Сколько всего написано на удмуртском!

В четверг, 27 ноября, культурные люди отмечают Всемирный день удмуртского языка. По этому поводу автор статьи решил побеседовать со своей подругой Анастасией Шумиловой. Разговор должен был быть интересным потому, что она не только поэтесса, пишущая на родном для себя удмуртском языке, но и является главредом журнала «Кенеш» — основного литературного издания на удмуртском в современности. Кроме того, в своём ТГ-канале она занимается своеобразным дивульгационизмом в области языка, открывая заново многие имена удмуртских литераторов прошлого и особенности самого языка. В начале февраля мы беседовали о живости языка, теперь новый разговор.

— Почему молодая и современная ты решила писать и творить на удмуртском, ведь, грубо говоря, он будет понятен меньшему количеству потенциальных читателей?

— Мне кажется странной сама постановка вопроса. Не хотелось бы, чтобы удмуртское ассоциировалось с чем-то старым, древним и несовременным. Сейчас очень много таких проектов, которые показывают, что удмуртский язык, удмуртская культура — современные.

В разное время я по-разному отвечаю, почему я пишу по-удмуртски. Сейчас будет так: потому что я не могу писать на другом языке. Мне кажется, на других языках у меня и не получается.

Во-вторых, это мой язык, и он мне интересен. Интересно его изучать в формате поэзии, потому что она раскрывает логику, структуру, лексическую и грамматическую красоту языка. В последнее время я «тащусь» по разным суффиксам, в первую очередь — -лань.

То, что удмуртский будет меньше понятен большинству — на самом деле, мне даже так комфортнее. В декабре жду выхода своей книги поэзии на двух языках. И мне очень некомфортно, что потенциально эти тексты прочитает большое количество людей. Ведь мне часто кажется, когда я перечитываю свой текст, — какая же глупость, так не надо было писать. Но когда ты пишешь на удмуртском, потенциально меньше людей, которые могут так подумать. Мне комфортно в этом мире.

Сейчас много пишущих по-русски авторов, но при этом им бывает труднее найти своего читателя, чем автору, пишущему по-удмуртски. Сегодня много издаётся, активны различные литературные течения, тусовки, паблики в соцсетях. И мне кажется, там тоже нет такого: «Напишу текст, и его все прочитают». Конечно же, это не так.

Много факторов, почему я пишу на удмуртском. Но в первую очередь — я не могу иначе. Это моё.

— Каково вообще место «национальной» художественной литературы сегодня в Удмуртии? Авторы издают «для себя», или они искренне отправляют на ярмарки в Москву, и там реально интересуются?

— Про место национальной литературы в Удмуртской Республике было бы интересно узнать у кого-то извне. Я нахожусь в самом эпицентре удмуртской литературы, и мне кажется, что её много, она везде, её видно. Я часто говорю, что у меня очень большой удмуртский мир, наполненный удмуртскими событиями, удмуртским языком. И мне кажется, что, когда я выхожу из своего мира, реальное положение хуже, чем я думаю.

С литературой также. Вокруг меня люди, которым также искренне интересна эта литература, которые читают, интересуются.

Сейчас люди уже знают про Кузебая Герда, Ашальчи Оки. Их имена звучат, даже если и не в «Событийном календаре». Хотелось бы, чтобы эти имена уже стали брендом и имён было больше. Ведь у нас много классных авторов. Вот Флора Васильева и Геннадия Красильникова знают. Если же говорить про сегодняшний день, то всё зависит от самого автора. Насколько он может себя продвигать.

Например, Вячеслав Ар-Серги печатается в «Литературной газете», помогает другим авторам там издаваться. Нужны какие-то посредники. Вот классно, что есть ребята из книжной лавки «Кузебай», — им интересна удмуртская литература, интересно что-то делать извне удмуртского мира. Не знаю, насколько будет интересна моя книга стихотворений, но «Свин Петыр» и «Матӥ» — неплохо пошли, люди интересовались. Просто, как и везде, надо продвигать, надо показывать.

— Делают ли удмуртские авторы подстрочный перевод на русский сегодня?

—Не все. Я тоже не очень хотела издавать что-то с русскими текстами, потому что, как уже сказала, мне хватает удмуртско-язычного читателя. Но эта практика существует достаточно давно. У Владимира Емельяновича Владыкина есть такая замечательная книга «О чём поёт тюрагай». Она изначально двуязычная, тексты идут паралельно. Стихотворение на удмуртском, а рядом авторский русский перевод, который написан в формате верлибра. Ещё где-то в 1980-90-е годы публиковалась серия «Зарни крезь», и там выходил фольклор. Почти десять книг, где тексты шли в параллельном переводе. У Петра Захарова есть такие книги, у Ларисы Ореховой. У Алексея Арзамазова тоже несколько таких книг.

Такие книги на двух языках издаются, вопрос — насколько это самим авторам нужно, этим заниматься.

— Ты главред журнала и интересуешься состоянием финно-угорской литературы сегодня. Это не удивляет. Но одно из ярких твоих действий в «Телеграм»-канале — возрождение интереса к «старым авторам». Почему ты решила «заново открыть» этих довоенных авторов для широкой публики? Что даже вылилось в переиздание книги про «Свинтуса Петю».

— Не знаю, как я начала вдруг читать этих авторов. Просто мне это интересно. Я делаю то, что интересно мне. Что-то связанное с моей работой в журнале «Кенеш». Потому что хочется смотреть, что раньше в нём публиковалось. Знакомилась с архивом и обнаружила, что очень много классных материалов, которые раньше могли бы показаться неинтересными, или даже не знаешь о них. И там уже одно за другим затягивает. Оттуда уже сложно выбраться, это просто золотой сундук. Мы в журнале так и рубрику назвали «Зарни шыкыс», где публикуем рассказы 1920-30-х годов.

В те годы только шло становление удмуртского литературного языка; просто буйство жанров, диалектных слов и выражений, многие из которых ушли из современного удмуртского. А это самый смак языка!

А история про «Свина Петыра» изначально началась как шутка, а вылилась в издание полноценной книги. Надеюсь, это не последний подобный опыт.

Уже из интереса к этому периоду мы с коллегами из организации «Куара» делали медиа-курс удмуртской литературы, где брали этот временной период — устраивали читки пьес. Это всё классно в качестве познания истории удмуртской повседневности. Никакого фильма об этом не снимут, как жил народ в 1920-е годы.

Конечно, там есть пропаганда советской власти, но через детали быта, поведения героев твой народ перед тобой оживает. Это и хочется показать людям.

— Можно ли говорить о процессе «забывания» авторов? Или вот шутка последних месяцев в твоём ТГ про репку — пусть хихикают только филологи, а современным «удмуртским читателям» хватит и современных авторов?

— Конечно, это естественно — всё забывается. Меня всегда пугает мысль, сколько всего написано на удмуртском! И многих из них никто никогда в жизни уже не прочитает. Ну, несколько литературоведов, если повезёт. И когда ты участвуешь в спасении от забвения, стараешься не быть тем, о ком Лев Лосев писал:

Ни Риму, ни миру, ни веку,

ни в полный внимания зал –

в Летейскую библиотеку,

как злобно Набоков сказал.

А про репку и остальные подобные шутки, хотелось бы, чтобы хихикало как можно больше людей. Ведь это создаёт культурный код. В удмуртском у нас мало подобного. А вот литература нам может дать намного больше объединяющих явлений, реалий, которые делают нас особенными и для других с положительной стороны. Пусть читатели читают и прежних авторов, и современных. Главное, чтобы на удмуртском языке. Это было бы хорошо.

(18+)

Фото предоставлены героиней публикации.