартовка в этом порту, он самостоятельно лихо развернулся за 12 минут и как вкопанный встал у причала. Это, конечно, произвело огромное впечатление! Англичане это уважают, а вот американцы так никогда не делают, у них все рационально, а это глупости, зачем ими заниматься? — Вы не раз за нашу беседу говорили о флотских традициях. Что мы пронесли через века в наш современный российский флот? — Очень важным было возрождение имперских традиций в деталях: погоны, форма, холодное оружие. Эти традиции неизбежно копировались не потому, что кому-то захотелось в царское время, а потому что флот иначе не может существовать. У моряков присутствует большой имперский романтизм в хорошем смысле слова. Имперское — не как стремление кого-то подчинить, отнять территорию, скрутить в бараний рог, а как ощущение себя на определенном уровне цивилизации, сознание того, что ты встал в ряд великих держав. Поэтому в стране спокойно смотрели на возрождение традиций — кают-компаний, танцевальных вечеров в училище Фрунзе, офицерских собраний. В состав преподавателей вернули людей, которые заканчивали военный корпус при императоре. Рассказывали, что это был предмет обожания и почитания. Представьте, выходил офицер в мундире, в перчатках, пенсне, с белым накрахмаленным воротничком, все идеально, ни складочки, ни пылинки! Им хотели подражать! Был момент в 90-2000-е годы, когда ощущалась растерянность на флоте, когда происходили реформы образования, морские училища сокращали, сливали с другими, переименовывали. Но сейчас, мне кажется, все хорошо. Есть востребованность в новых моряках, их воспитывают, их ждут на флоте.