«Машина неравенства»: участники Нобелевского диалога обсудили образование после пандемии

Блеск и нищета дистанта, гендерные стереотипы, нейробиологические основы рассеянности, guilty pleasure на групповых созвонах, школы прошлого, настоящего и будущего, оттенки серого в китайской живописи — все это в репортаже Indicator.Ru с Нобелевского диалога.

Впервые прошедший онлайн Нобелевский диалог в этом году полностью был сосредоточен на проблемах образования. Эта сфера сильно пострадала от пандемии: все деньги были брошены на медицину, а образовательные цели странам с низким доходом пришлось отложить в долгий ящик. Тем временем дистант и онлайн-курсы, которые должны были повысить доступность знаний, усугубили неравенство. Рассказываем, как так получилось и что с этим делать.

«Только в 25% начальных школ проведено электричество»

Нобелевские лауреаты и другие эксперты даже спорить не стали о том, что обучение должно длиться всю жизнь. Мы учимся не просто читать и писать, не выполнять простые рабочие задачи. В наши дни мы учимся (или нет) принимать решения, адаптироваться и выживать в меняющемся мире. Раньше образование было необходимо узкой группке людей, теперь же научная грамотность — это вопрос выживания для каждого. «Современная школа должна учить думать самостоятельно, но уважать тех, кто думает по-другому. Нужно уметь решать за себя и работать в команде. Когда-то мы учились, чтобы выполнять работу. Сейчас обучение — это и есть работа», — отмечает Андреас Шляйхер, руководитель Департамента по образованию и навыкам Организации Экономического Сотрудничества и Развития (ОЭСР), специальный советник Генерального секретаря ОЭСР по вопросам политики в области образования.

С одной стороны, все это действительно так. Однако статистика спускает с небес на землю. По статистике Акинвуми Адесины, президента Африканского банка развития (которого, кстати, часто называют «главным африканским оптимистом»), в ушедшем году образованию досталось на 40 миллиардов долларов меньше. При ближайшем рассмотрении проблем меньше не становится. «Онлайн-доступ к образованию, различные онлайн-платформы — это хорошо, если у вас есть интернет. Проблема в том, что только в 25% начальных школ и в 40% средних школ проведено электричество. У 89% населения нет доступа к компьютеру, у 82% нет доступа к ноутбукам, — рассказал Адесина. — Цифровое образование недоступно без инфраструктуры. Существуют различные фонды, но пока Африка не получит помощь и поддержку, очень ограниченная сумма будет разрываться между медициной, образованием и инфраструктурой».

Такая картина не ограничивается Африкой. «По данным ЮНЕСКО, 600 миллионов учеников не обладают базовыми навыками обучения, половина из них живет в странах большой двадцатки», — добавила экс-генеральный директор ЮНЕСКО (и первая женщина на этом посту) Ирина Бокова. Причина не только в том, что они не могут попасть в учебные заведения. «В Индии половина детей до конца начальной школы читают как первоклассники», — рассказала Эстер Дюфло, получившая Нобелевку 2019 года за свои экспериментальные подходы к экономике для уменьшения бедности. По ее словам, ситуация ухудшится в этом году: в развивающихся странах ученики после пандемии вернулись в школы далеко не везде. После большого перерыва у всех будет одно расписание, независимо от их уровня и от того, насколько им помогали дома. В итоге многие дети будут ничего не понимать в классе, и ничего не выучат, считает она. Здесь на помощь могут прийти не только учителя, но и дети постарше, если пройдут небольшую подготовку (Дюфло привела в пример Индию, но аналоги существуют и в других странах).

Как сообщила Аша Канвар, президент Commonwealth of Learning, межправительственной образовательной организации на территории 53 бывших колоний Британской империи, 49 стран из этого списка — развивающиеся, и в некоторых доступ к интернету имеют меньше 10% населения. В Тихоокеанском регионе остро не хватает образовательного контента, в Индии женщины-фермеры нуждаются в занятиях по сельскому хозяйству, которые во время пандемии перевели в формат мобильного приложения, интегрированного с соцсетями. Казалось бы, трудно убедить голодающие регионы вложиться в образование. С другой стороны, это единственный выход из ситуации: так, три года назад организация создала мобильное приложение для курсов по сбору меда в Уганде, и теперь сообщество превратилось из бедного в процветающее. «Commonwealth of Learning организовали 33 университета с 5 миллионами обучающихся в год (в том числе — люди с ограниченными возможностями). Раньше им было бы некуда идти. Согласно исследованиям, проведенным в Индии, дистант намного дешевле очного образования (для средней школы — в 10 раз), а в качестве нет большой разницы», — заявила Канвар.

Инклюзия для девочек — и для всех

Особенно остро проблема доступа к образованию стоит для девочек, представителей меньшинств и людей с ограниченными возможностями. «В 20 бедных странах, как Гаити, Чад, Танзания, Ангола, Того, менее 1% женщин из деревенских районов заканчивают среднюю школу. Девочки составляют 3/4 от всех детей, которые никогда не поступят в школу. Однако по сравнению с матерями, получавшими образование в восьмидесятые, их дочери в среднем получили шанс учиться на семь месяцев дольше», — отметила старший аналитик ЮНЕСКО, специалист по инклюзии и образованию в Global Education Monitoring (GEM) Анна-Кристина Д’Аддьо. По ее определению, инклюзия — это принятие всех различий для всех стран, вне зависимости от личности, способностей или происхождения. Только 68% стран имеют определение термина «инклюзивное образование», но лишь 57% из них включают все маргинализированные группы. Проследить за этим, кстати, можно на порталах PEER (образование и политика инклюзии в законодательстве разных стран), WIDE (неравенство в образовании внутри стран и между ними) и SCOPE (интерактивная визуализация данных об инклюзивном образовании).

Несмотря на огромный скачок за последние 25 лет, в инженерных науках и информационных технологиях женщины недостаточно представлены. В 2/3 стран их доля до сих пор ниже 25%. И дело совсем не в их способностях, а в культурных стереотипах и в многовековой традиции ограничений, считают эксперты. «Образование — главное право человека, потому что оно дает нам знания обо всех других правах. Но ранние браки лишают девочек этой возможности. Мы путешествовали по Эфиопии и Индии, посещали школы. Я никогда не забуду, как девочки собирались все вместе и приходили к родителям, если слышали разговоры о женитьбе со взрослым мужчиной, и умоляли оставить свою подругу в школе. Когда школы закрыты, когда у девочек нет доступа к хорошему интернету и дистанционному образованию, когда им приходится больше времени проводить за домашними делами, количество детских браков резко возрастает. Это меня очень расстраивает как мать и как бабушку», — поделилась Мэри Робинсон, в прошлом — Верховный комиссар ООН по правам человека.

С выражением ужаса на лице эти выступления слушала Фрэнсис Арнольд, лауреат Нобелевской премии по химии 2018 года. «Мне жаль, что половина населения планеты не получает даже шанса включиться в решение глобальных проблем, а ведь женщины в этом очень хороши. Ужасно, что миллионы девочек не могут получить образование, ведь все эти таланты теряются для будущего», — сокрушается она. По словам Арнольд, нужно делать высшее образование доступным и привлекательным для женщин, у которых «не должно быть необходимости выбирать между семьей и карьерой». Фрэнсис оказалась в числе трех женщин, награжденных Нобелевской премией в естественных науках за последние годы и ранее получивших поддержку от Packard. Часть денег ушло на уход за детьми, благодаря чему Арнольд удалось не бросить исследования. «Ситуация изменилась к лучшему с того времени, когда я начинала заниматься наукой. Больше женщин выигрывают Нобелевскую премию в научных областях, и пока мы поддерживаем их, это количество будет расти», — уверена она.

По словам Анны-Кристины Д’Аддьо, поступивших в школу девочек сопровождают стереотипы и предубеждения: если в малазийских учебниках английского доля девочек на картинках составляет 44%, то в Пенджабе — всего 24%. Девочек задирают, оскорбляют в социальных сетях, они испытывают буллинг в школе. Несмотря на огромный процент учительниц, в управлении образованием и на лидерских позициях женщин все еще очень мало. «Помимо демографической статистики, есть огромное количество осуждения и оценивания, — соглашается Кэти Дэвидсон, профессор английского языка в Университете Нью-Йорка и основатель программы Futures Initiative. — Когда женщины так говорят, это также плохо, как осуждение мужчин: мы впитываем культурные нормы». Ее исследования свидетельствуют о значительных размерах гендерного неравенства в высшем образовании. Цитирования, рецензирование статей, награды, принятие в университет или на научную должность — все это может различаться в зависимости от пола при том же уровне квалификации авторов заявки или статьи.

Но и повышение доступности образования еще не означает победы над неравенством, уверена Аша Канвар. «Представим двух девочек-шестиклассниц из Бангалора: одна учится в частной школе, у нее есть ноутбук, доступ к дискуссиям и так далее, другая учится в государственной школе, у нее есть только учебник. Дистант может решить эту проблему: обе девочки получат хорошие учебные материалы, будут проходить программы, которые опираются на нужды обучающихся», — считает она. Но эту точку зрения разделяют не все: как справедливо подчеркнула Ирина Бокова, нельзя просто так взять, перевести контент в онлайн и считать, что теперь все хорошо.

Онлайн-формат обучения: хороший, плохой, злой

Дистант — палка о двух концах. И речь не только о модном термине «цифровое неравенство» (хотя и о нем тоже). С одной стороны, созвоны открыли людям дивный новый мир быстрых и дешевых международных взаимодействий и, возможно, приведут к снижению деловых перелетов (Арнольд похвасталась, что недавно участвовала в вебинаре с 1000 участников из стран от Бразилии до Бангладеш), что может положительно повлиять на климат. С другой, на том, что по удаленке неудобно проводить необходимые для постижения наук эксперименты, сошлись многие лауреаты.

Сама соосновательница Coursera Дафни Коллер признала, что и взрослым тяжело брейнстормить через компьютерный экран, что уж говорить о детях. «У меня две дочки в старшей школе, я за ними наблюдала. Они открывали окно, говорили пару слов учителю, затем отключали микрофон и видео на весь урок. Дальше младшая упражнялась в игре в Sims, старшая листала фильмы Netflix. Мы видим, что учителям все еще очень сложно поддерживать вовлеченность, связь с учениками. Нужно более глубоко подумать о том, какую педагогику использовать в онлайн-пространстве. Дети не могут вовлекаться, им не хватает самодисиплины. Но они еще и пристают к родителям каждые пять минут: а что учитель хотел сказать, а у меня вопрос. Родителям становится невозможно работать. При этом не все родители достаточно образованны сами для такой поддержки, и это тоже создает неравенство возможностей для детей», — считает Коллер.

«Это не только проблема образования. Я сама Netflix листаю во время большинства групповых созвонов», — призналась Фрэнсис Арнольд. «Я вообще впечатлен, что вы знаете, чем ваши дети-подростки занимаются. Это очень продвинуто», — заметил модератор дискуссии Адам Смит, главный директор по науке программы Nobel Prize Outreach.

Трудности с концентрацией внимания подтвердили и нейробиологи. Благодаря нейронаукам мы узнали, какие глубокие изменения происходят в мозге ребенка начиная с раннего школьного возраста. По словам Брюса Кандлисса, профессора Стэнфорда, если человек в этот момент получает доступ к достойному образованию, это не только меняет качество жизни, но и может влиять на ее продолжительность. «Мы пытаемся понять, как решать проблемы образования при помощи наук о мозге. Почему некоторым детям так сложно научиться читать? Как увлечь ребенка, замотивировать его? Эти вопросы мы пытаемся решать на многих уровнях. Развитие структур мозга, которые делают возможным обучение чтению, письму, математике, критическому мышлению — зависит от того, как детей направят, помогут ли им сфокусироваться на самых важных темах», — заявил нейробиолог.

В такой ситуации цифровые устройства могут быть не только полезным образовательным инструментом. «Для школьников даже иметь смартфон в комнате — уже отвлекающий фактор. Ребенок в среднем концентрирует на чем-то внимание до семи минут подряд. Это как иметь в подчинении сотню солдат, каждый из которых хочет делать что-то свое, — привел пример Мартин Ингвар, профессор когнитивных нейронаук в Каролинском институте. — Если отвлекаться слишком часто, нейроны не успевают формировать связи, и запоминания не происходит». По его мнению, школьнику начальных классов для мотивации важно взаимодействовать со взрослым, видеть, что его успехами интересуются. Кандлисс добавил и другое наблюдение: если дети знают, что их мозг пластичен, что он изменяется под воздействием новых задач, они успешнее справляются со сложными образовательными задачами. «В идеале дети могли бы сами следить за этими изменениями, словно участвуя в эксперименте», — предложил он.

Конечно, новый формат создает препятствия и для учителей. Без личного общения сложнее заниматься с отстающими (как рассказала представительница шведской школы для иммигрантов), появляются трудности социализации, не так удобно отслеживать индивидуальный прогресс ребенка и уж тем более — учить его мыслить самостоятельно. Не только для учителей, но и для многих профессоров университетов важно «смотреть студенту в глаза», чтобы «заставить их задумываться над вопросами, о которых они никогда не задумывались раньше». «У детей без внутреннего стремления к знанием больше возможностей сойти с образовательного пути в цифровом мире. — заметила Дафни Коллер.— С плохим учителем не поможет ни доступ, ни даже принуждение к учебе. Если ученики из семей с низким доходом не вовлекаются, они просто вылетают». Пожалуй, это справедливо не только для бедняков. Правда, на вопрос о самом главном учителе в вашей жизни большинство нобелиатов ответили «природа», «возможность создать что-то свое» или «наблюдения за тем, как все работает». А вот Константин Новоселов отметил Андрея Гамова.

Музыка против апартеида и графеновая живопись

В образовании порой приходится опираться на нестандартные методы: победить неравенство позволяет музыка, а понять физику помогает китайская живопись. На встрече прозвучал номер в исполнении MIAGI (аббревиатура расшифровывается как «Music is a great Investment»), оркестра из ЮАР, приведенного в пример инклюзии в музыкальном образовании. «Музыка трансцендентна для многих наций. В ЮАР много различий: религиозные, классовые, культурные и возрастные. Когда мы собираемся вместе, мы разные люди, объединенные одной целью. Тот же самый контекст может быть применен к борьбе с COVID-19», — рассказал Тсепо Поое, руководитель оркестра, посвященного памяти Нельсона Манделы.

О том, как искусство пересекается с наукой, рассуждал и нобелиат российского происхождения Константин Новоселов, награжденный за исследования графена и занимающийся живописью. По его словам, и для того, и другого требуются вдохновение и поиски новых путей. «В китайской живописи стараются внести больше смысла в меньшее число мазков. Впечатляет, как много можно сказать пятью ударами кисти. В лаборатории мы изучаем невероятно сложные явления, и надо убрать лишние детали, иначе картина не станет понятна», — рассказал Новоселов. В своем искусстве, кстати, он иногда использует графен: это позволяет достичь большего числа оттенков серого, чем традиционные китайские чернила.

Эммануэль Шарпантье, лауреат Нобелевской премии 2020 года за исследования CRISPR, рассмотрела креативность в более широком смысле. «В науке нельзя быть слишком привязанными к догме. Нужно быть готовыми к неожиданностям, уметь работать с неизвестностью и в неуверенности. Мы были первыми в новом поле, и поэтому могли свободно думать. У нас было четыре статьи коллег, которые я знала их наизусть. Мы могли пойти влево и вправо, сделать и переделать каждый эксперимент», — вспоминала она о судьбоносном открытии. Созвучен ее словам был и тезис профессора Технического университета Чалмерса Джона Холмберга.

Школа будущего: что это за зверь?

Чего еще не хватает современной школе, этой «машине неравенства»? Социальной стороны образования, уверен Мартин Ингвар. Умения вести за собой, улаживать конфликты, работать в команде человек приобретает сам. Или не приобретает, а потом всю жизнь не умеет взаимодействовать с окружающими. Понимания, что, зачем и почему, применения научных идей для лучших решений — в области здоровья, на работе, в соцполитике, — считает Карл Виман, Нобелевский лауреат по физике 2001 года за работу над конденсатами Бозе-Эйнштейна. По его мнению, в высшем образовании нужен серьезный сдвиг. Если младшие школьники жаждут отклика и помощи, то студенты больше любят самостоятельность, а без независимости начинают скучать. Им нужно позволить самим интерпретировать полученные в экспериментах данные, обсуждать и сравнивать результаты — это больше похоже на настоящую науку. «Изменить целые факультеты и сотни курсов реально, — подчеркивает Виман, опираясь на свой опыт наблюдения за изменением американских университетов. — Когда преподаватели научились новым методам, они сами их предпочитают. Нужно распознавать, поддерживать и вознаграждать полезные практики».

Стандартизация, тесты, разделение на группы — все это наследие XIX века ученые призвали сдать в утиль. По мнению Кэти Дэвидсон, этот кризис нужно использовать, чтобы подумать, что мы можем сделать лучше. «Мы живем в мире нарастающей дезинформации, безумных теорий заговора, поэтому нужно учить искать и выбирать информацию, на которую можно положиться. Согласно обзорам исследований, активное обучение дает больше плюсов и для самых успешных, и для наименее подготовленных учеников. Если бы традиционная система была лекарством, она бы уже ушла с рынка», — резюмировала она.

Мэри Бирд, заслуженный профессор классической (античной) литературы в Кембридже, попросила не сбрасывать со счетов свой предмет, на фундаменте которого выросла западная культура. «Не учитывать его — это ампутация, как если бы культура отрезала себе ногу, — считает Бирд. — Когда мы смотрим на классиков, мы не просто изучаем прошлое, а можем проанализировать настоящее в другом свете. Мы бы не поняли империализма, дебатов, демократии, расизма, сексизма, которые уходят корнями к началу нашей эры и даже раньше. Это не только любопытство, но и некий долг по отношению к прошлому, и долг по отношению к себе». Двигаясь вперед, нужно учитывать опыт древних, не слепо восхищаясь ими, а стараясь лучше понять себя и стать лучше.

По мнению Мэри Робинсон, «школа будущего» должна реагировать на мировые проблемы (хочется передать привет отечественным «Большим вызовам»).

Робинсон отметила, что нужно воспитывать экологическую сознательность с раннего возраста, а также переучивать работников «загрязняющих» отраслей по добыче ископаемого топлива на менее вредные для окружающей среды типы энергии. «Нужно сделать усилие, чтобы эти люди, которые когда-то помогали построить экономически успешные сообщества, не остались за бортом», — добавила она.

Но более конкретных описаний, как выглядит это мифическое идеальное и современное образование, на встрече так и не прозвучало. Потому что никто и не знает, как оно выглядит, — прямо заявила Мэри Бирд. И дело не только в том, что результатов приходится долго ждать. «Мы сможем увидеть, что мы сделали не так, но нельзя понять, что мы делаем так. Не наступит такого момента, когда мы скажем, что теперь в образовании все правильно. Разочарования нам не избежать, но мы должны пытаться», — считает Бирд. Кажется, путь life-long learning в первую очередь ожидает учителей.

Понравился материал? Добавьте Indicator.Ru в «Мои источники» Яндекс.Новостей и читайте нас чаще.

Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram, Одноклассники.