На "Аксенов-фесте" обсудили границы реальности

18-й литературно-музыкальный фестиваль посвятили документалистике

Писатель и переводчик Ив Готье стал, пожалуй, главной звездой открытия 18-го "Аксенов-феста", который в этом году стартовал в Национальной библиотеке. Помимо привычных Казанской ратуши, Дома Аксенова, муниципальных библиотек, он пройдет также в саду Рыбака, саду Аксенова и парке "Елмай". Подробнее — в материале "Реального времени".

Текст мерцает и переливается

Темой "Аксенов-феста" 2025 года стала документалистика. А потому первая ее дискуссия называлась "ДокПроза. ДокКино. ДокТеатр. Одновременно и врозь". Вести ее куратор фестиваля, главный редактор журнала "Октябрь" Ирина Барметова поручила писателю и сценаристу Денису Осокину, чьи произведения находятся где-то на границе реального и фантазийного. Границы между документальным и художественным прозаик и предложил обсудить.

Первым слово взял поэт Дмитрий Воденников, который представляет на фестивале книгу "Иван Бунин. Жизнь наоборот".

— Особенность настоящего текста в том, что он мерцает, мерцает и переливается, — начал Воденников, тут же добавив, что это относится, безусловно, и к переводам.

— Если бы у меня были режиссерские амбиции, если бы я хотел снимать сам, то я, наверное, две трети, а может быть, три четверти своих фильмов снимал документально. Настолько это безумно интересно, там так много всего — вплоть до подвига человеческого, — отметил сам Осокин, постаравшись направить беседу в определенное русло. — В случае литературы, док[ументалистика], видимо, — это то, что происходит непосредственно с тобой в физической реальности. Получается, что писатель — это огромная плавильная машина, которая обязана все переплавить, что было с тобой и чего не было категорически, и быть не может, и мечты, и надежды, и в том числе погибшие, неосуществимые.

Делавший с Осокиным спектакль "Луманзе/Снегурочка" и показывающий его на театральной площадке MOÑ ижевский режиссер Андрей Опарин рассказал, что они с Денисом сняли летом "волшебный материал" по его сценарию.

— В театре когда я использую документальные текстуры, то я понимаю, что это желание получить ожог действительности, ожог бытия, — отметил Опарин, указав, что документ для него — не самоцель, а часть лирического высказывания.

"Это была такая цепочка ожогов"

— Паспорт — вот это чистый документ, — добавил Воденников, вспомнив строчку Беллы Ахмадулиной — "Взять в кожу, как ожог, вниманье ваших глаз".

А Опарин рассказал, как делал однажды спектакль с людьми не из театра. Почувствовав фальшь, он предложил ребятам в возрасте от 16 до 18 лет вспомнить за три минуты события, которое поменяли их жизнь. Так собрался спектакль.

— Это была такая цепочка ожогов. К этому моменту у меня уже был большой опыт в театре, я работал с актерами. И вдруг я как будто вышел на улицу, на простор. Вот эти молодые 17-летние ребята познакомили меня с ужасом, с радостью. Они рассказывали свои истории, близкие, сверхинтимные, они говорили просто, не театрально. И это было для меня таким удивлением. Это высшее вообще! — рассказал он.

— Задача прозы, как по мне, это все-таки не дагеротипирование реальности, а ее зарисовка, — добавил Эдуард Веркин. — Почему, например, не вымерли альбомы, в которых изображаются птицы, рыбы, животные, хотя сейчас у нас есть фотография? А минималистическая иллюстрация продолжает существовать. Потому что художник всегда подчеркивает то, что не видит зритель на фотографии.

Во Франции, отметил переводчик, писатель-русист Ив Готье, документальную прозу ставят достаточно низко по отношению к художественной сфере. И эту систему надо ломать, указал он. Готье привел пример из собственного опыта. Он написал роман "Вспоминайте хоть изредка о вашем Замерзающем" о Жане-Батисте Николя Савене, который, будучи взятым в пленен в 1812 году, остался в России, жил в Саратове. После выяснилось, что всю свою жизнь он, по сути, выдумал. Готье написал текст, причем во второй части героя разоблачил.

— Меня упрекали в том, что я написал "гибридную" книгу, она не то художественная, не то документальная. Проблема возникла в книжной торговле: непонятно, на какую полку книгу ставить. Потом эта книга была переведена на русский язык, она вышла в России. Были публичные встречи, и я понял, что для русского читателя это не проблема, эта ситуация жанрового флирта она воспринимается очень легко и просто, и очень толерантно, в смысле оценки жанров.

А завершил этот монолог Готье рассказом, что пришел во время сбора всех гостей для общей фотографии в ужас. Им раздали зонтики, которые они раскрыли в фойе Нацбиблиотеки.

— У французов это очень плохой знак, это к несчастью, — отметил Готье. — Это как в России, если тебе перебегает дорогу бабушка с пустым, прости меня, Господи, ведром, И будет большое несчастье. Если вы посмотрите фотографии, я там стою, я там есть, но с закрытым зонтом.

— Но я хочу перед вами совершить подвиг. Шаблоны надо ломать, — сказал Готье. И раскрыл зонт.