С Ясеном Николаевичем связана вся моя жизнь в университете. Он принимал меня на первый курс, провожал меня, когда я уходил в армию. У меня сохранилось очень трогательное воспоминание о том, как он подарил мне свою книгу "История литературы США" и сделал дарственную надпись "Дорогому Грише Прутцкову, до встречи после знакомства с другими дедами". Эта книга была со мной всю армию и все еще хранится у меня. Когда я вернулся, уже закончил факультет, он пригласил меня в аспирантуру. Потом позвал быть начальником курса, и я остался здесь преподавать. Он был руководителем моей диссертации. Мы вместе с ним работали на кафедре почти 30 лет.
Вся моя жизнь связана с ним, и я такой не один.
Он сделал журфак. Он пришел в 52-м году, когда факультет только-только открылся, не было программ, учебников, преподавателей. Он создал все, создал факультет, это его заслуга. И недаром когда его звали в Союз журналистов России, он получил членский билет номер один. Хотя он и не был профессиональным журналистом, но как организатор журналистики действительно это был патриарх.
У каждого выпускника, а их больше 30 тысяч, связано что-то свое с Ясеном Николаевичем. Он помнил абсолютно всех своих выпускников, и многие изумлялись, когда подходили к нему и напоминали, что учились раньше с ним, а он им в ответ вспоминал и как зовут их родителей, и как они учились, и какие случаи связаны с ними были. Это действительно было удивительно, потому что, казалось бы, очень сложно запомнить такое количество людей, а он мог. И поэтому человек он был уникальный.
Я пять лет был начальником курса и видел это своими глазами. Как он не хотел отчислять плохого студента: мы приносили ему списки на отчисление, а он видел чье-то имя и говорил "Нет-нет, подождем, он ведь много работает". Всегда до последнего держался за каждого студента, выручил таким образом очень многих. Он мог ругать учеников, вызывать к себе на ковер, даже отчислять в крайних случаях. Но всегда говорил, что их надо любить. И этот его завет навсегда остался с нами — любить студентов, воспринимать их как личности, как равных себе, своих коллег.
И студенты его очень любили, даже когда были неприятности, и он кого-то ругал. Это редкое качество — когда ты отчитываешь человека, а он все равно любит тебя и относится к тебе уважительно. Когда Ясену Николаевичу исполнилось 80 лет, его ученики думали, чем его удивить и что подарить. Ему преподнесли дерево, ясень американский, поскольку он Ясен, и он всегда занимался и увлекался Соединенными Штатами. Дерево из Америки специально выписал один выпускник, его посадили у нас во дворе при Ясене Николаевиче. Ясень принялся, сейчас он очень высокий.
Я, конечно, помню момент нашего знакомства. Я учился на первом курсе и пришел к нему за напутствием, мы с ребятами хотели организовать общество любителей древней литературы. Мы — три первокурсника, а он нам каждому пожал руки, поговорил с нами, пожелал успехов, дал какие-то советы. Меня еще удивило, что это же такой заслуженный, знаменитый декан, а спокойно разговаривает с первокурсниками. Это был первый опыт общения с ним.
Когда я пошел в армию, я написал ему письмо, буквально пару лет назад он показал его снова. Я удивился и спросил, зачем же он его сохранил? Он ответил, что должен был знать, с кем будет работать.
Ясен Николаевич всегда был открыт, он никогда не держал дистанцию. Чем заслуженней человек, тем он проще. Ему все равно было, кто перед ним: профессор, студент, мама студента. Он всегда находил с общий язык, и это качество в нем подкупило меня еще с первого курса.
Он всегда был любознательным человеком, говорил, что журналист должен быть любознательным. Кто-то приезжает из другой страны, возвращается с практики, а он подробно расспрашивает, как там и что. Его интересовали детали, как развивается журналистика в других странах. Впитывал в себя информацию. Он очень любил конференции, присутствовал, слушал выступления, задавал вопросы.
Совершенно невероятное любопытство трансформировалось в его лекции. Он был абсолютным эрудитом: допустим, читал лекции по истории американской литературы, и лично знал всех тех людей, о которых читал. Он знал всех писателей второй половины 20-го века. Рассказывая о Сэлинджере, вспоминал, как общался с ним. С Гарсиа Маркесом, с Воннегутом и другими. Это были не абстрактные люди из учебников, а его знакомые. Совершенно уникальный уровень чтения лекций, когда ты рассказываешь о своих знакомых.
Ну и, конечно, его простота.
У нас были случаи, когда мы спорили, ругались. Но тем не менее он всегда оставался доброжелательным, открытым и уважал всех своих собеседников. Я его запомню всегда веселым.
В последние годы он был пожилой, с трудом ходил. Но голова у него была очень светлая до самого последнего времени. И остается только пожалеть, что его больше с нами не будет, что мы не будем больше его видеть, общаться с ним. Но память о нем осталась в его книгах, учениках и выпускниках, которых по стране десятки тысяч.
