Постпред России при ЕС Владимир Чижов в итоговом интервью 2020 года рассказал корреспонденту ТАСС о ключевых проблемах европейской политики, их неочевидных аспектах и влиянии на Россию. Как ЕС, пытаясь купить европейские вакцины, получил американские, что ждет "Северный поток — 2" и отношения ЕС с администрацией Байдена, какие проблемы создаст Brexit России и Китаю. И наконец, как брюссельская идеология "Зеленого курса" может породить в ЕС универсальный протекционистский инструмент — ПКУМ. Российский постпред отметил, что хотел бы испытывать оптимизм по поводу развития отношений ЕС и России в 2021 году, но реальных предпосылок для этого не видит.
— Вакцинация от COVID-19 стала сегодня одной из основных медийных тем в Евросоюзе. Сейчас в современном мире вакцины стали инструментом политического влияния и экономическим ресурсом...
— К большому сожалению, это так. Я, к примеру, считал, что пандемия, которая и переводится с греческого как нечто "всенародное", давала уникальную возможность для человечества объединить усилия, чтобы вместе победить этого невидимого простым глазом, опасного, но сугубо неполитизированного врага. Врага, не отягощенного не политическими, ни идеологическими стереотипами, в равной степени угрожающего всем. Увы, этого не произошло.
— Первая вакцина от COVID-19 — "Спутник V" была создана в России. Ведем ли мы переговоры на государственном уровне с институтами ЕС о возможности ее применения в Евросоюзе? Обсуждается ли в Брюсселе тема поставок в отдельные страны, например в Венгрию?
— По "Спутнику V" мы на политическом уровне никаких разговоров ни с евроструктурами, ни с отдельными странами ЕС не инициируем. У нас нет такой необходимости или потребности. Главная задача для России — обеспечить вакциной население Российской Федерации. Далеко не простая, кстати, задача, поскольку производственная база столь специфического продукта не резиновая.
Именно поэтому, когда другие страны, будь то Сербия или Аргентина, выражают интерес, Москва говорит: "Пожалуйста, мы предоставим технологию, дадим пробную партию, налаживайте производство на своей базе".
Из стран ЕС на это решилась только Венгрия, которая давно имеет в ЕС неоднозначную репутацию бунтаря.
Но в итоге Еврокомиссия была вынуждена признать, что в критической ситуации Венгрия имеет право использовать эту вакцину. Хотя при этом ей не дадут права ни продавать, ни передавать российскую вакцину другим странам ЕС.
Венгрия — страна небольшая, но с традиционно высокоразвитой фармацевтической промышленностью, произведенные там лекарства были известны у нас еще в советские времена. Так что свои потребности венгры точно смогут удовлетворить.
Насколько их опыт окажется положительным, скоро увидим. Пока официальная позиция Еврокомиссии была такая: "Мы ориентируемся на европейскую вакцину". А на момент нашего с вами разговора в ЕС сертифицирована только американская Pfizer ("Пфайзер") и на подходе Moderna ("Модерна"). Тоже американская. Хотя надо сказать, что производственные площади этих компаний действительно находятся на территории государств ЕС. Например, Pfizer производит свою вакцину совсем неподалеку от Брюсселя — в деревеньке Пур, что под Антверпеном. Впрочем, на звук фанфар, возвещающих о сертификации вакцины Pfizer в ЕС, с радостью откликнулись далеко не все. Ведь хранение и транспортировка при температуре минус 70–80 градусов — это весьма непростая и дорогостоящая логистическая задача для очень многих государств.
— AstraZeneca ("АстраЗенека") уже объявила, что изучает совместное применение своей вакцины со "Спутником V". Означает ли это, что такое комбинированное применение вакцин откроет возможность широкого использования "Спутника V" в Евросоюзе?
— Это будет зависеть от самой AstraZeneca. Если они хотят — пусть добиваются. Мы никого ни о чем просить не собираемся.
В принципе наша философия такова, что мы не рассматриваем вакцину как источник прибыли. Конечно, если мы будем ее поставлять за границу, то за деньги. Но в России, для российских граждан вакцинация будет бесплатной. Все остальное — предмет дальнейших договоренностей.
— ЕС и Великобритания достигли соглашения о торговле и сотрудничестве после Brexit. Как вы прокомментируете завершение этих длительных переговоров?
— Подводя общие итоги процесса Brexit, можно констатировать, что все попытки Великобритании разделить страны ЕС на переговорах и даже заключить отдельные соглашения с различными странами сообщества не увенчались успехом. В целом мой вывод — Brexit в известной мере сплотил остающиеся страны Евросоюза.
На последнем витке этого явно затянувшегося марафона одной из главных тем были условия ведения промысла рыбы. Крайне напряженная дискуссия по рыболовству интересна тем, что эта отрасль дает менее 1% ВВП Великобритании и порядка 1,5% ВВП Евросоюза. То есть правы те, кто подчеркивает не столько экономическую, сколько политическую и даже психологическую природу этого конфликта. Великобритания, как известно, остров, а вокруг каждого острова закономерно образуется обширная исключительная экономическая зона шириной 200 морских миль, за исключением тех мест, где она упирается в экономическую зону другого государства (как, например, в проливе Ла-Манш). Однако рыба-то не знает, в чьих водах она плавает. Не готов судить, слаще ли вода вокруг Великобритании или там больше корма, однако факт тот, что 60% всего вылова ЕС приходится именно на британскую зону.
Ну и, конечно, в этом контексте здесь часто вспоминают пресловутый договор 1666 года.
(Торговый договор 1666 года между королем Англии Карлом Вторым и королем Испании Филиппом Четвертым. Одним из пунктов этого договора было предоставление рыбакам бельгийского города Брюгге вечного права свободного лова в британских водах. Таким образом Карл Второй отблагодарил этот ныне бельгийский город, находившийся тогда под властью испанской короны, за предоставление ему убежища в 1651–1659 годах. Карл Второй был вынужден бежать из Англии после казни своего отца Карла Первого в результате Английской революции под руководством Оливера Кромвеля. В настоящее время текст договора считается утерянным, однако Бельгия продолжает настаивать на соблюдении исторического права свободного лова в британских водах для зарегистрированных в Брюгге/Зеебрюгге компаний — прим. ТАСС.)
В любом случае на переговорах дискуссия шла вокруг цифр, а именно процента уменьшения квоты, которую ЕС выбирал до Brexit. Изначально Брюссель был готовы потерять 15%, Лондон же настаивал на сокращении на 80%. Постепенно переговорщики эти цифры сблизили и пришли к компромиссу, что ловля в течение первых пяти лет будет постепенно сокращаться до уровня на 25% ниже нынешнего, а затем допустимые объемы будут согласовываться ежегодно. Причем уже сейчас Лондон и Брюссель придерживаются различных взглядов на эту перспективу.
Наличие сделки дало возможность всем вздохнуть с облегчением. Но не глубоко. Ведь дьявол кроется в деталях — впереди еще ратификация соглашения. На этом берегу Ла-Манша свое слово должны сказать даже не 27 парламентов стран ЕС, а добрых 37. Ведь только в одной маленькой Бельгии сделку проведут через целых четыре парламента (федеральный парламент королевства и парламенты трех регионов страны: Валлонии, Брюсселя и Фландрии, где и находится город Брюгге — прим. ТАСС).
В ряде стран ЕС, которые Brexit особенно серьезно затрагивает, этот документ будут рассматривать буквально под лупой, в том числе во Франции, Бельгии, Нидерландах и, конечно же, в Ирландии. Успеют ли там завершить этот процесс за согласованные между Брюсселем и Лондоном два месяца, с 1 января по 28 февраля, — большой вопрос. В свою очередь Европарламент уже недрогнувшей рукой определил, что займется ратификацией только на плановой пленарной сессии в марте. Предполагается, что в оговоренный период соглашение будет работать в режиме временного применения, но это тоже обоюдоострое решение. Ведь сразу будет накапливаться некий опыт реализации соглашения, а он может быть как позитивным, так и негативным. И это может повлиять на процесс ратификации.
— Что на практике означает Brexit для России?
Раньше квоты и тарифы на поставку любой продукции рассчитывались, исходя из статистики 28 государств. Теперь придется все пересчитывать на 27 стран. Это далеко не автоматический процесс, он потребует согласования.
В этом плане Россия находится в лучшем положении, чем, скажем, Китай, поскольку номенклатура нашего экспорта в ЕС не столь широка. А что будет с торговлей Европы с США — это вообще отдельная история.
В остальном для России принципиально мало что изменится. Можно, конечно, надеяться, что, как правило, недружественный нам голос Великобритании перестанет звучать в ЕС и участвовать в формировании единой внешнеполитической позиции объединения. Однако это никак не помешает ему звучать вне Евросоюза, в том числе в НАТО.
Опять же, без Великобритании у ЕС появляется несколько больше шансов реализовать те проекты, которые обращают на себя наше внимание, в частности проект усиления так называемой стратегической автономии. Хотя в его успехе я не вполне уверен — ведь в ЕС всегда найдутся желающие занять британскую нишу главного проводника интересов США и евроатлантической (читай: антироссийской) повестки. Мы даже знаем, кто это может быть. Но что тут можно сказать — разве что в очередной раз повторить, что Россия всегда последовательно выступала за то, чтобы Евросоюз был действительно независимым игроком на мировой арене.
— Говоря о независимости, глава дипломатии ЕС Жозеп Боррель активно продвигает в Евросоюзе концепцию "стратегической автономии" сообщества...
Как объясняет данную концепцию сам Боррель, она заключается не в противопоставлении Евросоюза США или НАТО, а просто в необходимости опираться в большей степени на собственные ресурсы, собственные силы.
Характерный пример — это ситуация, в которой оказался Евросоюз, когда пришел коронавирус. Возьмем для примера Бельгию. Здесь есть служба гражданской обороны, она аккумулирует некий стратегический резерв, в том числе запас пресловутых масок и других защитных средств, каждое из которых имеет собственный срок годности. Некоторое время назад сроки годности этих предметов закончились, и бельгийцы их списали и уничтожили (Бельгия уничтожила в 2019 году до 6 млн масок, решив не восполнять их запас — прим. ТАСС).
А с началом пандемии оказалось, что новые достать негде. Причем не только в Бельгии, но и во всем Евросоюзе. Попытались по инерции обратиться к китайцам. Те закономерно ответили: дескать, подождите, пока себя обеспечим, у нас население 1,5 млрд. Неудивительно, что до конца весны 2020 года маски в Бельгии были в большом дефиците.
— Совет ЕС и Евросовет (саммит глав государств сообщества) в декабре заявили о намерении полностью реконструировать отношения с США при администрации Байдена, вернуть их в дотрамповскую эру. Насколько, на ваш взгляд, это осуществимо?
— Я бы не стал воспринимать это как дежавю ситуации 12-летней давности, своего рода "Обамаманию 2.0". Мир теперь другой, он значительно изменился. Накал предвыборной борьбы в США в этот раз был посильнее, чем в 2008 году, когда победил демократ Барак Обама. Тогда все посмеивались над "бушизмами", и Обаму воспринимали в Брюсселе буквально как мессию, особенно когда он впервые сюда приехал с визитом. Я это наблюдал с некоторым удивлением и даже иронией.
Сейчас такого, наверное, не будет. Хотя по Европе пронесся громкий вздох облегчения еще до подведения итогов выборов в США. Уж больно здесь хотели увидеть в Белом доме Байдена. Не потому, что он вызывает у евробюрократов такой восторг — в большинстве своем они достаточно трезво оценивают приходящую администрацию. Но их очень привлекает сам факт смены руководителя Белого дома.
Не равноправному, конечно, но более плотному. Это первое.
Второе. Решения Трампа, вызвавшие наибольшие возражения здесь,— выход из международных договоров. Для ЕС наибольшее значение имело Парижское соглашение по климату, затем СВПД по Ирану, затем все остальное. У России, конечно, по приоритетности другой список, у нас наибольшую озабоченность вызывает отказ США не столько от многосторонних, сколько от двусторонних договоров, затрагивавших весьма важную сферу вооружений, таких как ДСНВ или ДРСМД. В Брюсселе должны понимать, что сейчас речь о пересмотре всего наследия Трампа не идет. Например, позиция США по вопросу о том, кто сколько должен платить за оборону и в бюджет НАТО, вряд ли претерпит какие-либо кардинальные изменения. Я с осторожностью оцениваю и перспективы декларированного США намерения просто так вернуться к выполнению СВПД по Ирану.
— Но если Брюссель все это понимает, как тогда быть с официальными заявлениями с призывами разом исправить все в отношениях ЕС и США?
— Я бы сказал, что не все, что говорится публично, отражает реальное отношение говорящего к действительности, да и саму реальную действительность как таковую. Посмотрим, как будет развиваться ситуация.
— В контексте отношений с США главный вопрос — какое развитие ожидает сюжет с "Северным потоком — 2"?
— На фоне того, что с первым "Северным потоком" все очень хорошо — он даже был внесен Еврокомиссией в список приоритетных проектов, на которых зиждется энергобезопасность Европы, становится очевидно, что ситуация вокруг "Северного потока — 2" не имеет никакого отношения ни к самой этой трубе, ни к планам ее использования, ни к источникам, ни к потребителям газа. Это чистая политика, сочетающая элементы откровенно недобросовестной конкуренции.
Плюс попытка за счет России продолжать финансировать Киев. Ведь украинский транзит российского газа, по разным оценкам, дает тамошним властям до 3 млрд долларов бюджетных поступлений в год. По сути деньги из воздуха. Компенсировать Киеву такие доходы в случае прекращения транзита ни Евросоюз, ни Соединенные Штаты, конечно, не намерены.
— А как быть с угрозой применения санкций к европейским компаниям — участникам проекта? Ожидаем ли мы, что ЕС попытается договориться с Байденом об отказе от этих санкций либо применить некие контрмеры, чтобы защитить свои компании?
— Все санкции против "Северного потока — 2" касаются его строительства, но не эксплуатации. А с мерами против строительства американцы явно опоздали. В ближайшее время трубы будут достыкованы, и после сертификации вопрос должен быть закрыт. Что касается европейского бизнеса, то деньги на проект заинтересованные энергокомпании уже внесли.
— Иными словами, вы уверены, что "Северный поток — 2", несмотря ни на что, будет достроен?
— Конечно, он будет достроен. Там совсем немного осталось. В том, что он будет и эксплуатироваться, я не сомневаюсь. Сейчас, конечно, зима, прокладывать морской участок непросто, но мы смотрим вперед с уверенностью.
— В рамках своей идеологии "Зеленого курса" по строительству к 2050 году экономики с нулевыми углеродными выбросами Евросоюз разрабатывает систему таможенных пошлин на товары из стран с более низкими экологическими стандартами. Считаем ли мы, что этот инструмент станет средством протекционистской защиты экономики ЕС, готовимся ли к его появлению и насколько это нововведение соответствует существующим нормам ВТО?
— Да, ЕС разрабатывает так называемый пограничный корректирующий углеродный механизм, сокращенно ПКУМ. Да, похоже, им будут злоупотреблять в целях протекционизма. И нет, с нормами ВТО в их нынешнем виде он точно не стыкуется.
Что касается проблем, которые этот ПКУМ создаст, они очевидны не только нам. И те дискуссии, которые шли на разных уровнях в Женеве, в ВТО, это подтверждают. Еэсовцы явно чувствуют себя неуютно. На все вопросы отвечают: дескать, механизм еще не готов, продолжаются общественные консультации, и это дело не сегодняшнего дня. Но такие заверения вовсе не значат, что к возможному введению ПКУМ не надо готовиться.
Любая экспортоориентированная экономика ведь достаточно инерционна. Если вы производите сталь, например, или пшеницу, то у вас бизнес-план рассчитан на годы вперед. И если в какой-то момент вам говорят: "все, отныне, если хочешь продавать свой товар у нас, тогда плати", на это может быть только один ответ: "тогда я введу ответные меры, и ваши, например, сыры или омары подорожают на 50 или 70%, причем не только у нас, но и в сотне других стран, которые будут чувствовать себя ущемленными вашим налогом".
— А как к этому готовится Россия, помимо консультаций в ВТО?
— Этот вопрос обсуждается в Москве на уровне правительства и даже рассматривался на уровне Совета безопасности. И именно наше постпредство в числе первых привлекло внимание российских правительственных и бизнес-структур к этой грядущей проблеме. В чем, собственно, и заключается наша работа.
— В целом в перспективе 2021 года видите ли вы какие-либо возможности для улучшения отношений России и ЕС?
— У меня такая должность, что если на ней не быть оптимистом, то долго не протянешь. Поэтому надеюсь, что следующий год принесет нам какие-то позитивные подвижки, хотя оснований для радикальных перемен, честно скажу, пока не вижу. Если оценивать год заканчивающийся, то хорошего, конечно, было мало.
Беседовал Денис Дубровин