«Мы не так плохо работаем, как может показаться»

За последние несколько месяцев Российский государственный гуманитарный университет — частый герой новостей. То пройдет информация, что увольняют почетных профессоров. То преподаватели недовольны снижением нормативов нагрузки (а значит, и зарплаты). То едва ли не целый институт в составе университета в начале учебного года пишет заявления об уходе по собственному желанию. «Лента.ру» встретилась с ректором РГГУ Евгением Ивахненко и попросила дать ответы на накопившиеся вопросы. Почему от вас ушли сотрудники института имени Выготского? В институте работают 84 человека. 14 из них подали заявления об уходе: я могу даже показать их список. Из них четверо принадлежат семье Кравцовых (Елена Евгеньевна Кравцова — директор Института психологии и внучка психолога Л.С. Выготского — прим. «Ленты.ру»), трое неостепененных, два доктора наук и девять кандидатов. Заявления подписаны, поскольку по срокам я должен был это сделать. Напряженность отношений между институтом психологии и администрацией университета возникла не вчера. Теперешний конфликт — это уже третий демарш. Дело в том, что если в 2011 году соотношение преподавателей и студентов было 1:5, то в 2015 — 1:11,6. Это установленное учредителем соотношение. Мы его, кстати, еще не достигли. Нагрузка на одну ставку составляет 900 часов. В эти часы, конечно, входит и контроль самостоятельной работы студента, и курсовые, и выпускные квалификационные работы. Аудиторных занятий — в среднем 18 часов в неделю (9 пар). В институте психологии именно такая нагрузка. Для сравнения, на факультете управления — 22 часа в неделю. В 2015 году в институте психологии нагрузка была 700 часов на ставку. В 2016-м нагрузка увеличена. Но она ровно такая же, как на всех других факультетах. Мне вообще кажется, что суть конфликта в банальном вытребовании определенных привилегий. Руководство института схожим образом действовало при всех ректорах. Но сейчас финансовое положение университета таково, что предоставить кому-то особые привилегии у нас нет возможности. Очень неприятно, что акция части преподавателей во главе с директором института предпринята, когда учебный год уже начался. В этом позволительно усматривать расчет на срыв образовательного процесса. Интересы студентов в таком действии далеко не на первом месте. До этого в мае Елена Евгеньевна Кравцова в сети заявляла, что она покидает РГГУ. Если говорить о требовании иной нагрузки, то я поставлю вопрос: за счет кого? У других подразделений университета нет такой возможности. К тому же в требованиях администрации университета нет ни одного нарушения правил, установленных министерством образования и науки. Можно, конечно, говорить, что это все связано с уменьшением финансирования. Отчасти это так. Однако, по существу, в системе высшего образования идет переформатирование отношения нагрузки и заработной платы. Направленность этих действий такова, что штатный преподаватель преимущественно должен сконцентрироваться на работе в одном вузе, а не предлагать свои услуги в нескольких местах. Если говорить об институте психологии и той группе, которая подала заявления об уходе, то в ней многие имеют частные практики. Им было бы сложно совмещать новые условия преподавательской нагрузки с этими практиками. Например, заведующая кафедрой социальной и юридической психологии Ирина Константиновна Безменова является директором консалтинговой компании ООО «Технологии и решения», в силу этого неудивительно, что ей трудно найти время для ежедневной кафедральной работы. Вы говорите, что изменение нагрузки направлено на то, чтобы университет стал единственным местом работы преподавателей и на повышение их зарплат. Как из понижения количества аудиторных часов и часов контроля за самостоятельной работой студента арифметически должно сложиться увеличение, а не уменьшение заработной платы раза в два? Это первый вопрос. И второй: в апреле проректор Алексей Титков сказал мне, что «устанавливая общую достаточно высокую нагрузку, мы обязательно будем проводить дифференциацию, но это будет в августе, после того как сейчас новым учебно-методическим управлением будет проведен аудит нагрузки по всем кафедрам». Однако, как я поняла, ни с августе, ни в сентябре дифференциация проведена не была, что нарушает министерскую инструкцию №1601 от 22 декабря 2014 года о том, что нагрузка преподавателя должна быть дифференцирована в зависимости от должности. Давайте я начну с последнего вопроса. Дифференциация проведена не была, потому что с августа университет попал в еще более сложную ситуацию, связанную с вменением нам определенных оптимизационных мер со стороны министерства образования. У нас есть протокол, согласно которому мы должны прибегнуть к еще более жесткой оптимизации. Это связано, конечно же, с финансовым положением университета. Первая мера, которая будет принята с облегчением финансового положения, — это дифференциация. Профессор, конечно же, не должен выполнять 900 часов нагрузки. Но у нас профессор, который занимает руководящую должность декана, имеет нагрузку около 600 часов, учитывается и заведование кафедрой — вычитается 60 часов, директор института имеет полную ставку без нагрузки. Повторяю, при первой же возможности мы изменим ситуацию в сторону дифференциации. Теперь по поводу вашего вопроса о понижении норм. Они тоже связаны с этим протоколом. Но не в два раза. Если норма на контроль самостоятельной работы у нас 0,5 часа на человека, а был час — то действительно в 2 раза. Но это не значит, что в два раза уменьшилась нагрузка по всем другим показателям. По аудиторным часам она тоже уменьшилась. Но не так, как вы говорите. При этом мы не отходим от основного требования — зарплата будет повышаться согласно дорожной карте президента. И все это на фоне уменьшения субсидии для РГГУ в 2016 году на 38 миллионов рублей. Выходит, что поступление средств сокращается, а зарплату нужно увеличивать. Ищем выходы. Университет в общей сложности зарабатывает 68 процентов бюджета и только 32 процента субсидирует государство. Мы не так плохо работаем, как может показаться. Но нам ничего не остается, как оптимизировать структуры и прежде всего — административно-управленческий аппарат. И как вы собираетесь это делать? Необходимо каждую структуру рассматривать отдельно. У нас создана комиссия по оптимизации. И где-то 20 процентов обслуживающего персонала (не преподавателей) должно быть сокращено. Это тоже не безболезненно. Это тоже судьбы людей. За 5 месяцев работы новой администрации мы уменьшили расходы на 140 миллионов. Это сделано ценой огромных усилий, переговоров, заключением дополнительных соглашений. Более того, тем, кого мы сокращаем, мы выплачиваем соответствующие пособия. Какова его величина? Два месяца мы платим среднюю заработную плату, а если работник зарегистрировался на бирже труда как безработный, то еще три месяца. Но вы понимаете, что она очень маленькая? Если человек получал 24-28 тысяч, то примерно столько же он будет получать еще два месяца. Для жизни в Москве 24-28 тысяч — это очень мало. Это немногим больше, чем средняя пенсия. Я понимаю. К сожалению, такова зарплата некоторой части обслуживающего персонала. Вот, скажем, работают четыре сантехника, и каждый из них зарабатывает 24-28 тысяч. Мы полагаем, что лучше пусть останутся два человека и будут зарабатывать 38-40 тысяч. В этом сокращении есть и элемент экономии, и стимуляция к лучшей работе. Просто за годы работы некоторые структуры обрастают, как корабль ракушками. О них забывают, их функциональность меняется. В ряде случаев мы не только сокращаем, но и перегруппировываем. Некоторые подразделения могут увеличивать количество людей в зависимости от их функционала. Но преподаватель — не сантехник. Вы уверены, что для преподавательского состава такая схема тоже работает? И как быть с этическими и репутационными обязательствами? История с увольнением почтенных профессоров в марте этого года до сих пор не забылась. Особенно если учесть, что буквально спустя несколько месяцев один из уволенных профессоров, латинист Федоров скончался. Вы говорите уволенными — но никто из них не был уволен. Однако из отдела кадров им успели позвонить, чтобы уведомить об увольнении. Вы возвращаетесь к истории, которая давно закрыта, — никто не уволен, и никого увольнять я не собирался. Кто-то очень поторопился им позвонить. У нас было внутреннее разбирательство, и на этом поставлена точка. Более того, в эту группу принято еще два человека из пенсионеров. Мы не уклоняемся от социальной ответственности. Приятно слышать. Спасибо. Вы полагаете, что наша задача только оптимизировать и в голове у нас крутятся одни цифры? Это не так. Более того, внутренняя ситуация в институте психологии нас тоже волнует. И у меня складывается впечатление, что не все преподаватели из тех, кто написал заявление об уходе, уйдут. Кто-то останется и будет работать в РГГУ. Если это своеобразный психологический театр и вся группа вернется, отзовет свои заявления, то может уже уйти другая группа из этого института. Та, которая не откликнулась на призыв Елены Евгеньевны и не стала писать заявление об уходе. Я вам зачитаю один момент из протокола майского заседания совета института психологии, где Елена Евгеньевна призывала преподавателей не участвовать в конкурсе (имеется в виду ежегодный конкурс на замещение преподавательских должностей —прим. «Ленты.ру»). Причем этот протокол подписан самой Еленой Евгеньевной. Вот один из преподавателей говорит: «Мне кажется, не стоит вступать в конфликт с администрацией университета. Конфликты не продуктивны, они только все разрушают. Надо попытаться как-то миром все решить, я за мирное решение». Другая преподавательница: «Возможно, конфликт и продуктивен, но меня волнует другое: здесь сейчас не все сотрудники института, а ведь у некоторых из них это единственное место работы. Вот кто из присутствующих работает только здесь? (поднимается большинство рук). Надо же, большинство. Ну, у нас, может быть, нет маленьких детей. А у некоторых есть. Как же мы можем за них решать?» Е.Е.Кравцова: «Мы решаем за институт, а не за них лично. Они могут, если захотят, заключать любые договоры с РГГУ и работать на любых условиях — но не в институте. Мы сейчас решили за институт, а не лично за кого-то. Кворум у нас есть, мы правомочны». А вот голосование: «Давайте голосовать за это решение: не подавать всем институтом документы на конкурс! Голосование открытое и поименное!» Так же и здесь произошло. Был призыв всем подать заявления об уходе, но подали только 14 человек — ближайший круг Елены Евгеньевны. Есть основания полагать, что те, кто не поддержал призыв, могут подвергнуться санкциям внутри института. Там и раньше не было здоровой атмосферы. Давайте я в свою очередь зачитаю слова Елены Евгеньевны из ее интервью: «В марте он был избран с перевесом в один голос на ученом совете вуза, и, хотя я за него не голосовала, мы все в институте психологии все же очень сильно надеялись, что ситуация хоть как-то поменяется к лучшему. Но конфликт с ним начался чуть ли не сразу, потому что ректорат уже после распределения нагрузки изменил правила игры и убрал из нагрузки преподавателей практически все часы. Я сразу собрала расширенный совет института, у нас так принято — все важные вещи обсуждать вместе. При одном воздержавшемся все преподаватели проголосовали за участие в конкурсе. Об этом я, конечно же, сообщила ректору Ивахненко. Он в ответ начал мне говорить, что я неправильно поступаю, потребовал, чтобы я ему предоставила протокол нашего заседания, что я, конечно же, сразу и сделала. А буквально через четыре дня он устроил ученый совет, где без всякого предупреждения был фактически разбор моего персонального дела! Как будто 37-й год наступил. Какие только обвинения там в мой адрес не звучали: я ужасна, не договороспособна, шантажистка, плохой директор! (…) Нам не подписывали нагрузки, не оформляли преподавателей, сильно урезали практику, затем на конкурсе «прокатили» заведующего кафедрой психологического консультирования Сергея Дерябо. Не продлили с ним контракт, как я понимаю, лишь потому, что он посмел задать ректору вопрос о судьбе руководства института. Это был первый момент, когда я решила оставить свое детище и уйти. Но мои коллеги уговорили меня не торопиться, подождать, попытаться убедить ректора вернуть заведующего кафедрой». Начнем с Дерябо. Мне бы хотелось, чтобы руководство МГППУ и МГОУ поделились своим мнением, почему Дерябо их покинул. Вероятно, там тоже были проблемы. Для РГГУ это небезразлично, кто приходит и работает в университете. Второй момент: протокол заседания совета института подписан самой Еленой Евгеньевной, и там звучал призыв не участвовать в выборах преподавателей. И все поддержали это предложение при одном воздержавшемся. А в интервью она говорит, что все преподаватели проголосовали за участие в конкурсе. Посмотрите на ситуацию со стороны: целый институт призывают за два дня до конкурсного отбора в нем не участвовать. Нужно ли это выносить на заседания ученого совета университета? Конечно. И оценки Елене Евгеньевне давал не только ректор, а члены совета. Наталия Ивановна Басовская, например. По сути, руководство института уже весной предприняло попытку прервать отношения с университетом. Можно по-разному оценивать научные достижения Елены Евгеньевны, но как руководитель она поступила безответственно. Безответственно также поступили те преподаватели института, которые предприняли свою акцию после начала учебного года. Мы вынуждены заново рассчитать нагрузку, приглашать людей, оформлять документы в авральном режиме. Но они пошли на такой шаг не из-за плохого характера, а потому что их вынудили к этому обстоятельства. У них был ряд обоснованных претензий. И из-за плохого характера тоже. Очевидно, что администрация вуза и руководители учебно-научных подразделений время от времени сталкиваются с проблемами. Но в большинстве случаев нам удается находить компромисс. Руководство института психологии более склонно говорить языком ультиматумов. Читаю слова Елены Евгеньевны дальше: «Из-за новых правил распределения нагрузки нам пришлось расстаться еще с несколькими преподавателями. (…) Становилось совсем невыносимо: приехав из летнего отпуска, я узнала, что ректор приостановил деятельность нашего диссертационного совета! (…)Уже в конце августа я получила предписание до 5 сентября сформировать совет института, что и сделала, но ректор, без объяснений, его не утвердил.» А можно я вам покажу документ, объясняющий, почему диссертационный совет был приостановлен? Это ВАК приостановил работу. Из-за некачественной экспертизы двух диссертаций. Причем в одной руководитель — сама Елена Евгеньевна, в другой — Илья Михайлович Слободчиков. Как я могу приостановить работу диссертационного совета? И более того, в интересах ли это университета? Конечно же нет. Это большая неприятность для нас. Есть еще работа ученого совета института. Мне дано право как ректору утверждать состав ученого совета. Вот документ за подписью Елены Евгеньевны, в который внесены члены собранного ею ученого совета. Должен ли я обратить внимание на то, что здесь, по меньшей мере, три человека из одной семьи? Да, но я готов это принять. Но почему-то в состав ученого совета института поданы два человека, которые не работают в институте психологии. Также по моему заданию в отделе кадров проанализировали состав ученого совета. У 18 человек неверно поданы звания, кто-то уволен, у кого-то нет ученой степени, хотя они записаны кандидатами наук. А это ученый совет. Я не понимаю, почему такой документ был подан ректору? В институте психологии работают 84 человека. Если мы посмотрим на распределение нагрузки, то увидим, что имеет место предвзятое распределение. Ко мне приходят люди, которые недовольны такой управленческой деятельностью. В 2011 году я, будучи заведующим кафедрой, был уверен, что нельзя доценту получать 14 тысяч, а профессору 24 тысячи. Но сейчас ситуация несколько иная. Если сейчас кандидат наук, доцент получает на ставку 65 тысяч, то это какая-никакая зарплата. Да, для Москвы это не очень много. Если профессор, заведующий кафедрой получает около 90 тысяч, а декан в пределах 100 тысяч, то, наверное, это уже несколько иная ситуация, и она требует концентрации деятельности на одном рабочем месте. Продолжим чтение: «Все это продолжалось на фоне расправ с неугодными: ректор отказал доктору медицинских наук, заведующему кафедрой клинической психологии Андрею Жиляеву даже в половине ставки. Человеку, который эту кафедру создал и успешно развивал на протяжении десяти лет! Даже не посчитав нужным поставить меня в известность, ректор снял Илью Слободчикова с должности заместителя директора…» Андрей Жиляев — неплохой специалист. Если человек возражает ректору, это его право. Но он профессионал, и я отношусь к нему с подлинным уважением. Вот как, скажем, к Марине Новиковой-Грунд. Жиляев — доктор медицинских наук. Он был в штате, написал заявление об уходе в августе. Я подписал. Потом он написал заявление об устройстве на 0,5 ставки внешним совместителем. Наш основной посыл: заведующие кафедрами преимущественно должны быть в штате. Чтобы находиться на рабочем месте, выстраивать работу и коммуникацию, решать проблемы и прочее. Преподаватель же может быть внешним совместителем. Теперь Илья Слободчиков. Во-первых, у нас нет должности заместителя директора института. Это номинальное определение. Теперь почему я считаю, что его лидирующие позиции наносят определенный урон институту. Скажем, Илья Михайлович подает заявление на то, чтобы быть экспертом ВАК. Фальсифицирует основное место работы, указывая не РГГУ, а другой вуз. Второе: присутствует ряд других факторов, которые заставляют нашего проректора по научной работе откликнуться на это и проинформировать об этом ВАК. Такая нечестность странна для человека, претендующего на определенные позиции. Кроме того, имел место ряд пропусков занятий. К слову, учебная работа в институте психологии поставлена из рук вон плохо. У меня есть акт проверки, проведенной еще весной: 31 пропуск занятий преподавателей в течение двух проверок. Как к этому относиться? Марина Новикова-Грунд говорит в другом интервью: «Когда летом никого не было в Москве, все были в отпусках, внезапно уволили директора предуниверсария. А предуниверсарий был полностью нашим созданием: идея Кравцовой, программы и обучение старшеклассников вели преподаватели Института Выготского, все это — под героическим руководством Елены Башаровой. Вот ее-то и уволили с репликой: «слишком много психологов»» Давайте поговорим о Башаровой. Ее не было на работе без объяснения причин — она не отвечала на звонки. В это время решался целый ряд вопросов с московским правительством, которому и принадлежит идея предуниверсария. Но не только это. Когда мы назначили нового руководителя, выяснилось, что вопреки установленным правилам в предуниверсарий принято 10 человек из Московской области. По существующим нормам, московское правительство не финансирует обучение школьников из Московской области. На каком основании они были приняты? Мне позволительно в этом увидеть коррупционный след. Дети, конечно, не виноваты, и университет продолжит их учить за свой счет. Тот же Илья Михайлович Слободчиков там вел курс литературы, не являясь специалистом, то есть не имея соответствующего образования. Мы заменили только Слободчикова и Башарову. Все преподаватели остались на своих местах. Более того, мы готовы привлекать новых специалистов и будем это делать. Изменение в начале учебного года количества аудиторных часов — это ли не нарушение прав студента и тех обещаний, которые ему были даны, пока он был абитуриентом? Он рассчитывал на одно, а ему в результате предложили иное. Да, это нас не радует, и ваш вопрос обоснован. Но мы обговаривали со всеми изменение нагрузок и старались идти навстречу специфике каждого факультета. И связано это исключительно с чрезвычайно сложным положением, из которого нам надо выходить. Мы обращаем внимание на изучение языков. На всех факультетах количество часов на изучение языков удалось сохранить в прежнем объеме. Когда появилась тема Болонского процесса, то было отмечено, что студент перегружен аудиторными занятиями. Как и школьник. Раньше у бакалавра было 16 часов, теперь — 14 на одну зачетную единицу. Не очень существенная разница. У магистра на самостоятельную и научную работу отводится больше времени, чем у бакалавра. Наш вуз, в котором трудятся 52 научных работника, и их зарплаты с ноября также существенно увеличатся, финансируется на общих основаниях. Наш бюджет состоит на 30 процентов из государственной субсидии, а 70 процентов мы зарабатываем. Высшая школа экономики, к которой я отношусь с огромным уважением, зарабатывает, по моим данным, 45 процентов, а 55 процентов — субсидии. Если бы нам хотя бы уравняли 50 на 50, мы бы нашли решение большинства проблем. Действительно, сокращение аудиторных часов — мера не ужасная, а возможно, даже полезная при наличии качественной самостоятельной работы студента. Но штука в том, что контроль за самостоятельной работой студента был сокращен еще весной. Кого же выпустит университет при таких сокращениях? Согласен, в какой-то степени это влияет на качество. Но это мера временная. А если к ней не прибегнуть, то к декабрю месяцу мы столкнемся с еще более сложной экономической ситуацией. И не потому, что Ивахненко нерачительно ведет хозяйство. Наше финансовое положение, о котором я узнал на четвертый день своего ректорства, меня ужаснуло. Давайте подведем черту под темой института Выготского. Как вы себе видите исход конфликта? Руководитель, осуществляющий набор столь безответственных действий на протяжении многих лет, должен быть сменен. Я не против того, чтобы люди, подавшие заявление об уходе, возвращались, но упрашивать не готов. Мне очень жаль, что ушли такие люди, как Марина Новикова-Грунд. Я считаю ее высококлассным специалистом, всегда общался с ней. Мне жаль ухода Льва Кравцова — я убежден, что он очень сильный ученый. Но если люди решили уйти, поменять место, то они, наверное, должны быть последовательны. Хотя мне кажется, что уходить на самом деле они не собирались. Елена Евгеньевна еще в мае писала в «Фейсбуке», что она уходит. Уходя — уходи. А играть с неучастием в конкурсе и демаршем в начале учебного года — не стоит. Будет ли без Кравцовой институт носить имя Выготского? Институт принадлежит РГГУ и людям, которые в нем работают. Мы готовимся к 120-летию Льва Семеновича Выготского, и я имею представление о том, как в современном мире психологии наследие Выготского разрабатывается у нас и за рубежом. В идее, что имя Выготского должно быть привязано к Елене Евгеньевне Кравцовой, есть некая порочность. Имя Выготского институту было присвоено решением ученого совета университета в 1996 году. Если ученый совет посчитает, что вместе с уходом Елены Евгеньевны должен сменить имя и институт, я с этим соглашусь. Но думаю, вряд ли это произойдет. Есть еще одна горячая точка на карте университета — факультет истории искусств. Этому конфликту уже больше года. Расформированы две кафедры: общей истории искусств и истории искусств древнего мира и средних веков. Эти два конфликта нужно разделить. Тут нет конфликта между администрацией и факультетом — это внутрифакультетская история, и в ней нужно разбираться. Да, действительно, я бы даже сказал, что я должен оперативно оказать помощь в разрешении этого конфликта. Кафедры не ликвидировались. Сокращение долей и ставок привело к укрупнению структур. В историко-архивном институте, например, три кафедры были объединены по такой же схеме. К сожалению, ушло несколько квалифицированных преподавателей. Тем не менее занятия проводятся, и, смею надеяться, качество не падает. Но все же мне хотелось бы вернуть некоторых преподавателей при малейшем улучшении финансовой ситуации. Я бы хотел, чтобы к нам вернулся лингвист Максим Кронгауз. Он у нас работает как внешний совместитель, и хотелось бы вернуть его в штат. То же относится к специалисту по античной литературе Николаю Гринцеру. Но для этого нужны средства. Новый ректор, заняв пост, имеет право провести аудиторскую проверку. Вы ее провели? Что она показала? Да. Произошла замена начальника финансового управления, и был проведен тщательный аудит. Сказать, что были найдены какие-то фундаментальные злоупотребления со стороны предшествующего управления, нельзя. Были кое-какие недочеты. Что сделали мы? Пересмотрели все договоры. Оказалось, что по целому ряду вопросов они были составлены так, что мы практически не получали от них прибыли. Заключили новые с учетом интересов вуза. Например, у нас работает столовая: на нашем оборудовании, на наших площадях, но цены и отчисления, которые шли университету, не соответствовали условиям их работы. Изучили грантовую систему и поняли, как можно ее использовать с большей пользой для развития научных школ. Еще у нас были филиалы. В 2014 году доход от филиалов составлял 384 миллиона рублей. Сейчас, согласно распоряжению предыдущего министра, мы закрыли практически все филиалы. Остался только один — в Домодедово. Соответственно, мы лишились существенной доли наших доходов. Кроме того, аудит выявил ряд нарушений, которые были устранены. Был сокращен штат целого управления, где работало около 50 человек с непонятными функциями. Было выявлено также необоснованное завышение количества часов (в том числе и в институте психологии). Двигаться дальше по пути сокращения учебных нормативов нельзя — только по пути дифференциации и облегчения положения. Но адресного. Не размазывая. Мы рассчитывали на дополнительную субсидию. Мы должны поддержать не только преподавательскую работу. У нас есть научные школы. И они необычайно важны. Тем не менее приходится ежедневно подсчитывать поступления, чтобы хватило средств на коммуналку, налоги, выполнение социальных обязательств. Нам удается избежать кредиторской задолженности. Нам нужна дополнительная субсидия. Такие вузы, как наш, где много научных центров, не могут финансироваться так же, как те вузы, которые занимаются только обучением студентов. Это уникальный вуз по своей сборке.