Сергея Муравьева-Апостола считают одной из самых ярких и загадочных фигур декабристского движения. Он был представителем старинного, большого и дружного дворянского рода Муравьевых, которые сами себя называли «муравейник». В роду было принято «своих не бросать». Его отец, Иван Матвеевич, сделавший вполне заметную карьеру дипломата, отличался умением ладить даже с враждующими друг с другом сторонами, поэтому одинаково успешно служил и при Екатерине II, и при Павле I. Однако Сергей Иванович выбрал путь бунтовщика, а казнить его помогал его ровесник и несостоявшийся однокашник. О причинах такого выбора в книге «Люди двадцатых годов. Декабрист Сергей Муравьев-Апостол» (издательство «РИПОЛ классик») рассуждает доктор исторических наук, профессор Оксана Киянская. С разрешения автора «Лента.ру» публикует фрагмент текста.

Вернувшись в Россию из Парижа, Матвей и Сергей Муравьевы-Апостолы поступили учиться в институт Корпуса инженеров путей сообщения, выдержав при этом серьезный вступительный экзамен. Институт был создан для того, чтобы «юношеству, желающему посвятить себя» благоустройству «водяных и сухопутных сообщений» России, открыть «все источники наук», «свойственных» этой части государственного управления.

В институт были приняты молодые люди от 14 до 23 лет; Сергею Муравьеву-Апостолу в момент поступления уже исполнилось 15. Особенностью института была всесословность приема: дворянам-аристократам предстояло осваивать науки вместе с представителями других «свободных» сословий. Из тех, кто сдал экзамены, 8 человек до поступления учились дома или за границей, столько же – в Санкт-Петербургской губернской гимназии, трое — в Училище корабельной архитектуры, готовившем кораблестроителей. Трое ради поступления в институт покинули стены Горного кадетского корпуса, еще трое пришли из лютеранского Петропавловского училища. По одному перешли из Академии художеств, Московского университетского благородного пансиона, юнкерской школы, частного пансиона и военно-сиротского корпуса.

Институт был торжественно открыт 1 ноября 1810 года. Спустя «два или три месяца» его стены покинул Матвей Муравьев-Апостол.

Однако в начале 1811 года до войны с французами было еще далеко; скорее всего, Матвей просто не справился со сложной институтской программой.

Полный курс обучения в институте составлял 4 года: «первые два года воспитанники считались на втором отделении (младшем), а затем по экзамену переводились, уже офицерам, в первое отделение (старшее)». В течение первых двух лет воспитанники должны были обучаться «арифметике, алгебре до уравнений третьей степени, в том числе и прогрессиям, логарифмам, геометрии, плоской тригонометрии, съемках на плане местных положений и нивелированию, рисовальному искусству и архитектуре»; предполагалось, что в летние месяцы воспитанники «будут посылаемы на практику к работам в ближайшем округе» путей сообщения.

На третьем и четвертом годах обучения будущие инженеры — согласно программе — постигали стереометрию, разрезку и кладку камней, плотницкое дело, конические сечения, выводку сводов, основания механики и гидравлики. Предусматривалось также изучение «правил производства работы»: составление «проектов и сметных на материалы исчислений», а также «обрядов производства дел и счетов при публичных строениях».

«В заключении всего» воспитанникам должны были «сообщаться» «подробные сведения о всех в государстве реках и каналах, существующих или только предполагаемых», «изъясняться» «настоящая или ожидаемая от них польза». Просьба инспектора института, генерала Бетанкура, ввести в программу военные науки не была уважена: император полагал, что выпускники корпуса будут служить исключительно в ведомстве путей сообщения.

Выяснилось, что многие из тех, кто поступил в «первое отделение», уже «были знакомы со многими частями назначенного курса», а потому срок обучения в «отделении» был сокращен до года. В середине года, в мае 1811 года, воспитанники сдавали публичный экзамен.

Экзамен этот был серьезным: по воспоминаниям одного из экзаменаторов, Николая Муравьева – друга Матвея Муравьева-Апостола, в 1811 году новопроизведенного прапорщика квартирмейстерской части – начальник квартирмейстеров, князь Петр Волконский сказал ему: «Бетанкур уверяет, что в его корпусе последний юнкер загоняет в математике лучшего из наших новопроизведенных». Волконский предложил Муравьеву «заступиться за честь» квартирмейстеров и принять участие в публичном экзамене, где «загонять хорошенько» учеников Бетанкура.

Экзаменатор приготовил к экзамену «самые сбивчивые задачи» и не удивился, когда увидел, что воспитанники института смотрят на него «как на злодея, явившегося, чтобы воспрепятствовать их производству в офицеры». Домашними заготовками ему удалось смутить воспитанников, однако он вынужден был признать, что «инженеры» действительно «смыслили в математике» больше, чем молодые офицеры-квартирмейстеры.

Согласно императорскому указу, те, кто успешно сдал экзамен, и Сергей Муравьев-Апостол в их числе, стали прапорщиками инженерной службы. В мае следующего, 1812 года, состоялся еще один экзамен, по итогам которого Сергей стал подпоручиком.

Сергея и еще одиннадцать юных подпоручиков инженерной службы отозвали со студенческой скамьи в действующую армию.

Воспитанников института разделили на две «бригады»: в июне 1-я бригада оправилась «ко 2-ой армии, главная квартира которой была в Луцке», а 2-я «бригада» — «к 1-й армии, отступавшей от Вильны». Сергей Муравьев-Апостол оказался во 2-й «бригаде». Накануне Бородинского сражения руководить «всеми чиновниками путей сообщения», находившимися при армии, было поручено инженер-генерал-майору Петру Ивашеву. Соответственно, под командой Ивашева Сергей Муравьев-Апостол участвовал в этом сражении.

Задачи, с которыми столкнулись военные инженеры, были сложными: предстояло наводить понтонные и накидные мосты и организовывать переправы, ремонтировать дороги, строить укрепления; после того, как русская армия проходила по мостам и переправам, их следовало уничтожать. Инструмента для строительства катастрофически не хватало: на Бородинское поле, например, его привезли в разгар сражения. Естественно, строительными работами приходилось заниматься под обстрелами.

В послужном же списке Сергея указано, что поручиком он стал «за кампанию 1812 года».

Дальше институтская документация расходится с данными послужного списка Сергея Муравьева. Согласно истории института, после Бородино воспитанников, в том числе и Сергея, вернули на занятия, но уже в феврале 1813 года «государь император указать соизволил» «отправить снова как можно скорее» инженеров в армию; среди тех, кого следовало отправить, был и Муравьев-Апостол.

Но, согласно послужному списку, в институт после Бородино Сергей не вернулся, добившись перевода в «летучий» партизанский отряд родственника, генерала Адама Ожаровского. Послужному списку, конечно, в данном случае веры больше: институтские документы отражали желаемую для Бетанкура ситуацию.

Бетанкур сильно переживал, что его воспитанников отрывают от учебы. Он писал императору, что учить инженеров в таких условиях невозможно и что молодые люди, «получив вне института чин, единственную цель их стремлений… с трудом возвращаются к занятиям».

В декабре 1813 года император распорядился «вышедших из института на службу в институт не возвращать». На этом образование Сергея Муравьева-Апостола закончилось. Согласно официальным спискам, институт в конце 1813 года успешно закончили всего четыре человека, лучшие ученики, которых на войну не отпустили, — и Сергея среди них, естественно, не было.

Фельдмаршал Михаил Барклай-де-Толли отмечал в одном из приказов: «Быв личным свидетелем, с какою готовностью и усердием чиновники корпуса путей сообщения, состоящие при армии… в продолжение последней войны исполняли возлагаемые на них поручения в устроении переправ, наведении мостов, проложении и починке дорог и вообще что до обязанности их относилось, я приятным долгом поставляю объявить им мою благодарность».

Среди тех, кто поступал в институт и учился вместе с братьями Муравьевыми-Апостолами, было много людей, ставших впоследствии известными. В 1810 году учиться поступили три брата бароны Строгановы — Николай, Сергей и Александр.

***

<...>

В 1810 году в институт приняли 30 юношей, но к учебе приступили 29. Согласно институтским документам, оказавшейся третьим в рейтинге Василий Берков (Беркопф), не смог учиться, поскольку «начальство училища корабельной архитектуры», откуда он пытался перейти, «не дало ему увольнения оттуда».

Василий Иванович Беркопф, он же Берков, родился в 1794 году в маленьком голландском городе Вризенвен, в семье местного плотника. В Голландии его звали Wicher Berkhof. Причины, по которым он не стал студентом, неясны: еще два поступивших в институт слушателя того же училища, Семен Пантелеев и Федор Рерберг, получили желаемое «увольнение».

За этой историей стояла трагедия голландского юноши: выпускники института становились офицерами инженерной службы. Из корпуса инженеров можно было перейти в армию, сделать карьеру. Беркопф же, лучший ученик училища корабельной архитектуры, окончил его в 1816 году всего лишь с чином тиммермана — старшего корабельного плотника. В 1819 году он был «переименован из тиммерманов в помощника корабельного мастера».

Согласно послужному списку, окончив училище, он «был откомандирован на лодейнопольскую верфь для построения двух транспортов», потом участвовал в постройке и ремонте военных кораблей «Фершампенуаз» и «Гангут», шлюпа «Предприятие», галетов, канонерских лодок, пластовых судов, яхт.

Исполнял Беркопф и частные заказы. В 1823 году он был командирован на Дон «для заготовления его сиятельству графу Виктору Павловичу Кочубею судов для путешествия в Крым», год спустя отправился «в село Грузино к его сиятельству графу Алексею Андреевичу Аракчееву для исправления яхты и прочих состоящих там судов». По возвращении из Грузино Беркопф снимал с мели выкинутые наводнением на берег «купальни их императорских величеств».

Он был усерден, и это усердие вознаграждалось. Но если армейских офицеров награждали орденами и чинами, то, например, за «усердие, оказанное при строении» «Фершампенуаза», Беркофа был награжден 100 рублями «партикулярных денег». Но похвалы помощник корабельного мастера удостаивался далеко не всегда: после ремонта прогнившей аракчеевской яхты «Волхов» он был обвинен в растратах и с трудом избежал больших неприятностей.

Беркопф стремился в столичный высший свет, вступил в масонскую ложу Орла Российского, посещал другую столичную ложу, Елизаветы к добродетели. Однако и здесь кораблестроителя ждала неудача: в 1822 году масонство оказалось под запретом. В июле 1825 года карьера Беркопфа наконец пошла в гору: он стал исполнять должность корабельного мастера Санкт-Петербургской городской верфи.

Верфь эта была коммерческой, на ней ремонтировали купеческие суда. И обязанности мастера состояли в «свидетельствовании прочности» «российских коммерческих мореходных всякого рода перевозных судов» и участии в «других делах» «по части судостроительной и мореплавательной». Располагалась верфь на кронверке Петропавловской крепости и была, как и сам кронверк, подведомственна министерству финансов.

Но, едва начавшись, карьера эта могла быстро закончиться. Должность для Беркопфа была временной: кораблестроителя с соответствующим чином найти не удалось, и голландца, всего лишь помощника корабельного мастера, взяли на эту должность «до того времени, пока корабельный мастер к верфи определен будет». Кроме того, само наличие верфи на территории кронверка было признано нежелательным: для ее размещения искали другое место. Голландцу было необходимо доказать свою нужность российской власти.

Беркопф, вероятно, знал, что один из казнимых, Сергей Муравьев-Апостол — воспитанник того самого учебного заведения, куда не взяли его самого. Вряд ли он испытывал симпатию к Сергею Муравьеву: сын голландского плотника не был ровней российскому дворянину, сыну сенатора, подполковнику, перед которым, если бы не мятеж, открывалось блестящее будущее. В то время как сам Беркопф, талантливый иностранец, кораблестроитель, терпеливо служа, мог рассчитывать лишь на чин корабельного мастера, «особы 7-г класса». В ситуации же лета 1826 года этот чин и утверждение в новой должности были под большим вопросом.

На казни Беркопфу делать было решительно нечего, но он там присутствовал в качестве добровольного помощника неопытных палачей. 40 лет спустя он сам поведал о тех событиях, и его рассказ был записан художником Николем Рамазановым. Рамазанов, правда, ошибся в должности рассказчика, назвав его «начальником кронверка»; такой должности не существовало. Рассказ этот – за исключением некоторых деталей — достаточно точен; историки всегда пользуются им, воспроизводя хронологию событий казни.

Он распорядился принести школьные скамейки из расположенного рядом, на кронверке, Коммерческого училища. Кроме того, он «научил действовать непривычных палачей, сделав им образцовую петлю и намазав ее салом, дабы она плотнее стягивалась».

Впоследствии Василию Беркопфу все же удалось сделать незаурядную для безродного иностранца карьеру: он получил российское дворянство, был утвержден начальником верфи, много преподавал, обучая будущих кораблестроителей, писал и переводил работы по кораблестроению, был награжден несколькими орденами. Он долго жил и умер в 1870 году в чине действительного статского советника и должности чиновника для особых поручений Министерства финансов.