Как создать образовательное учреждение с нуля, чем привлечь ученых из США и Европы в Тюмень, почему англоязычная аспирантура не приживается в России и почему в правилах Рособрнадзора больше пользы, чем вреда, рассказал в интервью Indicator.Ru директор Школы перспективных исследований Тюменского госуниверситета, профессор практики Московской школы управления «Сколково» Андрей Щербенок. — Андрей, расскажите немного про Школу перспективных исследований, чем вы занимаетесь и как пришла идея ее создать? — В Тюменском государственном университете возникла идея создать научно-образовательный greenfield в области социогуманитарных дисциплин, не только развивать уже существующие кафедры и институты, а сделать что-то с нуля и сразу максимально качественно. Так и возникла идея Школы. Greenfield — от английского «зеленое поле» —тип индустриального парка, создаваемый на незастроенном земельном участке без инфраструктуры, в отличие от браунфилда, который создается на основе уже существующих производственных площадок Сначала мы планировали открывать только социально-гуманитарные направления, но потом подумали, что стоит добавить биологию и IT. Школа перспективных исследований – визитная карточка ТюмГУ. Хотя это структурное подразделение университета, оно построено по другим принципам, с другими программами и людьми, нежели остальной университет. — Сейчас будет проходить конкурсный отбор профессоров в Школу. Как он будет построен? — Мы отбираем профессоров уже во второй раз. Первый набор был прошлой весной. Мы разработали уникальную в мировой практике процедуру. Мы рассылаем call for applications (призыв присылать заявки, — прим. Indicator.Ru), собираем предварительные заявки, проводим скайп-интервью и отбираем финалистов. Мы их всех одновременно привозим в Тюмень и устраиваем проектно-аналитическую сессию. У кандидатов есть три-четыре дня для того, чтобы объединиться в междисциплинарные команды и предложить коллективные исследовательские проекты. Они презентуют эти проекты, мы их обсуждаем, внешние и внутренние эксперты их критикуют, они сами критикуют друг друга, профессора могут пересобрать команду, переформулировать проект, у них есть три итерации. К концу третьего дня выделяются проекты-победители, которые явно выглядят лучше остальных. — То есть вы отбираете те проекты, которые потом станут направлениями исследовательских проектов Школы? — Да, мы берем на работу участников команд-победителей, они переезжают в Тюмень, у них полная ставка, мы запрещаем двойные аффилиации. Профессора работают только у нас: они преподают и работают над своими проектами. Проектная команда заменяет традиционную дисциплинарную кафедру. У нас нет кафедр, у нас есть мультидисциплинарные команды. — В конкурсе участвуют ученые, которые сейчас работают в США, Великобритании, Германии и других странах. Чем вы привлекаете ученого, работающего, например, в Национальном университете Сингапура, в Тюмень? — У нас есть несколько вещей, на которые люди едут. Во-первых, это мультидисциплинарность. В социогуманитарных дисциплинах большинство исследователей работают внутри своих дисциплин и часто в одиночестве, поэтому мультидисциплинарные команды многим очень интересны. Во-вторых, людей привлекает greenfield, новая институция, где можно сделать что-то непохожее на то, что уже делалось. Как правило, в университетах освобождается место, когда кто-то уходит на пенсию. Одновременный набор 10-15 человек происходит крайне редко, поскольку с нуля открывается очень мало социогумантирных центров. Так что людей привлекает мультидисциплинарность и интенсивная коммуникация, которую она предполагает, и greenfield, возможность поучаствовать в создании чего-то нового. В прошлом году у нас был очень высокий уровень согласия на наши предложения о работе. После такой же проектно-аналитической сессии мы предложили работу 14 людям, 12 человек согласились. Те двое, что не согласились, были как раз из России. Кандидаты ехали в Тюмень в первую очередь из любопытства, но после того, как прошло три дня, они настолько увлеклись процессом, что захотели работать дальше. При том, что год назад у нас не было ни модного здания, ни студентов, вообще ничего – кроме концепции. — Почему вы выбрали именно такой формат отбора профессоров? — Я уже упомянул, что нам надо было с нуля сразу нанять 15 человек, то есть искать их по одному было невозможно. Так что первая причина чисто организационная. Вторая причина в том, что наша Школа – это место, где возникают неожиданные исследовательские темы и коллаборации. Они могут возникнуть только случайно. Нужно поместить людей в такую ситуацию, когда они встретятся с теми, с кем обычно не встречаются – с учеными из других стран, из других дисциплин – и вступят с ними в содержательное общение. Это попытка выйти на темы, на которые люди бы не вышли в рамках своих дисциплин. Конечно, это накладывает ограничение на тип людей, потому что нас не интересуют условные социологи, которые интересуются только социологией. На скайп-интервью я всем задаю вопрос: «У вас вот такая тема диссертации. Предположим, меня не интересует эта тема и вообще ваша дисциплина, объясните, почему я должен вашу диссертацию прочитать». Если люди мыслят широко и понимают, почему их исследования в одной области важны для других дисциплин, велик шанс, что они найдут точки пересечения с представителями этих других дисциплин. Третья составляющая формата – интенсивность. Это опыт Московской школы управления «Сколково», где я тоже работаю. Там практикуется формат конфликтной и интенсивной коммуникации, когда есть очень ограниченное время, за которое команда должна представить некий интеллектуальный продукт. В академической науке люди так не работают. Они тратят полгода на формулировку темы проекта, еще полгода на написание заявки. Поэтому наша интенсивность всех шокирует, но благодаря ей возникает смысловая прибавка: в стрессовой ситуации, выходя за границы своего интеллектуального комфорта, люди могут придумать что-то такое, что они никогда не придумают в обычной ситуации. Один из наших нынешних профессоров, у которого PhD по политическим наукам из университета Джона Хопкинса, сказал, что три дня в Тюмени прошлой весной было самым захватывающим интеллектуальным событием в его академической карьере. Это неплохой результат, учитывая, что у университета Джона Хопкинса 13 место в мировом рейтинге университетов Times Higher Education. — Какие условия вы им предлагаете? — Мы платим примерно такую же зарплату, как платит Высшая школа экономики молодым ученым со степенью PhD из ведущих университетов. Это европейский уровень зарплат. Он ниже, чем в Америке, но и жизнь в Тюмени дешевле. Мы стараемся платить достаточно, чтобы деньги не стали причиной отказываться от нашего предложения. Но мы и не привлекаем ученых суперзарплатами, так как считаем, что команда будет хорошо работать тогда, когда людям в первую очередь интересно. — Кто отбирает победителей? — В этом году мы привлекаем к отбору четырех внешних экспертов и троих наших действующих профессоров. — Зрители, которые будут смотреть онлайн-трансляцию сессии, тоже смогут участвовать в голосовании? — Да, голоса зрителей могут повлиять. Нам важно, чтобы проект выглядел интересно в глазах широкой академической публики, чтобы исследовательская проблема в центре этого проекта многих бы волновала. Кроме того, мы стараемся сделать процесс академического найма прозрачным: в любом другом университете, в том числе американском, процесс найма – это тайна за семью печатями, это кулуарные переговоры заинтересованных сторон, никто никогда точно не знает, почему кого-то взяли, а кого-то нет. Мы хотим сделать этот процесс открытым: все наши пленарные заседания транслируются online и все видят, что мы берем именно те команды, у которых наиболее перспективные и интересные проекты. — В 2017 году вы набрали первых студентов? — Да, мы набрали первый курс бакалавриата. В 2018 году будет второй набор и откроется наша первая профессиональная магистратура по цифровой культуре и медийному производству. В бакалавриате мы реализуем формат свободного образования с индивидуальными образовательными траекториями, небольшими группами, максимальной интерактивностью и выбором направления после второго курса. Это формат элитного образования, который позволяет максимально использовать квалификацию наших профессоров. Треть учебной нагрузки наших студентов – это элективные курсы, которые придумывают сами профессора исходя из своих исследовательских интересов. — Выпускники вашего бакалавриата пойдут к вам в магистратуру? Наши магистратуры не будут ориентированы на выпускников нашего бакалавриата. За четыре года студент получает от университета все, что он может получить. И следующий образовательный уровень он должен проходить в другом месте, от Сингапура до Принстона. — У вас будет аспирантура? — Проблема с высокоуровневой англоязычной аспирантурой в России в том, что талантливый абитуриент, который способен там учиться, может выиграть стипендию и поехать учиться в какой-нибудь ведущий западный университет. Зачем ему тогда учиться в Москве или в Тюмени? Если мы выйдем на какое-то уникальное образовательное предложение, то задумаемся об этом. Пока же я не вижу смысла заводить второсортную аспирантуру рядом с первоклассным бакалавриатом. — Как вы взаимодействуете с Рособрнадзором? государственных стандартов. ФГОС 3+ и тем более ФГОС 3++, который сейчас введут, дают университетам большую свободу в формировании учебных планов. Это же компетентностные ФГОСы, в них не говорится, что для того, чтобы получить диплом историка, вам нужно прослушать 70 часов истории России и так далее. Там сформулированы компетенции, которые можно сформировать с помощью разных курсов. Проблема в том, что наши университеты этим не пользуются, им проще работать по накатанной. Они часто объясняют свою инертность стандартами Минобрнауки, но на самом деле это не так. — Сколько стоит обучение для студентов? — Мы набираем 105 студентов на курс, 3/4 из них учится бесплатно, для остальных стоимость обучения – 250 тысяч рублей в год. При этом у нас действует система прогрессивных скидок в зависимости от успеваемости. Полную стоимость платят только трое худших студентов, следующие трое платят 90% и так далее. Так что в настоящий момент Школа дает возможность бесплатно или почти бесплатно получить образование, которое в элитных американских колледжах, у примерно таких же профессоров и в аналогичных форматах, стоит 50-60 тысяч долларов в год. Подписывайтесь на Indicator.Ru в соцсетях: Facebook, ВКонтакте, Twitter, Telegram, Одноклассники.
