Какой получилась выставка к 100-летию Дмитрия Краснопевцева в центре AZ ART

В окнах московского старинного, XVII века, здания на Маросейке - увеличенные фотографии мастерской Дмитрия Краснопевцева. Черно-белые снимки похожи на гравюры, а пространство мастерской напоминает комнату средневекового алхимика. Раковины и засушенные цветы, разбитые кувшины и черепа животных, морские камушки и высушенная камбала…

Но за дверью Центра современного искусства AZ ART, где к столетнему юбилею Дмитрия Михайловича Краснопевцева открылась выставка "Равновесие неравного", попадаешь в пространство аскетичное. Нас встречает, с одной стороны, ранний натюрморт 1956 года, где соломенная шляпа и томик стихов легли рядом с тростью, словно отдыхая после летней прогулки. С другой - приоткрытая ниша то ли тайника, то ли колумбария. А в центре - портрет 36-летнего Краснопевцева, написанный Анатолием Зверевым в 1961 году.

Вроде бы, как всегда, Зверев живописует в импрессионистической манере. Тонкое бледное лицо с опущенными глазами выступает из темноты, контрастируя с темным свитером и вспыхнувшим красным ободком водолазки. Но вот странность - тихая собранная фигура написана на фоне абриса другой полустертой фигуры. Та родом то ли с фрески нездешних времен, то ли это просто светлая тень от громадной фигуры, невидимой зрителю. Это удвоение образа, которое любили символисты, совершенно неожиданно у Зверева. И при этом поразительно точно для понимания образа Краснопевцева.

Портрет от Зверева рифмуется с автопортретом Краснопевцева, написанным годом раньше, в 1960-м, где художник рисует себя в образе Гамлета. Еще не снят ни "Гамлет" Козинцева, ни тем более "Берегись автомобиля!" Эльдара Рязанова. Но образ принца датского уже владеет умами художников. И кажется, что ни портрет работы Зверева, ни автопортрет Краснопевцева не понять без отсылки к шекспировской трагедии. В случае Краснопевцева гамлетовский монолог над черепом Йорика выглядит ключом к более поздним натюрмортам художника. Тем, где камушки и разбитые кувшины сменяют соломенную шляпу, а вместо маленького томика стихов являются толстые фолианты с обтрепанными краями.

Собственно, именно дистанция, которую дает театральная сцена, помогает превратить ужас предстояния перед смертью в философское размышление. Как, например, в монологе Гамлета о Йорике.

У художника нет сцены. Но есть традиция фламандских натюрмортов, где memento mori с убитой дичью на кухонном столе и облизывающимся котом в уголке превращается в предвкушение пира, гимна жизни. Казалось бы, нет ничего легче, чем продолжить традицию. Тем более что опыт собственной юности, когда в 1943 году он был мобилизован и попал в школу авиамехаников в Иркутске, дал возможность пережить соседство смерти и острого счастья жизни. В своих записках Краснопевцев вспоминал: "Кроме госпиталя и гаутвахты иногда отправляли на целые дни в город на самые разные работы. Это тоже было счастьем. И вот однажды утром счастливцем оказался я: меня назначили на не совсем обычную работу - возить покойников из морга на кладбище. Это были одинокие покойники - часто безымянные старики и старухи, у которых не осталось ни одной живой души и которых хоронили солдаты".

Тогда, в 1943-м, бывший ученик художественной школы, курсант, рисует не натюрморты, а делает зарисовки унылого кладбища близ Ангары с крестами и деревянными постаментами, увенчанными пропеллерами или винтами от самолетов. Аэродром был близко, и погибших летчиков хоронили тут же, на смиренном кладбище. Те пейзажи он набрасывает стремительно, текучая манера рисунков, в которой печальные подробности соединяются с лучами солнца, чем-то напоминает экспрессию фовистов. И очевидно, что возможность рисовать этот свет с небес, тачку могильщика и редкие деревца для 18-летнего курсанта тоже момент ослепительной свободы и счастья. И не здесь ли впервые придет понимание: "Есть особая красота руин, разрушения, красота старости, прелесть запустения, даже красота уродства, но нет красоты осквернения"?

Кажется, его путь художника предопределен: в сторону руин классицистов, по тропинке, пролегающей между голландским натюрмортом и пейзажами романтиков. Но нет, Краснопевцеву не нужны ни метафора, ни аллегория, которые так любило академическое искусство. Он избавляется от сюжета. Он в качестве персонажей берет предметы, которые чем дальше, тем больше напоминают платоновские эйдосы. Его рисунки 1960-х годов, где старые горшки, морские звезды, камни и книги обретают законченность знака, похожи на авторский лексикон, но также и на представление действующих лиц в начале спектакля. Он выводит их на сцену листа. В одной из работ три скрепленных листа бумаги, на фоне которых стоят три узкие вазы со склоненными стеблями цветов, напомнят и о ширме, и о декорациях на сцене. Его натюрморты поразительно сценичны. Не случайно стеллаж из натюрморта "Белые ящики. Аптека" 1969 года стал прообразом конструкции в экспозиции выставки в AZ ART.

Театр Краснопевцева, очевидно, отчетливо сюрреалистического свойства. Диалог автора с Моранди и Джорджо де Кирико очевиден в его натюрмортах. Не случайно подзаголовок текста о Краснопевцеве, который появляется вместе с его фото в журнале Life 1960 года в статье о молодых советских художниках, звучит так: "Сюрреалистическая тихая жизнь автора постеров". Тут, конечно, игра слов, и "тихая жизнь" - это еще и натюрморты. Но при чем тут постеры? Выставка в AZ ART, где можно увидеть и страницы журнала Life, и открытки Святослава Рихтера Дмитрию Краснопевцеву, напоминает о забытой главе жизни художника - создании плакатов фильмов для заработка в конце 1950-х. Рисунок плаката к фильму "Моя жена хочет петь", снятому в ГДР на студии "ДЕФА", - вроде неожиданной киношной "интермедии" в театре Дмитрия Краснопевцева.

Выставка в AZ ART условную театральность натюрмортов Краснопевцева изящно переносит в экспозицию (куратор Наталья Волкова, архитектура Кати Бочавар, Кристины Шквариной). И если одна часть пространства, где стеллажи построены по образу конструкций в натюрмортах мастера, напоминает кабинет курьезностей, уголок Фауста и лавку Алладина, то другая часть - с роялем и черными креслами - явно отсылает к гостиной Святослава Рихтера, на стенах которой жили натюрморты Краснопевцева.

Именно в квартире Рихтера 3 января 1962 года открылась первая выставка Дмитрия Краснопевцева. На выставке в AZ ART можно увидеть поразительный каталог - листы вступительной статьи напечатаны на машинке и сшиты посередине толстой белой нитью. Автор этого текста, которого явно знал и Рихтер, и Краснопевцев, подписался инициалами Ф.Н.М. Кто бы ни был этот таинственный Ф.Н.М., статья его точно заслуживает внимания. Не потому только, что его продуманный текст высоко ставит молодого художника, сопоставляя его с Фальком и Сезанном. Интересна почти гомеровская интонация, что заставляет вспомнить античный гекзаметр: "Признаки временные, национальные, слишком мелки для огромного тела искусства. Оно обозначено веками, но не имеет возраста. Оно протянулось так, что легло на все народы. Оно едино и вневременно. И жалок тот, для кого грудь возлюбленной ближе мраморной пятки Венеры. Счастлив тот, кто просыпается, оказываясь среди своих вневременных современников. Они высеяны в вечность и имеют силу награждать или казнить".

Это чувство сопричастности искусства вечности, видимо, то, что объединяло и Рихтера, и Краснопевцева, и Ирину Александровну Антонову. Во многом благодаря Антоновой тесная связь Краснопевцева с ГМИИ им. А.С. Пушкина продолжилась и после смерти художника. В 1996 году, после смерти Дмитрия Михайловича, его вдова Лидия Краснопевцева передала в дар музею работы мужа, а основная часть обстановки из его мастерской была передана в Музей личных коллекций. Еще раньше, в 1994 году, Святослав Рихтер подарил Пушкинскому музею часть работ Краснопевцева из своей коллекции.

Нынешняя выставка в AZ ART продолжает традиции диалога искусства с вечностью, живописи - с музыкой. Собственно, название "Равновесие неравного" отсылает не только к словам художника о гармонии ("Неравенство - это условие гармонии, которая равновесие неравного"), но и к диалогу живописи и музыки, который поддержит музыкальная программа проекта. Пять камерных концертов, первый из которых будет уже 1 октября, запланированы до конца года.

Цитата

Ирина Антонова - о живописи Дмитрия Краснопевцева:

- Как человеку, Краснопевцеву в высшей степени присуще очень органичное чувство достоинства, художническая гордость, а если брать его в отношении ко времени - ему свойственно стоическое противостояние без эффектных жестов, манифестов и деклараций. (…) Его излюбленные образы - раковина, камень, засохший ствол, разбитый сосуд; они живые, но словно бы окаменевшие. Глядя на них, невольно вспомнишь: "На твой безумный мир ответ один - отказ".