В Музее Ахматовой открылась вторая часть выставки к 85-летию Иосифа Бродского

Петербургский Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме продолжает отмечать 85-летие Иосифа Бродского выставочным диптихом "Небытие на свету". До конца июня можно было увидеть первую часть выставки, но ее уже поспешила сменить часть вторая.

Тогда в фокусе внимания были субъективный Ленинград Бродского и сама персона поэта, явленная через множество его фотопортретов. Ныне, в этом же самом зале, концепция поменялась: изображений Иосифа Александровича раз два и обчелся, наполнением экспозиции стал его архив в виде книг, открыток, автографов, сувениров. Да, все это принадлежало герою экспозиции, но материал, прямо скажем, для экспонирования не слишком благодарный. Это в основном то, что остается от очень многих людей после смерти. Но кураторский взгляд вкупе с дизайнерским решением сделали свое дело: эти бумажки и обложки, картинки и картонки останавливают, цепляют и сцепляются друг с другом. И процесс рассматривания этого очень увлекает.

По залу прихотливо расставлены витрины в виде огромных коробок, только сделаны они из более прочного материала, чем картон. Кажется, эти коробки недавно прибыли в музей, их начали распаковывать, не везде еще даже сняли стреппинг-ленту. В их разнообразных проемах, подсвеченных теплым светом, и стоят экспонаты. Какие-то витрины выглядят как макет дома, архитектурное сооружение - в них вырезаны окошки, намечен фасад. Вот на полках чуть не целая инсталляция из книг, на обложках которых лица писателей и поэтов: Томас Харди, Анна Ахматова, Дилан Томас, Александр Введенский, Роберт Фрост, Осип Мандельштам. А вот в этом окошке, отделенная пространственным пробелом, стоит какая-то открытка, своей отдельностью, конечно же, берущая на себя внимание.

Пол выставочного зала расчерчен на дорожки, проемы между которыми усыпаны декоративной крошкой, как в саду. Когда переходишь от одной витрины к другой, крошка приятно хрустит под ногами. Дизайнерское решение, лаконичное и выразительное, принадлежит Анне Ильиной, художнику-архитектору выставки. И видимо, здесь важен образ сада как идеального места для размышлений, отгороженного от суетливого мира. Или же это "сад расходящихся тропок"?

Если на предыдущей выставке ее герой мерцал как человек из плоти и крови (там даже была его куртка), то эта часть очевидно посмертная. Здесь предлагается задуматься о том, что остается после поэта.

- Мы избегали материализации внешности Бродского, - рассказал куратор выставки Павел Котляр. - Не хотелось, чтобы публика видела: вот Бродский в своем кабинете, вот среди своих студентов, а вот он гуляет по улицам. Мы как будто не знаем этого человека, от которого остались все эти вещи, это узнавание должно произойти постепенно. Что может сказать о своем владельце содержимое книжных полок? А открытки, вырезки, репродукции, которыми он себя окружает? - то есть то, на что направлен его взгляд.

Эта выставка, намечающая визуальную вселенную поэта, напоминает, что он был сыном фотографа и в хорошем смысле разрушает логоцентричность нашего восприятия Бродского. Здесь очень метко расставлены визуальные акценты. Например, в углу одной из витрин - среди репродукций классической живописи - стоит открытка с Мэрилин Монро, такой чувственной и манкой. В другой витрине куратор показывает фотографию кухни, где тоже висит портрет секс-символа Америки. Это уводит от восприятия Бродского как высоколобого книжника, северянина, "зараженного нормальным классицизмом". Книги Джонна Донна, Марины Цветаевой или, скажем, Сильвии Плат? - пожалуйста. Но как же привлекают обложки изданий, посвященных фильмам: тут и "Мужчина и женщина" Клода Лелуша, и "Эдип-царь" Пазолини.

Впрочем, здесь не только "мир глазами Бродского", но и изображения его самого, ставящие вопрос о том, как увековечивается живой поэт. Шутливая визитка "Оси" - автопортрет на бумажке, где он изобразил себя древним поэтом в лавровом венке и с лирой, - соседствует с бронзовым изваянием на мраморном подножии. Это уже Бродский на манер какого-нибудь Вергилия, сделано на века, даром что этот бюст прижизненный. Это работа голландского скульптора Сильвии Виллинк. В одной из витрин есть фотография, как этот бюст презентуют в этом самом зале более тридцати лет назад: тогда скульптуру передавали в музей на постоянное хранение.

Музей Анны Ахматовой обладает колоссальным собранием вещей Бродского. По слову главного хранителя Ирины Ивановой, это более четырех тысяч единиц, причем коллекция начала складываться еще при жизни поэта. Убедиться в серьезности собрания можно, хотя бы поднявшись выше и посетив постоянную экспозицию "Натюрморт" - огромную инсталляцию из вещей Бродского. И тем не менее, ради этой выставки инсталляцию не стали трогать, а обратились на сторону. Книжный шкаф, полки и стол, когда-то стоявшие в Доме Мурузи, предоставлены Музеем истории Санкт-Петербурга. Эти предметы можно увидеть и на выставленных здесь фотографиях "полутора комнат", сделанных Михаилом Мильчиком в 1972 году в день отъезда поэта. Кстати, открытие выставки совпало с днем рождения Михаила Исаевича, и он пришел на нее - в день, когда ему исполнился 91 год.

Самое интересное на этой экспозиции - замечать, как одно соединяется, рифмуется, монтируется с другим. Книга, открытая на стихотворении Константиноса Кавафиса "Итака", - и вложенная в нее открытка: "Здравствуй Ося! Когда ты будешь читать это письмо я буду ехать в поезде в Москву, а может быть в Ленинград. Встречай меня хорошими отметками. Папа".

Вот геодезический прибор кипрегель, который Бродский еще до эмиграции подарил Веронике Шильц, француженке, которая стажировалась в СССР. Ей он посвятил "Прощайте, мадемуазель Вероника", когда они расставались. А рядом - фото статуи Урании, тоже связанной с измерениями, но уже не земли, а неба. Вот альбом с репродукциями Питера Брейгеля Старшего, подаренный Бродскому в 1964 году с надписью на латыни: "Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними". А над этим альбомом - цветная репродукция брейгелевской "Вавилонской башни": это папка, которую Бродский купил годы спустя в Вене, в Музее истории искусств, где эта картина хранится.

Через эти визуальные переплетения нам предлагается всмотреться в разные "микроистории". Сосредоточиться на деталях, приземлиться, "отворить глаза". В случае с поэтом, который все более бронзовеет и мифологизируется, это очень важно.