Адвокат, управляющий партнер AVG Legal Алексей Гавришев в разговоре с Рамблером объяснил решение российского суда признать оскорбительным слово «овца». Соответствующее решение ранее принял Пермский краевой суд, рассмотревший исковое заявление местной жительницы о компенсации морального вреда. Ответчиком выступала еще одна россиянка. Суд первой инстанции оставил требования истицы без удовлетворения, указав, что употребленное в адрес женщины слово не относится к бранным. В ходе рассмотрения дела в апелляционной инстанции была проведена лингвистическая экспертиза. Она установила, что в контекст слово «овца» имело негативно-оценочное значение. С ответчицы принудительно взыскали 20 тысяч рублей.

История с «овцой» вызвала резонанс потому, что слово само по себе не относится ни к нецензурной, ни к заниженной лексике. Но суд признал его оскорбительным — и тем самым показал, что в правоприменении важен не список запрещенных слов, а контекст и цель высказывания… По закону об оскорблении (ст. 5.61 КоАП РФ) ключевое — доказать, что фраза была сказана с намерением унизить честь и достоинство и в неприличной форме. И если в быту люди могут сказать что-то без последствий, то в суде рассматривается именно конкретная ситуация: кому, когда, с каким подтекстом это сказано. Если оскорблен представитель власти «при исполнении», это уже ст. 319 УК РФ (уголовная ответственность). Отдельно живут дела о защите чести и достоинства в гражданском порядке (ст. 152 ГК РФ) и клевета (ст. 128.1 УК РФ), если было распространение заведомо ложных порочащих фактов.

Алексей Гавришев

Адвокат, управляющий партнер AVG Legal

Ранее подобные судебные споры в России велись в основном вокруг явной брани или клеветы, отметил специалист.

«Но в этом деле слово, не являющееся заведомо ругательным, получило юридическую квалификацию как оскорбление. Это подчеркивает тенденцию: угроза санкций может исходить уже не только от бескультурщины, но и от нейтральных слов, если они употреблены в уничижительном тоне», - сказал он.

Примеры из практики показывают, что многое решает культурный или субкультурный контекст, добавил Гавришев.

«Так, слово «козел» в тюремной среде имеет жесткий уничижительный оттенок, и суду в подобной ситуации эту ассоциацию надо было бы учитывать как контекст. В тоже время [сооснователь ЛДПР Владимир] Жириновский десятки раз публично позволял себе обидные эпитеты в адрес оппонентов — но это оставалось в поле политической риторики, где граница допустимого традиционно шире и часто покрыта иммунитетом депутата. А здесь речь о частном конфликте, где оскорбление прозвучало именно как характеристика личности, без права на «политическую защиту». Таким образом, дело не создает «черного списка слов». Оно показывает, что граница проходит по форме и цели: если слово используется как метафора, фигура речи или нейтральное сравнение — это одно; если же оно брошено в лицо конкретному человеку с явной целью унизить — оно превращается в оскорбление с юридическими последствиями», - подчеркнул адвокат. «Именно поэтому кейс и стал громким: суд фактически подтвердил, что сегодня опасны не только сделки, но и слова. Репутационные процессы все чаще превращаются в поле правовых битв, и это уже вопрос не только лингвистики, но и правоприменения», - добавил он.