Выставка о Гиляровском предлагает уникальное путешествие с королем репортеров
"Будь как вор на ярмарке! Репортерское дело такое", - наставлял начинающего журналиста в 1882 году редактор "Московского листка" Николай Пастухов. Репортер оказался способным.
Как он сам говорил: "Сил, здоровья и выносливости у меня было на семерых. Усталости я не знал. Пешком пробегал иногда от Сокольников до Хамовников, с убийства на разбой, а иногда на пожар, если не успевал попасть на пожарный обоз". Пешком, потому что на конке медленно, а брать Ваньку-лихача - дорого. Но ему было не привыкать. Ему было 27 лет, и его звали Владимир Гиляровский.
Выставка в Музее русского импрессионизма "Свой человек. Владимир Гиляровский", приуроченная к 170-летию со дня рождения короля репортеров, выстроена как путешествие во времени. Главный проводник тут - Владимир Алексеевич Гиляровский, он же "дядя Гиляй", "Проезжий корнет", "Алексей Иванов", "Алеша Бешеный"… Он же - главный экспонат выставки.
Если вы хотите представить, как выглядел Владимир Алексеевич, подойдите к памятнику Николаю Васильевичу Гоголю, что во дворике Дома Гоголя на Никитском бульваре, найдите там среди персонажей писателя Тараса Бульбу. Скульптор Николай Андреев своего Тараса лепил именно с Гиляровского. Чтобы убедиться в верности оригинала, можно сравнить с портретом на памятнике писателя на Новодевичьем кладбище, который создал скульптор Сергей Меркуров. Тот портрет Меркуров делал по фото дяди Гиляя.
На выставке портретов Гиляровского, конечно, есть множество, в том числе и созданный Сергеем Милютиным. Гиляровский, который успел с бурлаками пройти по Волге от Ярославля до Рыбинска, поработать грузчиком, объездчиком лошадей в степи, повоевать на русско-турецкой войне, выступать на сцене и заделаться наконец репортером, выглядит колоритным человечищем ушедшей эпохи. Но вообще-то, он чуть-чуть не дожил до открытия московского метро. Как он заметил, по обыкновению балуясь рифмой: "И осталось мне одно - покататься на метро".
Новинки технические он любил. Был страстным фотографом, обладателем аж трех портативных "Кодаков", а свои репортажи о Кукуевской катастрофе 1900 года, страшнейшем крушении поезда, он передавал по телеграфу.
"Четырнадцать дней я посылал нарочным и по телеграфу сведения о каждом шаге работы… и все это печаталось в "Листке", который первый поместил мою большую телеграмму о катастрофе и который шел в это время на расхват, - описывал Гиляровский в "Моих скитаниях". - Все другие газеты опоздали. На третий день ко мне приехал с деньгами от Н.И. Пастухова наш сотрудник А.М. Дмитриев, "Барон Галкин". "Телеграфируй о каждой мелочи, деньгами не стесняйся", - писал мне Н.И. Пастухов, и я честно исполнил его требование... Я пропах весь трупным запахом и более полугода потом страдал галлюцинацией обоняния и окончательно не мог есть мясо".
Он успел подняться над Москвой на воздушном шаре, благо помощник воздухоплавателя Вильгельма Берга оказался "вдребезги пьян", а Гиляровский - тут как тут, вполне трезвый. Он описывал и полет на воздушном шаре Дмитрия Менделеева, и первые полеты на аэроплане.
"Видеть перед собой несущийся с шумом по воздуху на высоте нескольких сажен над землей громадный балаган - производит ошеломляющее впечатление. И посреди этого балагана сидит человек", - рассказывал о полете Сергея Уточкина Гиляровский. Для человека, который в юности был недурным акробатом, слово "балаган" наверняка звучало как комплимент.
Поэтому идея соединить вещи из собрания Политехнического музея и художественных музеев на выставке о Гиляровском оказалась не столь экстравагантна, как может показаться. На третьем этаже Музея русского импрессионизма, где расположился раздел о технических новинках рубежа XIX-начала ХХ века, конечно, аэроплана не найти, но граммофон, телеграфный аппарат Морзе, портативные "Кодаки" - в наличии.
Эта "археология технических медиа" на выставке о короле репортеров, похоже, ход очень точный. Гиляровский был, в сущности, человеком-медиа. В том смысле, что он соединял совершенно разные, не соприкасающиеся друг с другом социальные миры и транслировал "сигналы" из одного сообщества другому.
Эта, если так можно выразиться, медийная или посредническая функция Гиляровского интересно использована на выставке. Картины, рисунки, фотографии эпохи 1860-1930-х годов даны с текстами из статей, книг, воспоминаний Владимира Алексеевича. Гиляровский оказывается связующим звеном не только между степью и городом, цирком и авиацией, бурлаками с их "мускульной человеческой тягой" и "веком железным", но и между живописью, литературой, журналистикой.
Понятно, что в этом травелоге, который то и дело норовит сбиться в жанр приключенческого романа, куратор выставки Анастасия Винокурова вводит в действие прежде всего жанровые сцены, репортажные зарисовки, карикатуры, портреты и городские сцены. Но работы, которые оказываются порой в неожиданном соседстве, впечатляют качеством. А часто - и открытием.
Таким открытием (для меня по крайней мере) стали наброски для "Будильника" Михаила Чемоданова 1880-х годов. Как раз в это время для того же "Будильника" писал и Гиляровский, и Чехов. К слову, на выставке можно найти литографию с коллективным портретом редакции "Будильника", в которой почти театральная утрированность поз, жестов сочетается с точностью характеров: Гиляровский и Антоша Чехонте тут в одной команде.
Сам Гиляровский из всех видов искусств предпочитал, кажется, театр. Во всяком случае в Москву он приехал по приглашению известного актера Владимира Далматова "играть на сцене".
Любовь к театру пригодилась, когда Московский Художественный театр ставил пьесу "На дне" и Гиляровский устроил ночную экскурсию в ночлежку для Станиславского, Немировича-Данченко и художника-постановщика Симова. Живописные наброски декораций спектакля, сделанные Симовым, на выставке замыкают раздел, посвященный Хитровке. Этот был тот район Москвы, куда не всякий рисковал заходить. Но дядя Гиляй и там чувствовал себя своим.
Этот образ туннеля, через который Владимир Гиляровский ведет своих коллег и друзей в иные социальные пространства, ярко воплощен в инсталляциях Михаила Рубанкова. Здесь колоритные рисунки "типов", история пьесы Горького и маски "Волка" и "Кота-сутенера" образуют тот коридор, что ведет не только в прошлый век. Инсталляции Рубанкова вмонтированы в экспозицию, словно станции связи, соединяющие времена и нравы.
Другое искусство, которое очень важно было для дяди Гиляя, - живопись передвижников. Не очень разбиравшийся в новейших течениях живописи, Гиляровский, выросший на романах Майн Рида и "Что делать?" Николая Чернышевского, был тесно связан с русским народничеством. В том смысле, что, похоже, идея "хождения в народ", в который он отправился, сбежав в 16 лет из Вологды в Ярославль в бурлаки, и с которым он оставался во времена репортерства, была для него не пустым звуком.
Во всяком случае репортаж "Обреченные" о рабочих белильного завода, мрущих из-за отсутствия техники безопасности, был напечатан в 1885 году в "Русских ведомостях". Войдет этот репортаж и в его книгу "Трущобные люди", тираж которой в 1888 году сожгут по распоряжению цензуры. Опять же, единственным репортером, который оказался во время давки на Ходынском поле во время коронационных торжеств Николая II в 1896 году и который написал об ужасе погибели в толпе, рвущейся за металлическим расписным коронационным стаканчиком, платочками с портретами нового императора да вяземскими пряниками к дате, был Владимир Гиляровский. Страшные эти "сувениры" сегодня наперечет. А память о тех днях сохранили очерк дяди Гиляя, фотографии похорон жертв Ходынки и живописные работы Владимира Маковского того же 1896 года.
Выставка "Свой человек. Владимир Гиляровский" предлагает путешествие с королем репортеров. Да, без "Лейки". Но с "Кодаком" и блокнотом… И с одноименной книгой, выпущенной к выставке. Чтение "взасос", как говорил Владимир Алексеевич.