Как писательницы заняли место в новой литературной реальности
В 90-е в магазинах господствовали страстные обложки с сексуальными златовласыми героинями и красавцами с обнаженным торсом. А в редакциях рождалась проза, которую уже нельзя было назвать "женской" — слишком сложная, слишком универсальная, слишком честная. На дискуссии "От чиклита до Пулитцера" на non/fictioN говорили о том, как в России и за ее пределами в конце XX и начале XXI века женщины начали писать по-другому и стали услышанными.
В 1990-х женский роман был жанром с узнаваемым лицом. Румяные щеки, ветер в волосах, белая сорочка на фоне заката и имя Даниэла Стил. Эти образы впечатывались в полки магазинов, как штамп, за которым было трудно разглядеть других писательниц. Модератор дискуссии и литературный критик Наталья Ломыкина сказала: "В 1990-е, когда начала формироваться новейшая литературная история, под женским романом скорее понимали роман в мягкой розовой обложке со страстным красавцем и златовласой красавицей. Абсолютной звездой этого времени была Даниэла Стил".
На этом фоне появление издательства "Вагриус" в 1992 году оказалось решающим. Именно оно стало платформой для другой женской прозы — серьезной, многослойной, не предназначенной для чтения "на пляже". Главный редактор издательства "Альпина. Проза" Татьяна Соловьева, в то время начинавшая работать в "Вагриусе", вспомнила: "Начало 1990-х — это бум книгоиздания, потому что вдруг отменили цензуру, стало можно все. Книги выкупались сразу же при выходе из типографии. И это была ситуация, когда все хлынуло на рынок".
Даниэла Стил соседствовала с Сидни Шелдоном — тоже писателем женских романов, несмотря на то, что он был мужчиной. Но параллельно с этим потоком появлялись тексты, которые не вписывались ни в жанр, ни в ожидания. Так, в "Вагриусе" вышла серия "Женский почерк". Не розовые обложки — черно-белые портреты, сложная типографика, и главное — совсем другие истории. "Это была революция. Потому что как раз никакого чиклита в этой серии не было. Там выходила Людмила Улицкая*, Дина Рубина, Людмила Петрушевская, Нина Садур, Татьяна Толстая и так далее", — сказала Соловьева.
Сама идея серии исходила от редакторов — это был стратегический шаг, попытка задать тон. Женщины получали не только право на письмо, но и институциональное признание. Но как определялся тот самый "женский почерк"?
"Это была попытка выйти за стереотип, первая именно системная попытка как издательский проект. Это попытка дать панораму женского писательского взгляда современной на тот момент литературы", — объяснила Соловьева. В "Женском почерке" выходила и молодая тогда Ольга Славникова. В то же время публиковалась Галина Щербакова — пример традиционной женской прозы. И по словам Соловьевой, различия между Славниковой, Щербаковой, Токаревой и Садур были интуитивно понятны.
Одной из точек перелома стала книга "Кысь" Татьяны Толстой — роман, начатый еще в 1980-е и опубликованный только в 2000 году. На том же рубеже писала Нина Садур — с фокусом на женских персонажах, но без романтики, без жанровых рамок. Вместе они задали иной вектор.
К началу 2000-х на смену издательскому энтузиазму 1990-х пришло другое дыхание — масштаб. Женская проза перестала быть "малой", камерной, изнутри — она стала эпической. "На мой взгляд, тогда начался расцвет семейных саг", — сказала Соловьева. Героини этих романов больше не были заложницами кухни или любовного сюжета. Они становились участницами истории. События XX века, трагедии, войны, эмиграция, семейные конфликты — все это становилось рамкой, в которую женщины встраивали свои судьбы. Так появилась проза Дины Рубиной, Людмилы Улицкой*, Марии Галиной.
Интересно, что аналогичные процессы происходили и в мужской прозе. "Это истории, которые писались и мужчинами в том числе. То есть это рассвет большого русского романа", — пояснила Соловьева. Женская и мужская проза в этот момент сблизились в масштабе и тематике, а не разделялись. И это совпало с последним расцветом газетной критики. "Тогда еще существовала газетная критика, на которой жила литература в 1990-е годы. Но при этом появилась очень мощная волна новой критики. Это критика в глянцевых журналах. Номером один в "нулевые годы", безусловно, был Лев Данилкин", — отметила Татьяна Соловьева.
На этом фоне в Россию активно заходила переводная женская проза. И вместе с ней — новые голоса. Главный редактор издательства "Бель Летр" Яна Грецова вспомнила то время как эпоху мандража перед 2000 годом и одновременного литературного бума: "Весь мир заколдовал Гарри Поттер, но параллельно было довольно-таки много и других имен".
Прорывом стал "Дневник Бриджит Джонс" Хелен Филдинг — текст, который сделал чувства, неуверенность и одиночество универсальной темой. "Наша российская читательница вдруг узнала, что можно говорить о чувствах", — сказала Грецова. За Филдинг пришли другие, в том числе благодаря популярности сериала "Секс в большом городе".
Но и в переводной литературе были те, кого сложно вписать в жанр. Донна Тартт с ее романом "Тайная история" — класс литературы вне пола. Анна Гавальда, Антония Байетт, Элена Ферранте — имена, которые уже тогда стали узнаваемыми и в России. "Французский огонь, французская любовь к жизни, art de vivre", — обозначила Грецова главные темы зарубежных писательниц. Если русская женская проза искала способ выйти из кухонного угла на широкую сцену, то переводная приносила модели — как можно говорить иначе, громче, не стесняясь.
К 2010-м границы между мужской и женской прозой почти стерлись. Но именно в 1990-е и 2000-е шел спор за язык, за взгляд, за право быть серьезной. Эта борьба — не только литературная, но и институциональная, издательская, редакторская — изменила облик современной литературы.
Она была аналитиком МВД, не носила каблуков, не хотела детей и зарабатывала своим умом. Не хотела быть красивой — хотела быть нужной. Каменская, героиня романов Александры Марининой, оказалась первой массовой героиней, которая вышла из традиционной женской роли. Не любовницы, не жертвы, не спасающей матери. Она была героиней в 1990-х. Но "проза 30-летних" иная. Татьяна Соловьева уточнила, что прямая линия от Марининой к сегодняшним героиням не без изломов. Каменская, революционная в контексте 90-х, быстро превратилась в шаблон.
"Юлия Шилова взяла тип героини Марининой, но только спустила ее гораздо ниже. Такая русская Никита, любовная и приключенческая история, бесконечные перестрелки, погони и так далее", — отметила Соловьева. Она сравнила эволюцию героини с модной индустрией. Тенденция, показанная на подиуме, через пару месяцев появляется в Zara и Gap, а еще спустя время висит в Old Navy. Так и в литературе: то, что начиналось как высокое утверждение женской субъектности, превратилось в нарратив на масс-маркете.
Читатель тоже изменился. Женская проза сегодня — это уже не жанровый маркер, а тревожный сигнал. "Первый вопрос от читателей на ярмарках по поводу женской прозы: "Это очень мрачно?" Женская проза — это уже что-то тяжелое и мрачное", — поделилась Соловьева. Потому что героиня больше не ищет мужа. Она ухаживает за матерью с болезнью Альцгеймера, воспитывает ребенка-инвалида, проходит через абьюзивные отношения и живет с чувством вины, которое не уходит даже во сне.
"Женская проза сегодня — это проза о домашнем насилии, о потерях и переживаниях в сложных ситуациях, о потере близкого, это разговор о том, как тебя подводит твое тело", — сказала Наталья Ломыкина. Это уже не просто тексты — это литература травмы. Но в какой момент боль превращается в эксплуатацию?
Грецова жестко очертила границу: "Очень важно, чтобы книга давала надежду. А вот направление, которое мне абсолютно неблизко, — это детектив как любование процессом разрушения, true crime, к которому сейчас, по-моему, просто нечеловеческий интерес". Она подчеркнула: зло должно называться злом. Не романтизироваться, не стилизоваться, не становиться эстетикой. Это не отменяет интереса к сложным темам, но меняет интонацию. И здесь наступает точка, где жанровая литература встречается с большой литературой.
Соловьева определила ключевую разницу: "Жанровая литература построена так, что герой за счет своих внутренних сил меняет мир к лучшему. А серьезная литература появляется тогда, когда даже сильный герой демонстрирует свою слабость". В этих зонах неустойчивости появляется новая героиня — не идеализированная, не сверхженщина, но тонко сломанная. Женщина, которой приходится быть сильной, но которая иногда просто не может.
И все-таки разговор о женской прозе был бы неполным без жанров, которые десятилетиями считались второсортными. Один из них — чиклит. Чиклит (от англ. chick lit — "литература для цыпочек") — это жанр, который возник в 1990-х как ироничная, легкая проза о молодых женщинах, их карьерных и любовных неудачах, шопинге, дружбе, депрессии и калорийности вина. Главной иконой стал роман Хелен Филдинг "Дневник Бриджит Джонс".
Но за глянцем и легкостью, по мнению Грецовой, пряталась важная задача: "В любом жанре можно создать великолепное произведение". Претензии к жанру — как раз в его упрощении. Когда ирония уступает место шаблону, а бытовая драма превращается в механическую формулу. То же касается и другого "легкого" жанра — филгуда.
Филгуд (англ. feel-good — "хорошо себя чувствовать") — это проза, цель которой — утешение. Жанр, в котором даже через горе и потери читатель приходит к согревающему финалу. Грецова отнеслась к нему уважительно: "Филгуд бывает замечательным, великолепным. Это психологическая проза. Тогда мы говорим: актуальная проза, серьезные проблемы. И такие книг у нас появляются все больше".
Проблемы самоопределения, выбора, профессии, социальных обязательств, даже политических структур — все это может быть рассказано легко, но неповерхностно. И в этой сложности и заключается новое лицо женской прозы. Пример — роман "Время бабочек" Халии Альварес о доминиканской диктатуре Трухильо. Тема — вроде бы не женская, форма — не "легкая". Но написана женщиной, и именно поэтому текст получает дополнительный регистр. Потому что женская перспектива — не ограничение, а точка фокусировки.
И, может быть, через боль, травму, иронию и жанровые обманки эта проза и пришла к Пулитцеровской премии. Или, по крайней мере, к честному разговору с читателем. Без блеска, но с глубиной.
* признана Минюстом России иностранным агентом
Екатерина Петрова — литературный обозреватель интернет-газеты "Реальное время", автор телеграм-канала "Булочки с маком".