Вчера, 18 мая, исполнилось 80 лет со дня рождения Гедрюса Мацкявичуса - выдающегося режиссера, основателя жанра пластической драмы.
Кто видел его спектакли, тот не забудет. Хотя нас все меньше, видящих: умер режиссер в 2008 году, а до этого болел, не работал. Но фамилия известна всем: Эрнест Мацкявичус, один из самых знаменитых российских телеведущих, его сын.
Гедрюс - человек, родившийся в маленьком литовском селе, но чье творчество целиком связано с Россией, с Москвой; чей педагог великий русский театральный деятель Мария Кнебель; и чей сын ведет программы российского телевидения - воспринимается и сегодня своим. Про себя скажу больше: если вспоминать людей, чье творчество повлияло на меня решительным образом, имя Гедрюса Мацкявичуса будет среди них.
Гедрюс Мацкявичус был не просто знаменит, казалось, что он создает театр будущего
Вот говорят: театр - это то, что происходит здесь и сейчас. Отчасти верно. Но есть и другой взгляд. Театр, если он хороший, остается в душе человека и во многом формирует его. Театр - это то, что происходит здесь и сейчас, но остаться может навсегда. Настоящее, которое может прорастать в будущее и даже в вечное.
Это все про Гедрюса Мацкявичуса. Он был в свое время не просто знаменит - он был в моде, казалось, что он создает театр будущего. Но чтобы такой театр жил, нужен был второй Гедрюс Мацкявичус.
Один из его учеников работал в знаменитом "Цирке Дю Солей". Другой руководил Московским цирком. Многие ставили свои работы, делали пластическое решение в спектаклях других режиссеров - в одной из первых моих постановок работал один из замечательных его учеников. Но продолжить его театр то ли не смог, то ли не захотел никто.
И Московский театр пластической драмы остался в умах и душах зрителей. Театр, расширяющий рамки. Театр, каких в ту пору не было. Театр, где кричало безмолвие, это было невероятно, волшебно. То, чего не могло существовать. Однако существовало.
А началось все с того, что юный Гедрюс выучился на биохимика. Мама очень хотела - вот он и выучился. По профессии не работал ни дня, потому что театр - ревнивый господин, и если уж полюбил кого, то рядом с собой никого не потерпит.
Что остается от театрального режиссера? В сущности, только память. Когда закрываешь глаза и видишь его спектакли
В Литве Мацкявичус работал мимом, и в двадцать три года даже стал лучшим мимом республики. Но в голове его уже зрел совершенно необыкновенный пластический театр. Да, пластический, но театр.
Не хватало знаний. И он поступил в ГИТИС, к самой Марии Иосифовне Кнебель - великому педагогу, ученице самого Станиславского. Систему Станиславского Мацкявичус получил, можно сказать, из первых рук. И еще учась в институте, начал затевать свое дело.
Мацкявичус придумал коллектив, который позже и назвался "Московский театр пластической драмы". Вокруг процветала Советская власть, и о том, чтобы создать новый, да еще экспериментальный театр на пустом месте, нечего было и думать.
Советская власть была очень строга. Но к самодеятельности относилась чуть более снисходительно. Народные театры должны были воспитывать не столько зрителей, сколько самих участников.
Пластическая драма вряд ли бы смогла расцвести, скажем, внутри какого-нибудь академического театра. Почему пластическая? Почему драма? На что они намекают своей пластикой? Другое дело - театр самодеятельный, студия. Тем более слов не говорят: какая тут антисоветчина?
В двадцать восемь лет Гедрюс Мацкявичус создал студию при Доме культуры знаменитого Курчатовского института. Позже на основе этой студии и родился его театр.
Первый спектакль, вышедший в 1976 году, назывался "Преодоление" и рассказывал о Микеланджело. Хотя, конечно, история была шире: о судьбе художника вообще, название "Преодоление" неслучайно.
Что делали актеры Мацкявичуса на сцене? Они жили в жесте. Это не являлось, в полном смысле слова, пантомимой. Это было вот именно движение, которое раскрывало персонажей и с помощью которого рассказывали истории.
Я помню спектакль "Красный конь", когда на сцене оживали картины. Привычные полотна вдруг начинали существовать. И это было поразительно.
Сейчас без слов ставят даже классику, и подчас это получается очень симпатично, хотя для меня навсегда останется загадкой: зачем ставить без слов те произведения, в которых именно слово является основой. Но очень многим зрителям нравится - и дай Бог.
Мацкявичус так не делал. Он чаще всего придумывал истории сам. Хотя были исключения: например, "Двенадцать" Блока или "Звезда и Смерть Хоакина Мурьеты" Неруды. Но все равно это была поэзия, которая очень созвучна музыкальной пластике.
Жест, шаг, пауза - все это становилось частью театрального действа. Так же как оно становится частью жизни, и очень значимой. Только мы не умеем на это обращать внимания. Мацкявичус учил.
Мацкявичус поставил спектакль "Лабиринты" на музыку великого Шнитке. Непривычное существование артистов под непривычную музыку. Музыка Шнитке казалась какой-то рваной, но в этой оборванности играла своя, особая гармония. В разгар советской власти поставить спектакль на музыку опального композитора... Для этого нужна была определенная смелость.
"Московский театр пластической драмы" являлся очень заметным московским театральным коллективом. Руководил им красивый, всегда подтянутый человек - режиссер, который, по сути, придумал жанр.
Что остается от театрального режиссера? В сущности, только память. Когда закрываешь глаза и видишь его спектакли. Потому что они живут в тебе. И это навсегда.