В минувшее воскресенье на Новодевичьем кладбище открывали памятник Александру Анатольевичу Ширвиндту. "Ширвиндт и памятник, - как-то не складывается", - написала Ядвига Юферова - заместитель главного редактора "РГ", которая отвечает за гуманитарное осмысление происходящих со всеми нами событий. Действительно, не складывается. Элегантная буква "Ш" с надписью "Ширвиндт" работы отца и сына Наличей лишена тяжести надгробья и даже отражает изящную иронию, подобающую герою, - быть может, и поэтому тоже мы до конца не сможем поверить, что он ушел от нас насовсем.
Нынешняя эпоха сохраняет не только старые фотографии и ломкий целлулоид кинопленки, мы обладаем счастливой возможностью посылать друг другу качественные видео, сохранившие публичные и частные выступления наших друзей. Телеканалы посвящают им вечера памяти, в которых они выглядят как живые, и кажется, что сейчас все закончится - и мы отыщем их среди публики, растекающейся из студии, где шла программа, и пойдем продолжать в какое-нибудь укромное место, подальше от любопытных. Мы не прощаемся с ними, даже номера телефонов не удаляем. А нейросети позволяют создавать оставшимся на земле некую дополненную реальность, устраивать связь с небесами, откуда при помощи ИИ покинувшие бренный мир могут поговорить с теми, кто сохранил плоть и кровь.
С горечью смирялся с тем, что тексты становились все менее застольными и все более поминальными
Но все же, восхищаясь новейшими технологиями, а как ими не восхищаться, со странным постоянством вспоминаю слова знаменитого английского критика Кеннета Тайнена - идеолога "рассерженных молодых людей" и литературного советника Лоуренса Оливье: "Мы всегда говорим, что посмотрели старый фильм Марсела Карне, и никогда не скажем, что прочитали старый роман Золя". Погружаясь в литературный текст, ты свободен в своих фантазиях. Память - это открытая книга, где время подвижно, где ты не прикован к навязываемому изображению. Достоверность движущейся картинки отступает перед воспоминаниями, где твоя связанность с ушедшими обладает душевной близостью, которую не запечатлеть на пленке. Спустя годы мы смотрим и слушаем великих артистов прошлого, и обычно нам непросто понять, почему они были кумирами прошедших эпох. Только восторженные отклики их современников убеждают в том, что эти люди были так важны для миллионов их почитателей, что именно они выражали дух и нерв ушедшего времени. Поэтому так важны эти свидетельства.
Почти двадцать лет сотрудничая с "РГ", которая завтра отмечает свой день рождения, писал про многих из них в дни юбилеев и в дни похорон. Про живых в форме тоста (Ширвиндт всегда в застолье, поднимая кого-то, говорил: "Облеки в форму тоста"), про ушедших - не стесняясь панегириков (памятуя, что либо хорошо, либо ничего). С горечью смирялся с тем, что тексты становились все менее застольными и все более поминальными. Причем чаще всего про одних и тех же людей. Миронов, Горин, Ефремов, Темирканов, Табаков, Антонова, Ширвиндт, Бартошевич…
Этот список нетрудно продолжить, так как скорость, с которой мои герои поднимались по лестнице, ведущей на небеса, становилась большей, чем дозволено правилами дорожного движения на трассах. И не успел закончить эту фразу, как поочередно пришли известия о смерти Ивонн Кальман, Владимира Симонова, Эрика Булатова… Все они оставили след не только в общекультурном пространстве, но и в жизни всех, кто сталкивался с ними, в том числе и в моей жизни.
Про Булатова и Симонова лучше меня напишут многие. Мой долг оставить несколько поминальных слов об Ивонн Кальман - дочери великого композитора Имре Кальмана хотя бы потому, что ее знают меньше других и память о ней сохранят лишь ее друзья. Мы лично познакомились с ней в 2016 году, когда она приехала в Москву на премьеру "Принцессы цирка" в Московском театре мюзикла. И сразу после нее дала интервью, в котором были слова, оказавшимися для нас пророческими: "В Москве есть большое количество шоу, но такого, как "Принцесса цирка", нет". Когда в недавнем сентябре приглашал ее на 700-е представление этого спектакля, она, уже испытывая недомогание, сказала, что приедет на 1000-й спектакль. Мы посвятим ее памяти все декабрьские и январские представления, она того стоит.
Впервые услышал ее имя от ее матери - знаменитой Веры Макинской, на которой Имре Кальман женился в 1929 году. В 1994 году, Вера вела со мной переговоры о том, чтобы российские театры начали выплачивать полагающийся гонорар за музыку ее покойного мужа. "Моя дочь Ивонка была в Тель-Авиве, где видела "Принцессу цирка", которую давал Екатеринбургский театр музыкальной комедии. Он собирал аншлаги. Надо платить". Похоже, нашей "Принцессой цирка" мы расплатились с семейством Кальман сполна. Ивонка была любящей и верной дочерью своих родителей, мы задумывали сериал, посвященный ее семье, в жизни которой было много трагических страниц. Хотели сочинить мюзикл о судьбе Кальмана. Сможем ли мы все это сделать без нее?..
В этих портретах - картина мира. Читая их, уже не кажется, что газета живет лишь один день
За минувшие тридцать пять лет на страницах "РГ" появилось огромное количество портретов самых разных людей - рабочих, воинов, ученых, педагогов, врачей, политиков, деятелей культуры, журналистов, всех, кто представляет интерес для читателей. В этих портретах представлена картина мира прошлого, настоящего, прорастающего в будущее. Читая их, уже не кажется, что газета живет лишь один день. Эти материалы - навсегда.
"РГ" предоставляет своим колумнистам невиданную свободу. Мы пишем о том, что считаем важным. Но, перефразируя, одного из главных редакторов "Нью-Йорк таймс" конца прошлого века, могу сказать, что в "РГ" не работают люди, которые не знают, что нужно "РГ". То есть миллионам читателей, которые начинают свой день с любимой газетой.