В Театре Сатиры представили "Свадьбу Кречинского"

Спектакль у режиссера Евгения Герасимова получился размашистый, затейливый и помпезный. Например, здесь целых два пролога. Один на авансцене (так сказать, пролог на небесах), где является сам покойный комедиограф Сухово-Кобылин (Евгений Герасимов). И обещает, что уж в этой-то постановке каждый найдет пищу для души: мужчины - сатиру, а дамы - любовь и сопутствующие страсти.

Спойлер: оба обещания не исполнятся. Сатира тут сведется к иллюстрации прописных истин: врать грешно, азартные игры разорительны, драться нехорошо и больно, жениться для денег - неблаговидное предприятие. Зато любви и любострастия окажется предостаточно; правда, вызывать эти чувства будут по большей части все те же деньги и доставляемые ими радости.

Второй пролог - в игорном доме (так сказать, в преисподней). Тут главный герой проигрывается дотла, но обещает возобновить свой кредит и поправить свое реноме выгодною женитьбою. Все это излагается в незамысловатых куплетах (инсценировка Владимира Герасимова). При этом названия карточных мастей употребляются самые вульгарные: крести и черви. Сам Кречинский в пьесе держался классической терминологии (бубны, трефы, червы, пики), да, пожалуй, по роду своего ремесла мог знать названия старопольские (вини, жлуди и др.).

Впрочем, весь спектакль отличается очевидной эклектикой. Скажем, одеяния героев тут вроде бы условно-исторические (художник по костюмам Андрей Климов); но при этом шулер Расплюев (Евгений Хазов) носит пушкинские бакенбарды, гороховое пальто, как у филера из охранки, и лаковые двухцветные штиблеты, как у Остапа Бендера.

Сопровождают всю эту кутерьму три или четыре дамы-сплетницы, с вокальными нумерами и в перьях, и два кордебалета, мужской и женский, которые к тому же беспрестанно переодеваются. Из чего становится понятно, что спектакль будет с покушеньями на мюзикл (композитор и аранжировщик Алексей Лосихин). И все бы ничего - но текста Сухово-Кобылина очень жалко. Променять его уморительные или разительные реплики на несмешное либретто и громогласный рэп - воля ваша, сомнительное решение.

Постепенно, однако, спектакль входит в берега, а герои переходят на прозу. Да и музыка становится разнообразней: мимолетная история про белого бычка разворачивается в целую испанскую корриду, а лирические сцены сопровождаются русской плясовой с анахроническими балалайками... В общем, начинаешь понимать, что происходящее тебе местами определенно нравится.

Хорош Кречинский (Игорь Лагутин) - потасканный красавец с интонациями усталого, но снисходительного учителя, внушающего несмышленышам очевидные вещи. При этом в одной и той же сцене он может предстать то самозабвенным Ноздревым, то напористым Кочкаревым, то сладострастным Шпонькою (у Сухово-Кобылина ведь часты гоголевские заимствования, вплоть до имен собственных).

Невеста Лидочка (Карина Myca), в лучших традициях, наивна и трепетна. Весьма убедительны тетушка Атуева, этакая гранд-дама (Майя Горбань), и отвергнутый жених Нелькин, забавный бодрячок гренадерских статей (Антон Буглак) ... Правда, все герои Сухово-Кобылина - либо дремучие провинциалы, отторгаемые Большим Городом, либо безнадежные маргиналы на краешке Большой Игры или Большого Света... Но для спектакля Большой Руки простительны некоторые вольности.

Есть и раздражительные моменты. Герои заканчивают диалог - и вдруг начинают петь ровно то же самое, только в рифму. Но позвольте, на то она и музыкальная драматургия, чтобы вокал и танцы как-то двигали действие либо разъясняли интригу. Однако в спектакле это происходит только в прологе и эпилоге. А досадней всего, что за всем этим кордебалетом безвозвратно утрачивается свойственная пьесе атмосфера лихорадочного напряжения, где каждый крупно рискует - деньгами, репутацией, любовью, надеждами, девичьей честью и будущей семейной жизнью.

В общем, создатели спектакля проявили немало выдумки и мастерства. Но в финале им совсем изменяют вкус и такт. Кречинский у них решительно раскаивается и с восторгом соединяется с Лидочкой. А старик Сухово-Кобылин, в гроб сходя, благословляет это решение... Закончить сладеньким хеппи-эндом самую знаменитую пьесу самого желчного русского комедиографа - это уж да, признаюсь, как говаривала одна гоголевская гранд-дама.

Интересно, что бедный Кречинский будет делать в глуши, в нечерноземном имении? Пить горькую, пропадать на псарне и играть с дворовыми в дурачки на щелбаны?