Как ученик хореографического училища я знал о том, что есть глава Большого театра — один из выдающихся балетмейстеров мира, Юрий Николаевич Григорович. Когда мы заканчивали школу, он всегда возглавлял экзаменационную комиссию. И вот в 1992 году он пришел к нам на госэкзамен. Когда уже было обсуждение, мы с ним столкнулись в коридоре — просто поздоровались. Больше он ничего не сказал, но через несколько минут один из педагогов, проходящих мимо меня, похлопал меня по плечу: "Повезло тебе, что ты грузин". Я спрашиваю: "Что случилось?" Он отвечает: "Тебя взяли в Большой театр".
Потом через какое-то время я узнал, что Григорович на обсуждении сидел тихо, слушал, затем попросил список тех, кого берут в Большой, посмотрел, спросил, какая у меня фамилия. Он своей рукой вписал меня поверх списка и написал: "Грузину 5, и взять в Большой". С этого началась моя карьера.
К моменту, когда я пришел в Большой театр, было много слухов — никто не знал, что со мной делать. Но буквально через две недели меня вызвали и предложили сольные партии, стали со мной их пробовать. Потом прошло еще какое-то время, пока ко мне присматривались, и меня вызвал Юрий Николаевич. Поговорил со мной и сразу объяснил, как будет в дальнейшем строиться моя творческая жизнь. Наверное, такие волшебные разговоры мало у кого были, особенно в моем возрасте — мне было 18 лет. Уже в декабре я танцевал одну из главных ролей в балете "Золотой век". А в январе мы уехали в Лондон на два месяца, где я был объявлен одним из ведущих танцовщиков труппы и танцевал во всех премьерных спектаклях.
На тот момент у меня были сольные роли, но до премьерских партий было еще два с лишним года: все ждали, чтобы я окреп. Со мной постоянно репетировали: Юрий Николаевич, видимо, контролировал — он все время узнавал, как идут дела. И когда мне исполнился 21 год, он мне дал такое количество ролей, что я уже был, бесспорно, одним из главных танцовщиков. Все это было сделано под его руководством, под его очень чутким вниманием. И ко мне он относился с колоссальным теплом.
Он был очень жестким человеком, очень жестким. Другое дело, когда он вас впускал в свой круг — он доверял, он был очень теплый, очень ласковый. Но в работе все равно оставался жестким. Мы вообще не знали другого отношения.
Когда я первый раз танцевал Меркуцио на прогоне балета "Ромео и Джульетта", я не удержался в одной поддержке — надо было стоять вверх ногами, я был неопытный, меня немножко повело... Все, естественно, ждали его реакции — как он сейчас меня казнит. Это была сцена смерти по сюжету, и он в шутку сказал: "Колечка, ну что же, у умирающих нет сил, ничего страшного". И все поняли: даже если это мне простили, значит, все равно я буду танцевать.
Многие не могли понять, почему Григорович ко мне так относится. Он очень любил индивидуальность, и, видимо, на тот момент я ему пришелся. Но так было и до последнего дня.
Когда он назначал на роль, он не просто так подбирал людей. Все прекрасно понимали, что если был поставлен спектакль в определенный день — а меня стали сразу ставить танцевать в Новый год, в старый Новый год и так далее, — значит, это признание. И никто это уже не оспаривал никогда.
Другое дело, он понимал, что я человек начитанный, что я интересуюсь искусством. И куда бы мы ни приезжали, он со мной с удовольствием ходил по музеям, гулял по паркам, рассказывал очень многое. Я не думаю, что найдется много артистов, кто вам подробно может сделать экскурсию в Париже: таких вы не найдете. Или, допустим, экскурсию по Петербургу. Он понимал, что, во-первых, мне это интересно; во-вторых, я понимаю и знаю те имена, которые он называет, потому что многие люди и артисты, которые его окружали, даже не слышали о тех именах — книжки мало кто читает. Он был в этом плане циничный человек, но циничный в хорошем смысле.
Еще он никогда не терял время зря, и мне это нравилось. Если он понимал, что с этим материалом ничего не сделаешь, он на него не обращал внимания. Я часто думаю о том, что, наверное, Григорович был прав — так и надо: зачем тратить свое время впустую? Он никогда этого не делал. Когда я это заметил, он, видимо, столько раз уже ошибся и понял, что по-другому не надо себя вести… Поэтому подавал пример.
Больше всего я люблю "Легенду о любви", это один из моих самых любимых спектаклей. Для меня он дорог потому, что композитор Ариф Меликов, который написал музыку, и Юрий Николаевич считали меня одним из лучших исполнителей. Они часто мне об этом говорили: "Все танцуют, а Фархад — это ты". Для меня это было очень приятно. И то, что таким было мнение и композитора, и балетмейстера, — колоссальный подарок.
При этом я не любил Принца в "Лебедином озере". В редакции Григоровича это физически очень тяжелый балет, и я танцевал его меньше всех.
Хореография Григоровича говорит сама за себя. Мне очень хочется, чтобы ее качественно исполняли. Чтобы ее репетировали те люди, которые эту хореографию танцевали и понимают смысл того, что Григорович заложил.
Сегодня также умер величайший танцовщик Большого театра Юрий Кузьмич Владимиров. Это первый исполнитель партии Ивана Грозного. Он был один из любимых артистов Юрия Николаевича. Вообще, совпадение ужасающее, что в один день ушли такие два близких друг другу человека. Мало того, они даже родились рядом. Мой день рождения — 31 декабря, Владимиров родился 1 января, Григорович — 2 января. Мы всегда друг друга поздравляли.
Я всегда говорил Григоровичу одно и то же: спасибо вам за все, что вы для меня сделали. Спасибо, что вы меня выбрали. Спасибо за все эти роли, которые вы создали. Мне не повезло родиться в тот период, когда вы ставили эти спектакли, но мне повезло, что вы меня выбрали и столько лет я имел счастье это исполнять.