Алина Солдатова , актриса: «Первый раз когда я увидела Настю на сцене, мне было 15 лет и это был спектакль «Аве Мария» в Новом Арт Театре. Я помню до сих пор этот заразительный смех, ее непосредственность и невероятное обаяние. Тогда мы и познакомились. Несмотря на то, что мы были в одном театре, нам не удалось поиграть вместе на сцене, но для нас это было заветным желанием. Настенька очень любила танцевать, она в этом находила себя — и вот тут мы снова сошлись. Танцевали в студии при нашем же театре у Людмилы Шакун. Никогда не забуду ее горящие глаза, когда она танцевала. Мне кажется, что она могла танцевать абсолютно разные направления, хотя иногда сомневалась в себе и стеснялась, но, когда выходила на сцену, это все исчезало! Мы иногда повторяли одну и ту же связку по несколько раз, и, неважно где мы были в этот момент, достаточно было включить музыку (особенно Beyoncé) — и вот уже мы идем в пляс. Помню, когда началась ее работа над «Татьяной». Когда я пришла посмотреть в первый раз, моя мысль была: «Боже! Она совершенно чувствует Татьяну! От нее невозможно отвести глаз». И это абсолютная правда, все тогда так внимательно ее слушали, а как после аплодировали! Настя — магнит, к которому невозможно не притянуться. Ее энергетика, заразительность манят. Думаю, что со мной все согласятся. Могу долго и много рассказывать, но самое важное, пожалуй, что она отдавалась своему делу на все сто процентов. Всегда тонко чувствовала как надо, готовилась и придумывала новые находки. Она жила творчество в каждом его проявлении! Ксения Александрова, режиссер спектакля «Татьяна»: «Первый раз я увидела Настю в дипломнике первого курса, выпущенного в Театральном институте имени Бориса Щукина, А. А. Коручековым, «Генрих IV. Сцены», который поставил Кирилл Пирогов. Потом этот спектакль играли в «Мастерской Петра Фоменко». Хотя в постановке в первую очередь развернулась мужская часть коручей, Настя запомнилась. Когда уже спустя время мы договорились что-то делать вместе (а планов было громадье), оценив ресурсы, логично решили начать с камерного формата, а материала под него у меня «с лету» не было. Настя принесла заготовки по «Евгению Онегину», которые они делали с преподавательницей в Щуке. За них я охотно взялась, так как Пушкина люблю, да и по нему моя многострадальная диссертация. Подредактировала текст, очевидным образом назвала его «Татьяна», поскольку Настя вела линию Татьяны Лариной, чтобы показать историю с ее перспективы, — и мы начали спешно его разбирать, потому что премьеру было решено приурочить к Татьяниному дню, а времени до него оставалось катастрофически мало. Тут надо отметить Настины профессиональные качества и трудоспособность. От момента, когда я закончила только саму подготовку текста, до премьеры было меньше недели. Настя поначалу стремилась увести все в чтецкий вечер, но я тянула ее в моноспектакль. За неделю ей пришлось выучить не только текст со всем интонационным рисунком, но и партитуру полностью — с движениями, мимикой и прочими указаниями. Пусть они в заданном пространстве были не слишком явные, но от этого зачастую сложнее запоминать. Не забываем, что у нее параллельно была и другая работа. Первое время после каждого показа мы репетировали и дорабатывали, и я не сомневаюсь, что сначала Насте было крайне нелегко. Тем более, что начинали мы играть в кофейне. Со всеми вытекающими особенностями пространства и самоощущения в нем публики. Уже потом, далеко не сразу, спектакль переехал в театр. Она активно включалась в разработку персонажа. Несмотря на дружелюбный настрой и полное доверие в большинстве режиссерских решений, в чем-то у Насти была четкая позиция, на которой она смело стояла, если была несогласна. Костюмы мы выбрали совместно из Настиного личного гардероба. Она охотно принимала замечания по тексту — смысловым оттенкам и интонации, восприятию пространства, с интересом одобрила выбор музыки, свет (насколько его можно было выставить в кофейне), но от некоторых рисунков движений отказывалась. К счастью, это были не принципиальные моменты, и я не настаивала. Настя очень вовлеченно отнеслась к реквизиту, практически все нашла или сделала своими руками. Думаю, это были важные детали, на которые она могла опереться в непростой атмосфере. Предметы в спектакле дышат ею — письмо Татьяны, книга, перо, колокольчик. Мне очень нравилось в ней это неравнодушие: она задавала вопросы, не жалела сил на мелочи, хотя нам все от и до поначалу приходилось делать вдвоем и это элементарно могло изматывать. Настя наверняка показала бы еще много интересного. У нее был очень хороший диапазон (вспомним, например, что в «Комедии о вдове» в Театре им. Вахтангова она играла одновременно и любвеобильную девушку, и уморительного мужчину). Она не отчаивалась, не останавливалась, но и не разменивалась на все подряд. И нам надо делать так же».