За более чем столетнюю историю Театра Маяковского пьесы Чехова появлялись в его афише всего несколько раз. "Вишневый сад" с Марией Бабановой, "Чайка" с Игорем Костолевским и Евгенией Симоновой, "Три сестры" Сергея Арцибашева - на этом все. И вот теперь пасьянс из четырех чеховских драм сложился: на днях свою интерпретацию "Дяди Вани" представил на Малой сцене "Маяковки" режиссер Юрий Иоффе.
Тот, кто "ждет уж рифмы розы" - либо классического, отдающего дань традиции прочтения в духе старого Художественного театра, либо, напротив, кричащей современности, где действие перенесено в наши дни, как, например, в экранизации Луи Маля "Ваня с 42-й улицы", - может быть озадачен, не обнаружив в спектакле Юрия Иоффе ни чопорного канона, ни вышедшего из берегов авангарда. А через несколько явлений озадачится повторно, узрев и то и другое - переплетенное, но неожиданно гармонично дополняющее друг друга.
В поэтичном пространстве старинной усадьбы (сценография и костюмы Анастасии Глебовой) - с ведущей в никуда винтовой лестницей, "многоуважаемым" книжным шкафом, круглым столом с самоваром и уютным буфетом с холодной закуской - звучит знакомый чеховский текст - пусть и с небольшими вольными вкраплениями. Только произносят его герои не вполне чеховские. Будто время искривилось, преломилось и, закрутившись в невообразимую воронку, утянуло в нее наших современников - с их понятными нам реакциями и узнаваемыми эмоциями. Нашими, людей XXI века, реакциями и эмоциями.
Все, что Чехов оставил за скобками или между строк - чувственность, битвы эгоизмов, отчаяние, - режиссер сделал видимым, почти осязаемым
Вглядываться в это зеркало странно, непривычно, но ведь не оторвешься! Потому как все, что Чехов оставил за скобками или между строк - чувственность, животную страсть, электрический накал желаний, битвы амбиций и эгоизмов, трагическую неудовлетворенность и отчаяние, все эти сто тысяч укусов и поцелуев, - режиссер сделал видимым, почти осязаемым.
Пожалуй, самая поразительная метаморфоза приключилась с Еленой Андреевной. Из постановки в постановку жена профессора Серебрякова являлась холодноватой, чуть надменной красавицей куда старше "прописанных" ей доктором Чеховым 27 лет. А в исполнении Анастасии Мишиной это действительно молодая женщина, явно прошедшая не один сеанс психотерапии, изо всех сил оберегающая свои личные границы, наверняка знающая все про абьюз и мизогинию и старающаяся держать лицо.
Но в какой-то момент, позабыв все советы психолога, она выпускает на волю свое вожделение, а с ним - и ту внутреннюю силу, что рвется наружу, сметая все на своем пути. Тысячу раз прав доктор Астров, утверждая, что куда бы ни ступила Елена Андреевна, всюду приносит лишь разрушение.
Бешеная энергия, только не разрушительная, а созидательная, таится и в Соне, какой ее представляет Анастасия Дьячук. Типаж тоже узнаваемый, живи она в наши дни, стала бы волонтером в каком-нибудь благотворительном фонде, ловко управляясь с налоговым законодательством и подводными течениями краудфандинговых платформ. Дуэт Елены Андреевны и Сони - противостояние капризного опыта и медленно, но верно прозревающей отнюдь не кроткой наивности, пожалуй, один из самых ярких.
Конечно, чтобы уловить все нюансы и детали разворачивающейся тут драмы, нужно обладать прямо-таки фасетчатым зрением - только так можно уследить за каждым ее участником, не замирающим ни на мгновение, действующим, не переставая, реагирующем ежесекундно - все, как в жизни.
А выпускать из поля зрения нельзя никого.
Ни Марию Васильевну Войницкую (Надежда Бутырцева) - вовсе даже и не старуху, а элегантную эксцентричную красотку, бесцельно "страдающую культурой". Таких и сегодня полно на любых вернисажах и творческих встречах со знаменитостями.
Ни нелепого в прекраснодушии Вафлю-Телегина (Дмитрий Прокофьев) - в вашем домовом чате точно найдется такой же суетливый, невпопад активный, оттого неизменно раздражающий всех персонаж.
Ни, естественно, главное мужское трио - профессора Серебрякова (Евгений Парамонов), доктора Астрова (Дмитрий Гарнов) и, собственно, заглавного героя - дядю Ваню (Алексей Дякин). Каждый из них знает, что его время вышло. И каждый пытается ухватиться за него, во что бы то ни стало удержаться на плаву.
Но ни велеречивое высокомерие, ни звериная брутальность, ни отчаянные истерики не спасут. Они смешнее и печальнее, чем извечная суета недотепы Вафли.
Потому как реальность жестока и второго шанса проигравшим не дает. Чехов знал это, как никто другой. И нам завещал помнить.