Как учителя казанской гимназии спасли детей от убийцы

Если бы не мужество и быстрая реакция учителей, жертв трагедии в казанской гимназии №175 могло быть намного больше. В этом убедился специальный корреспондент газеты ВЗГЛЯД, побывавший на месте преступления и пообщавшийся с учениками гимназии, с преподавателями и с полицией. Что говорят они о произошедшем и о человеке, который пытался их убить?

«Ты удивишься, как легко вставать с постели, когда ты счастлив». Шесть дней назад, последняя запись в инстаграме 26–летней Эльвиры Игнатьевой, учительницы английского языка в гимназии №175, Казань.

«Сегодня убью огромное количество биомусора и сам застрелюсь». Исключая табуированную лексику, такова последняя запись в удаленном аккаунте 19–летнего Ильназа Галявиева. Закон определяет его нынешний статус как «подозреваемый в убийстве двух и более лиц общеопасным способом».

Эльвира Игнатьева – одна из тех, кто был убит в 175–й гимназии: семеро детей, два учителя. Уже сейчас ясно, что Игнатьева пыталась защитить детей от убийцы. Который – как выяснилось из того же аккаунта перед удалением – возомнил себя богом, не больше и не меньше.

Если трагедия в Казани нуждается в каком–либо отдельном описании, то его сразу можно найти в самом различии между «легко, когда ты счастлив» и «убью огромное количество». Еще можно добавить несколько уточняющих подробностей. Обещания покончить с собой подозреваемый Галявиев не сдержал: «Вышел на школьное крыльцо, поднял руки в гору» – описывает Александр, полицейский офицер, стоявший в тот момент в оцеплении.

Посмотреть эту публикацию в Instagram Публикация от Ignateva Elvira (@ignatevaelle)

Остальные характеристики личности подозреваемого лучше всего описываются надписью на картонке – которую кто–то прикрепил к ограде напротив гимназии, на казанской улице Джаудата Файзи. Там, где люди собрали первый стихийный монумент в память о жертвах – цветы, игрушки. Море цветов, много игрушек.

«Ты не бог. Ты гнида», – несколько часов сообщала картонка. Потом – то ли сняли ее, то ли сама она скрылась под охапками цветов и горой мишек и чебурашек.

* * *

– Класс, где преподавала Эльвира, пострадал больше всех, – говорит Анна Кузнецова, уполномоченный при президенте РФ по правам детей. Анна только что вышла из здания. – По школе – битое стекло, следы крови. Оголенные провода висят, сильное обрушение произошло. Это просто чудо, что в раздевалке в момент взрыва не было детей…

В том, что взрывное устройство было, и в том, что устройство это взорвалось – сомнений нет ни у кого. Расхождения есть только по месту. Следственные органы настаивают, что это произошло перед входом в школу, а не внутри.

Следов взрыва у крыльца – насколько можно было увидеть от забора гимназии (проход дальше – только по спискам, согласованным с силовиками) – не просматривалось. И из четырех стеклянных дверей стекла выбиты только во второй справа, а от взрыва на крыльце, скорее всего, вылетели бы во всех...

Впрочем, окончательная оценка разрушений внутри гимназии, как и восстановление полной картины преступления – безусловная прерогатива следствия.

– Можете сказать, какая в городе была атмосфера? – спрашивает женщину коллега с одного из центральных каналов.

– В городе весь день была ужасная атмосфера, – отвечает женщина в микрофон.

Либо разговор формулами, либо нечленораздельность; третье за чертой оцепления любой крупной трагедии – редкость. Если, конечно, не считать переговоров по рациям всех служб, от скорой до МЧС, от полиции до Следственного комитета.

– Блоки, блоки сюда, – звучит из аппарата, который держит мужчина с шевроном Следкома, – Сдохнем скоро.

Какие блоки, кто сдохнет? Что еще произошло в школе, где несколько часов работают следователи, спецслужбы и пр.?

– В автобусе рюкзак с зарядками, – поясняет голос из рации. – Снимаем с обеда, уже все.

– И незачем так пугать, – голосом Кролика из «Винни–Пуха» реагирует женщина по соседству, сжимающая руку дочери лет восьми–девяти; а та – как раз мишку с опилками. Нервная реакция, да еще очередь не скоро.

Доехать на такси до улицы Джаудата Файзи – из любой точки Казани – вчера можно было за рубль. Цветы лучше взять с собой: в киосках близ гимназии – очереди по пятьдесят человек. «Две гвоздики бесплатно», – говорит продавщица. Ей благодарно кивают, но по большей части стараются все же покупать.

Полицейские тоже пропускают примерно по пятьдесят человек ко второму стихийному мемориалу, справа от школьных ворот. Режим КТО в районе гимназии никто не отменял, а стало быть, не снимается и оцепление. Но люди идут, и чем ближе к вечеру, тем их больше. Надо пропускать.

– Десять подвозите, – говорит в рацию девушка; мэрия Казани. – Десять столов, срочно.

Через десять минут подвозят столы и размещают их слева от школьных ворот. Стало быть, уже третий мемориал. Он заполнится цветами и игрушками через полтора–два часа.

* * *

«У нас учатся 1049 учащихся», – сообщает сайт гимназии №175.

– Мы сидим на втором уроке, это химия. Делаем задание, – предельно ровным голосом говорит одна из них – Карина, 9 «В» класс. – Услышали выстрелы. Мои одноклассники подошли к окну, но ничего не увидели. Сели обратно. В 9.26 был взрыв.

– Так и помните, с точностью до минуты?

– Я как раз смску маме отправила в это время, – объясняет Карина. – Два слова: «Мам, страшно». Школа затряслась вся от взрыва. Мы сами сориентировались, закрыли окна и двери. Уже потом директор по громкоговорителю велел все это закрыть. А мы до того успели. Все закрыли, сидели.

– Я просто приказал им, – вспоминает Роман Гузенфельд, преподаватель русского языка и литературы. – Приказал сесть либо лечь на пол, не двигаться, не подходить к окнам. Они послушались. Они молодцы.

– Потом к нам в дверь этот начал долбиться, требовал открыть, – говорит Карина. – Мы все в лабораторную побежали, она с классом смежная, там за партами прятались. К нам потом стучались через полчаса, представлялись полицией, омоновцами. Но мы не открывали. Спрашивали, кто тут есть, сколько людей и так далее. Мы не отвечали.

– И кем оказались потом?

– Полицией, – говорит Карина. – Правду говорили. Но нам тогда уже все равно было.

Карина и ее одноклассники поверили не полиции, а пожарным – когда те протянули лестницу к окну кабинета химии и биологии на третьем этаже гимназии.

– Это восьмой «А» с нашего этажа из своих окон прыгал, не дождались пожарных. У нас не прыгали, – говорит ученица 9 «В». – Вы видели, наверное. Мне потом показали, как мальчишки летели. Я не смогла смотреть.

С помощью пожарных в девятом «В» успели эвакуироваться лишь девочки–девятиклассницы. К тому времени полицейские все же открыли дверь в кабинет химии. Так что мальчики–девятиклассники покинули класс обычным путем.

– Человек двадцать на урок точно пришли, – оценивает Карина. – Мальчики не боялись. Всех успокаивали, говорили «тише, тише». Девочки плакали, конечно. Не все, некоторые виду не подавали, что им страшно. Я лично лежала под партой, дрожала, плакала.

Карина в результате потеряла телефон. Точнее, оставила где–то в классе. Впрочем, своей маме о том, что все в порядке, сообщила сразу же, пусть и «через левых людей»:

– Потом мама пришла, и мы подальше от школы пошли. Говорили, что там есть кто–то второй, – вспоминает она.

* * *

– Да, много о каком–то втором убийце говорили, – подтверждает Роман Плотников, подполковник в отставке.

На рукаве полевой формы Романа – шеврон военной разведки. Боевой путь – «обе чеченские и задания за пределами России». Сейчас Роман Плотников преподает ОБЖ в одной из казанских школ. Вокруг него и его овчарки Джини – «боевая собака, минное дело в совершенстве» – собрались еще несколько спецов в отставке.

– Но, слушайте… какой там второй, – говорит подполковник Плотников. – Если бы там, не дай бог, оказался второй утырок, то было бы вот что...

Выкладки ветерана–спецназовца и его коллег–отставников, понятное дело, обнародовать в широком доступе не стоит. А выводы – пожалуй, что и необходимо. Если бы подозреваемых в 175–й гимназии было бы двое, то жертв было бы больше не в два раза, а – есть такое с виду бессмысленное, но веское слово: «кратно». Это во–первых. И во–вторых: для таких последствий, когда речь идет о трагедиях в школах, вовсе не нужно специальной подготовки. Достаточно быть – ну да, еще одним утырком с еще одним дробовиком.

– У нас свой интерес, – объясняет один из коллег подполковника Плотникова. – У кого–то учатся дети, у других – уже внуки. А у других просто школа рядом. И не одна.

– И долго собираетесь патрулировать?

– До особого распоряжения. Пока вот этого дедушку–вахтера, который ребятишек собой тут закрыл, везде не сменят профессионалы. Гвардейцы либо хотя бы ЧОПовцы. На постоянной основе…

В числе первых раненых действительно оказался 62–летний Мулланур Мустафин. Правда, не вахтер, а рабочий по обслуживанию здания гимназии №175. Все остальное – правда: заметил, пытался остановить, сейчас в реанимации.

– Что–то надо делать с охраной школ, – уверен Роман Плотников. – Уже после Керчи надо было делать. И говорили же об этом много тогда, три года назад.

– А учителя – герои, – оценивают действия педагогов коллеги подполковника Плотникова. – И девочка эта, «англичанка», которая спасать ребят пыталась. И те, кто закрылся наглухо. Каждый по–своему.

* * *

Много позже – на самом деле, всего через несколько часов, просто день был очень и очень длинным; таковым на долгие годы и останется для всех, – так вот, много позже министр просвещения РФ Сергей Кравцов, срочно прибывший в Казань, скажет, что жертв могло быть больше. Если бы учителя 175–й не «повели себя самоотверженно. Вовремя нажали [тревожную] кнопку… действовали по ситуации, обратились к детям, чтобы они зашли в кабинеты».

– Карина, а кто закрыл ваш кабинет?

– Учительница химии, – говорит ученица 9 «В». – У нее же и ключи были.

– И зовут учительницу…

– А это обязательно? – спрашивает Карина. – Зульфира Зуферовна.

Да, обязательно. Обязательно надо представить Зульфиру Нуриеву, учительницу химии из казанской гимназии №175, к награде. И Романа Гузенфельда, русский и литература. И всех остальных педагогов, кто поступил так же, как они.

* * *

– Я не помню его, хотя должна была помнить, – говорит Камилла, подруга Карины. Камилла окончила 175–ю школу – девять классов – в 2018–м году. Подозреваемый Галявиев старше ее на год и на класс.

– Скромный, тихий, – повторяет Камилла уже известную характеристику подозреваемого в массовом убийстве. – Я знала очень многих ребят в классах постарше, дружила с его одноклассниками из 9 «А», активно очень общались. А про него – вообще не знала, кто такой. Показали бы фото – вспомнила бы: ну да, был, видела. А как зовут – не вспомнила бы.

Наверное, попытка объяснить причины убийства двух и более лиц, особенно если лицо самого подозреваемого хоть и смутно, но знакомо – тоже защитная реакция. Одна из многих возможных, непроизвольных, на самом первичном уровне.

При том, что есть и совершенно другие. Более взрослые – без оценки, как факт.

* * *

– Не курите, пожалуйста, – обращается к одному из то ли чиновников, то ли просто людей в штатском, лейтенант–полицейский. – Здесь гимназия, это детское учреждение.

– Так сейчас–то что? – пытается спорить курящий.

Действительно, ни одного ребенка в школе нет уже несколько часов. И точно не будет на следующий день. И еще какое–то время. Довольно долгое.

Но дело даже не в этом. И тем более – не в оголенной проводке, степени повреждений внутри, битом стекле и всем прочем, что в 175–й требует ремонта.

Одно из последних сообщений на сайте гимназии: «Уважаемые родители будущих первоклассников! В связи с выходными праздничными днями… прием заявлений в 1 класс с 04.05.21 переносится на 12.05.21. Время приема остается прежним».

Так вот: дело в том, что время для 175–й прежним не останется. На долгие месяцы. А скорее всего – на годы. Вне зависимости от того, есть ли за школьным забором дети или нет.

– Детское учреждение, – повторяет полицейский, тихо и настойчиво. – Не курите возле забора, пожалуйста.

Собеседник лейтенанта кивает и уходит на противоположную сторону. Оставляя гадать, чего в его согласии с требованием, совершенно бессмысленным здесь и сейчас – больше. Может, формального подчинения. А может, желания сохранить целостность мировосприятия. Пусть зыбкую, пусть условную, но – точку опоры. В том самом месте, где утырок только что убил девять человек. И сразу после того, как он это сделал.

* * *

– Я тебе скину телефон, – говорит полицейский полковник в мобильный. Поздний вечер, людей вокруг 175–й школы все больше и больше. – Это руководитель всех кладбищ. Пусть завтра к девяти утра выдвигаются, по десять человек на каждое. Тридцать человек ППС, – подытоживает полковник.

Семь утра следующего за трагедией дня. В Казани день траура. Около Республиканского центра крови припаркован мобильный центр для доноров, который обычно ездит по районам. Около него – очередь, три десятка человек.

– И тут – еще сто двадцать, – констатирует Айрат Талипов, заместитель главврача, показывая на три разветвляющиеся очереди у стойки регистрации.

И в коридорах – осмотр, анализ на пригодность крови, перед двумя операционными в здании центра – еще сотня.

И в самих операционных – двух стационарных, одна в трейлере – уже три десятка доноров.

– Обычно сто человек в день для нас норма, – говорит доктор Талипов. – Вчера было пятьсот заявлений. Работали до шести вечера, хотя прием крови и плазмы обычно закрываем к обеду. Сегодня только открылись – и видите, сколько.

– И как быть?

– Призвать всех сотрудников, – говорит доктор Талипов. – На регистрации – бухгалтеры, экономисты наши. Из отпусков всех коллег вызвал, все вернулись… Нет, никто не призывал поехать в больницу и сдать кровь. Просто времени бы не было, согласитесь, за день пятьсот человек организовать, если сами не приедут.

– Хочу сделать что–то больше, чем грустный коммент у Эльвиры Игнатьевой, – говорит Мария, продавщица в торговом центре неподалеку. Действительно, прощальные слова под последним постом – про «легко вставать, когда ты счастлив» – оставляют очень многие.

Студентка третьего курса Альфия Мухматулина объясняет, что пришла в центр, исходя из того, что кровь нужна всегда и везде – «в роддомах, например». И трагедия, говорит Альфия, напомнила ей об этом: «Сдавала раза четыре, давно не была».

– Вчера была такая табличка хорошая возле гимназии. Вот про этого, который, – объясняет Руслан Ахметов, бизнесмен из казанского пригорода. – Что мы люди, а он гнойный типа этот...

– Там чуть по–другому…

– Да по*** на него, – чуть удивленно говорит Руслан. – Главное, что тут – люди собрались.