о перспективах урегулирования афганского конфликта

«Сейчас попытки «Талибана» что-то ещё отвоевать — это уже далеко не «триумфальное шествие», как и попытки правительства Ашрафа Гани что-то талибам противопоставить. Ни у кого в Афганистане нет ресурса даже для условно-относительной победы, что означает неизбежность возвращения за стол переговоров. И, кажется, в руководстве «Талибана» это осознают несколько лучше, нежели в официальном Кабуле».

Результатом активных военных действий, происходящих в Афганистане на протяжении нескольких последних месяцев, нужно считать классическую патовую ситуацию: кабульское правительство не способно контролировать большую часть территории страны, а движение «Талибан»* не обладает ресурсом, необходимым для контроля над уже занятыми территориями и для дальнейшего наступления. Выходом из тупика могут быть только прямые переговоры правительственной стороны с представителями талибов, но и здесь ситуация столь же патовая.

Главными фигурами этой патовой ситуации необходимо считать, судя по всему, президента страны Ашрафа Гани и его ближайшее окружение, отказывающихся согласиться с главным переговорным вопросом — созданием коалиционного переходного правительства с включением в него фракции «Талибана». Этот вопрос обсуждался в Дохе ещё осенью прошлого года на многочисленных площадках с международными посредниками, и можно отметить, что с таким решением согласились бы все внешние участники афганского процесса (это тот нечастый в последние годы случай, когда совпадают даже позиции России и США).

Изначально было понятно, что наступление талибов ставило своей целью создание для «Талибана» максимально выигрышных условий на переговорах в Дохе, но упорство официального (в данное время) Кабула одновременно становится и катализатором наиболее радикальных устремлений части талибских командиров к полному захвату власти в стране военным путём. Впрочем, такой захват не выглядит реальным, недавняя афганская история подобное уже знала. В 1996 году талибы «первого призыва» уже устанавливали свою власть и в Кабуле, и во всех крупных городах на всей территории страны — за исключением нескольких продолжавших сопротивляться анклавов. Однако уже к 2000 году, ещё до американо-натовского военного вмешательства, эта власть быстро фрагментировалась, обнаружив неспособность иррегулярного в своей сути движения к созданию централизованной системы государственного управления.

К тому же уже большинство внешних акторов обозначили «Талибану» границы расположения «красных флажков»: силовой монопольный приход к власти не признает никто. Китай в этом плане пока не артикулировал свою позицию, но, вне всякого сомнения, поостережётся делать подобное в одностороннем порядке. Более того, российской стороной — в частности, в ходе консультаций в Москве 18 марта текущего года — неоднократно выносилось и предупреждение о категорическом непризнании какого-либо «исламского эмирата» как формы будущего политического устройства страны. Об этом же — совсем недавнее заявление Совета Безопасности ООН. Переходное коалиционное правительство —и только оно — должно определить форму этого устройства, обеспечив и её конституционное закрепление.

Сейчас попытки «Талибана» что-то ещё отвоевать — это уже далеко не «триумфальное шествие», как и попытки правительства Ашрафа Гани что-то талибам противопоставить. Ни у кого в Афганистане нет ресурса даже для относительной условной победы, что означает неизбежность возвращения за стол переговоров. И кажется, в руководстве «Талибана» это осознают несколько лучше, нежели в официальном Кабуле. Этим, а не простым желанием пропиариться, как это иногда представляют, объясняется и активная дипломатия талибских делегаций: Тегеран, Москва, Ашхабад, китайский Тяньцзинь — это ещё не полный список их международных контактов последних месяцев. «Талибан» нуждается в международном признании в случае своего вхождения в легитимные структуры власти, а это, в свою очередь, заставляет его — пока, конечно, на вербальном уровне — соглашаться и с условиями, выставляемыми внешними партнёрами по переговорному процессу.

В отличие от сценария, который старается всеми силами развивать правительство Ашрафа Гани, пытаясь самосохраниться и становясь, таким образом, главным препятствием на пути снижения интенсивности конфликта в военной форме. Срыв переговоров и дальнейшие, хотя и в любом случае безуспешные, попытки «Талибана» и его противников военными инструментами установить своё доминирование во власти — это сценарий сохранения у власти Ашрафа Гани с окружением и это наиболее пессимистический из всех возможных на сегодняшний день сценариев из Афганистана.

Возвращение сторон к переговорам и даже создание коалиционного переходного правительства не означают мгновенного прекращения всех военных действий и установления абсолютного мира. Но этот вектор развития событий, во всяком случае, даёт единственно возможные шансы на урегулирование, пусть и не в быстрой перспективе. Критики переговорного процесса по Афганистану забывают (или не знают), как это вообще бывает.

Гражданская война в Таджикистане началась в 1992 году и официально закончилась подписанием между правительством и Объединённой таджикской оппозицией московского соглашения 27 июня 1997 года.

С апреля 1994 года шли межтаджикские переговоры — в Москве и Тегеране, Исламабаде и Алма-Ате, снова в Москве и снова в Тегеране и Исламабаде, в Ашхабаде, в афганском Хосдехе... Переговоры приостанавливались и снова возобновлялись, и всё это время война не прекращалась, менялась лишь интенсивность боевых действий — в большую или меньшую сторону. И после июня 1997-го война сразу не прекратилась, локально она продолжалась ещё в начале 2000-х годов, а последние из радикальных группировок бывшей оппозиции были нейтрализованы только к началу 2010-х. Мир приходит не сразу и не быстро, самое часто используемое понятие «миростроительство» означает процесс, но не одноразовое событие...

Глубина афганских причинно-следственных связей, продолжительность и укоренённость афганского конфликта во много крат сложнее и масштабнее ситуации 1990-х в Таджикистане. Да в таджикском конфликте и не было так много внешних интересантов глобального уровня, в Афганистане же столкновение внешних интересов чрезмерно.

Так что война — войной, а переговоры — переговорами.

3 августа министр иностранных дел ИРА Ханиф Атмар заявил в интервью российским «Известиям» о готовности правительства «включить «Талибан» в некую сделку по разделу власти и вместе работать», одновременно выдвинув условием отсутствие связей талибов с международными террористическими группами и удаление последних с территории страны. В общем-то, это условие вряд ли можно назвать новым: оно звучит уже несколько лет на разных переговорных и консультативных площадках, это условие присутствует в соглашении между США и «Талибаном», заключённом в феврале 2020 года, под которым подписалась и делегация талибов. Однако фоном к заявлению афганского министра становится мощный информационный поток и связи «Талибана» с «Аль-Каидой»** и другими аналогичными структурами. Об этих связях настойчиво говорят представители кабульского правительства, представители США, а ещё, к примеру, серьёзный сегмент этой информации выдают в мировое информпространство индийские СМИ.

Можно понять и американцев, а ещё нельзя исключать, что, пользуясь этими слухами, они могут сделать и заявку на возвращение. Ну или подкрепить старые разговоры о борьбе США с международным терроризмом. Легко объясняется и активность индийской прессы: для националистической индуистской элиты в Дели это лишний повод бросить камешки не только в сторону Пакистана, но и вообще во всё, что так или иначе связано с исламской религией. Список подобных «источников» может быть и продолжен. В этом информационном противостоянии каждый имеет свой гешефт.

Примечательно, что не имеющее никакого интереса в поддержке «Аль-Каиды» МИД России считает эти сообщения просто слухами. По оценкам специалистов, «Аль-Каида» в Афганистане сейчас представляет собой небольшую группу численностью не более 500 человек, которая не принимает никакого участия в боевых действиях. Собственно, как и полагается сетевой структуре, она и всегда была нацелена на совершение лишь точечных терактов, но никак не на ведение позиционной войны.

Другая подобная группировка неафганского происхождения, некогда имевшая связи с талибами, — «Исламское движение Узбекистана»*** — когда-то насчитывала несколько тысяч боевиков. По оценкам глубоко и адресно изучающего эту проблематику ташкентского эксперта Виктора Михайлова, сегодня ситуация совершенно иная.

Граждан Узбекистана в международных террористических организациях в Афганистане не более 300, и они уже не те мечтатели — иной уровень оптимизма и желания строить халифат. И нужно отметить, что выведение «Исламского движения Узбекистана» из числа активных акторов террористической деятельности — заслуга как раз талибов, разбивших эту группировку в 2015 году, когда узбекские боевики присягнули эмиссарам «Исламского государства»****.

Борьбу с отрядами последнего в нескольких регионах Афганистана в последние годы ведёт именно и только «Талибан».

* «Талибан» — организация признана террористической по решению Верховного суда РФ от 14.02.2003.

** «Аль-Каида» — организация признана террористической по решению Верховного суда РФ от 14.02.2003.

*** «Исламская партия Туркестана» (бывшее «Исламское движение Узбекистана») — организация признана террористической по решению Верховного суда РФ от 14.02.2003.

**** «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ) — организация признана террористической по решению Верховного суда РФ от 29.12.2014.

Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.