Следственный комитет России (СКР) готовится направить в суд первое уголовное дело в отношении украинского военнослужащего, попавшего в плен в ходе спецоперации на Украине. Фигурант дела — Руслан Майструк из войсковой части №А3814 Вооруженных сил Украины (ВСУ), которого обвиняют в минировании моста на автодороге Просяное — Марковка — Широкий. Сегодня Майструка и других пленных украинцев и иностранных наемников защищают два московских адвоката Игорь Вагин и Дмитрий Ершов, которые добровольно отправились работать в Донецк. Защитники надеются, что вскоре к ним присоединятся и другие их коллеги из России. О своей работе с украинскими военнопленными адвокаты рассказали «Ленте.ру».

Игорь Вагин: В российском законодательстве не предусмотрено такое понятие, как «военный адвокат», однако для проведения следственных действий — к примеру, допросов или предъявления обвинений — требуются адвокаты. В ДНР и ЛНР работают военные следователи и сотрудники СКР параллельно с местными коллегами, но они занимаются делами, которые расследуются в соответствии с УК и УПК РФ. Эти дела предусматривают участие адвокатов с российским статусом, поэтому юристы ДНР и ЛНР не могут в них участвовать.

Поработать в Донбассе нам предложило военное следствие, но и мы сами были готовы ехать туда. Мы с Дмитрием — выпускники военно-юридического факультета Военного Краснознаменного института Минобороны СССР. Нас пока двое, но я надеюсь, что к нашей работе вскоре подключатся юристы из Крыма. Мы работаем адвокатами по назначению — защищаем иностранцев по уголовным делам, возбужденным российским следствием.

В том числе речь идет о делах по преступлениям против иностранцев на территориях иностранных государств. При этом есть такое понятие, как «преступление против человечности»: в таких делах гражданство обвиняемого уже не играет никакой роли.

Дмитрий Ершов: С начала спецоперации мы с Игорем неоднократно обсуждали вопрос о праве на защиту военнопленных, которые будут задерживаться в зоне конфликта и привлекаться к уголовной ответственности. Поэтому мы выразили готовность выехать в зону спецоперации и приступить к защите военнослужащих ВСУ и иностранных наемников.

Здесь, в Донбассе, мы просто делаем свою работу: защита нужна всем обвиняемым, даже самым жестоким маньякам. Сейчас мы работаем с военнослужащими государства, с которым у России противостояние. Но солдат противника, вне зависимости от тяжести инкриминируемого деяния, не может быть лишен защиты в ходе уголовного преследования. Так что наша работа здесь ничем не отличается от работы в России.

«Замполит насиловал женщину на глазах ее мужа»

Игорь Вагин: Сейчас у меня пять-шесть подзащитных, в том числе старший лейтенант ВСУ, экс-командир инженерно-саперной группы Дмитрий Корнюхин. Его обвиняют по статье 356 («Применение запрещенных средств и методов ведения войны») УК РФ с максимальным наказанием до 20 лет лишения свободы.

Корнюхин — сапер, который минировал мосты под Волновахой 25-26 февраля. Но уже 26 февраля он сдался в плен вместе с подчиненными, практически не успев повоевать. Корнюхин долго жил в Москве: работал инженером, строил крупные объекты. Он очень интеллигентный мужчина, но случилось так, что он пришел в ВСУ.

Мой подзащитный говорит, что сдался, потому что так сложились обстоятельства — в это время у них была неразбериха в командовании ВСУ. А там подошли российские войска, и Корнюхин с подчиненными решили, что лучше будет сдаться бойцам ДНР. Он добровольно рассказал следователям, чем занимался — никто его не принуждал.

Корнюхин рассказал, что минировал мост по приказу командира по фамилии Дорош — сейчас в отношении него также возбуждено дело. По словам сапера, команда заминировать мост не была ими выполнена до конца, поскольку в момент работ их накрыли свои же ракеты, они испугались и убежали. В итоге мины на мосту стояли, но не были взведены в боевое состояние.

Другой мой подзащитный — старший лейтенант Сергей Батынский, замкомандира роты огневой поддержки по воспитательной работе (замполит) 36-й отдельной бригады морской пехоты ВСУ. Он фигурант самого резонансного из всех уголовных дел, с которыми я работаю.

Батынский — в прошлом милиционер, отец маленького ребенка. Он окончил Академию МВД, работал участковым и сам добровольно пришел в ВСУ. Его, как и Корнюхина, обвиняют по статье 356 УК РФ. Но Батынский также подозревается в убийстве жителя Мариуполя и изнасиловании его жены.

По версии следствия, 5 апреля в Мариуполе он приказал подчиненным задержать семейную пару, которая проезжала мимо блокпоста на велосипедах, — старший лейтенант принял их за сепаратистов. Задержанных посадили в зиндан на территории металлургического комбината имени Ильича, где дислоцировались морпехи.

6 апреля замполит, выпив водки, начал насиловать женщину на глазах ее мужа, а когда тот стал возмущаться, застрелил его. Батынский признался в этом вопиющем преступлении после того, как о нем российским следователям рассказали его подчиненные.

Обвинение в убийстве и изнасиловании ему пока не предъявили, потому что следователи не могут найти потерпевших. Свидетели из числа морпехов говорят, что Батынский вытащил из зиндана женщину и надругался над ней, но ее дальнейшая судьба неизвестна.

Командир роты вспомнил, что видел ее уже после изнасилования — она сидела там же, в зиндане, и рыдала, он принес ей воды. Кто-то из пленных, наоборот, утверждает, что тела убитой женщины и ее мужа куда-то сбросили, но найти их на комбинате сейчас невозможно — там все заминировано.

Но я не могу себе объяснить его позицию, что он изнасиловал жертву, приняв за сепаратистку. А Батынский, ко всему прочему, хочет хорошо отсидеть — он спрашивал у меня, могут ли его отправить в российскую колонию для силовиков, поскольку он экс-милиционер. Я ему честно сказал, что не знаю.

«Готовится аналог Нюрнбергского процесса»

Среди других моих подзащитных — артиллеристы: начальник артиллерии подполковник Роман Шостак, командир второго самоходного артиллерийского дивизиона подполковник Александр Плотников, а также командиры самоходных артбатарей, старшие лейтенанты Денис Назаров и Сергей Палийчук.

Все четверо служили в войсковой части А-2802. СКР обвинил их по статье 356 («Применение запрещенных средств и методов ведения войны») УК РФ. По версии следствия, 24 февраля подполковник Шостак отдал приказ об артобстреле села Октябрь с гражданскими лицами. Старший лейтенант Назаров выполнил приказ, в результате чего погибли и пострадали мирные жители.

А с 25 по 10 марта Шостак отдал приказ подчиненным об обстреле девяти поселков, жилых районов Мариуполя и пансионата «Дончанка» в ДНР. Старший лейтенант Палийчук и его подчиненные выполнили обстрел, после которого также были жертвы среди населения. Один из обвиняемых, Александр Плотников, дал подробные показания о произошедшем.

Позиция всех фигурантов сводится к одному: мол, мы получали команды стрелять, хотя и понимали, что при этом могут пострадать мирные жители. Эти артиллеристы использовали крупнокалиберные гаубицы, которые дают такой разлет, что если ты бьешь по одному дому, то разлетаются и все соседние.

Мои подзащитные — профессиональные военные с профильным образованием, они в армию как на работу ходили. Сейчас, говоря о выполнении приказов, они пытаются уменьшить свою вину. Каждого из этих артиллеристов можно понять: он ведь не сам решил — «А дай-ка я сейчас долбану по жилым постройкам». Такого просто не может быть.

Сейчас мы ждем пленума Верховного суда (ВС) России, который должен разъяснить подсудность военных дел.

Сложность в том, что есть жертвы — не граждане России, сами обвиняемые могут быть гражданами Украины, ДНР, ЛНР или России, а их преступления совершены на территории иностранного государства, хоть и признанного Россией. Поэтому нужно какое-то общее понимание для легитимности следствия и суда, ведь, по сути, готовится аналог Нюрнбергского процесса.

«Он любит сало и классно матерится по-русски»

Дмитрий Ершов: Мы защищаем не только украинских военнопленных. Так, один из моих клиентов — марокканец Брагим Саадун, а мой коллега защищает британца Шона Пиннера. Их обоих обвиняют по статье 359 («Наемничество») УК РФ. Сколько всего наемников оказалось в руках российского следствия, сложно сказать: я сам знаю о троих.

С 21-летним марокканцем Саадуном мы беседовали до пяти утра: он бербер, и у него очень хороший русский язык, хотя следователи и предоставили ему французского переводчика. Марокканец любит сало и при этом классно матерится по-русски: он рассказал, что научился этому в общежитии, когда проходил курсы русского языка в Полтаве.

Потом Саадун поступил на факультет аэродинамических и космических технологий Киевского политехнического института, но недоучился и отправился служить. Его отец был наемником, и Саадун решил пойти по его стопам. Он служил матросом в 36-й отдельной бригаде морпехов, а в конце 2021 года заключил трехлетний контракт с ВСУ.

Он рассказал российским следователям, что добровольно заключил трехлетний контракт с ВСУ. За свою службу британец получал неплохие деньги, занимался боевой подготовкой украинских военных и готовил им еду в качестве повара. Впрочем, у его сослуживцев другая версия: по их словам, Пиннер был снайпером и активно участвовал в боевых действиях.

«Мы должны быть лояльны к пленным»

Игорь Вагин: Российские военные следователи крайне лояльно относятся к украинским пленным, почти как к коллегам-офицерам. Выезжая с фигурантами дел в поля, на следственные действия, они делятся с ними пайками и покупают им хлеб и воду. Пленные — они такие же люди, как и все, им тоже хочется есть.

Конечно, если бы эти обвиняемые были в ДНР, им бы сильно досталось: в силовиках Донбасса сидит злость, которая копилась в них долгие восемь лет. Но и они над пленными не издеваются. Через несколько дней следственных действий украинские пленные уже нормально общаются со следователями — говорят, мол, думали, что их будут убивать.

Впрочем, вряд ли такие же отношения у наших будут с «азовцами» (бойцами нацбатальона «Азов» — прим. «Ленты.ру») — те все-таки пришли с идеологией. Кстати, пленные морпехи ВСУ говорят: «Мы — не нацики». Но рядовые рассказывают, что они заставляли их кричать: «Слава Украине!» Однако это не лишает их права на защиту и на гуманное отношение.

Мы были в лагере, где содержат пленных украинцев, — он расположен между Донецком и Мариуполем. Я не знаю, что там было раньше: может, СИЗО или колония. В лагере большой двор, пленные разбиты по отрядам, но спокойно выходят и заходят в корпуса, общаются между собой. Однако некоторые пленные сидят по камерам или гауптвахтам как преступники.

Заключенных в лагере кормят и дают им помыться. На следственные действия они приезжают бритыми: видно, что офицеры и не опустившиеся люди. Обычные солдаты ВСУ, конечно, выглядят похуже.

«Мариуполь постепенно оживает»

Российское военное следствие базируется в Донецке, а выезжает в Мариуполь — вероятно, в ближайшее время туда передислоцируется большая группа сотрудников СКР, поскольку там много потерпевших. Но технически работать в Мариуполе пока сложно: в городе нет электричества, воды и жилья.

Тем не менее и следователи, и адвокаты нон-стопом работают там без выходных уже 1,5 месяца. Наш единственный выходной был 9 мая, но по улицам Мариуполя не погуляешь — в городе не рекомендуют одиночные перемещения.

Наши следователи не очень подготовлены в плане техники безопасности — в тех случаях никто не погиб по чистой случайности. Из всего контингента военных следователей, работающих на Украине, три четверти — это выпускники военных вузов, где у них была военная подготовка. Поэтому гражданским следователям СКР там, конечно, необходим инструктаж.

В Мариуполе сейчас все заминировано, везде блиндажи и кровь. Я сам родом из этого города и отлично его знаю, поэтому мне приходится управлять служебными водителями — они не местные и не знают, куда им ехать. Мой отец 26 марта вышел из Мариуполя, где месяц просидел под бомбардировками, а сейчас находится в Крыму.

А мой бывший одноклассник из Мариуполя работал в украинской прокуратуре. Он окончил Казанский университет, работал в прокуратуре Донецка, а после 2014 года уехал в Мариуполь. Он сумел покинуть город, когда открылся гуманитарный коридор, и уехал в Одессу, хотя его теща из Донецка, а он сам занимает пророссийскую позицию.

Этот мой товарищ позвонил мне после отъезда из Мариуполя, и я его спросил, почему он уехал туда, а не к нам. Оказалось, его предупредили: мол, все пленные украинские силовики попадут под фильтрацию.

Я ему объяснил, что все украинские силовики действительно проходят через фильтрацию, но проверкой занимаются не российские правоохранительные органы, а ДНР и ЛНР. Украинцы 3-4 дня живут в лагере, пока их проверяют, и если человек не совершил никаких преступлений, то ему выдают документы и отпускают на все четыре стороны. Теперь мой бывший одноклассник мечтает вернуться домой.

Между тем Мариуполь постепенно оживает. Везде работает техника: разрушенные здания собираются восстанавливать. Я нашел дом, где жил в детстве, и встретил соседей, которые возмущаются, «как наши могли в нас стрелять». Мародерства я не встречал: люди внимательно следят, чтобы чужих в городе не было. Они готовят еду на улице, а ночью возвращаются домой.

***

Третий обмен военнопленными между Россией и Украиной так и не состоялся. 700 наших военнослужащих сегодня находятся в ожидании большого обмена. Неизвестно, какое политическое решение будет принято, но я считаю, что нельзя обменивать «азовцев» на российских бойцов — есть другие военнослужащие ВСУ, которые готовы к этому.

В ЛНР был случай — там в плен дважды попадал один и тот же украинский танкист. Сначала его обменяли, а потом он попался вновь — может, идейный, а может, его опять мобилизовали.

Если же человек невиновен, то он будет ждать либо завершения спецоперации, либо обмена пленными. Если вспомнить Великую Отечественную войну, то после нее много немцев осталось в Советском Союзе. Некоторые из них находились в СССР вплоть до 50-х годов и ждали, когда их вернут домой. Не исключено, что такая же участь может ждать и отдельных пленных из ВСУ.