Александр Елагин: Любовь к театру и спорту дает мне возможность играть, но не заигрываться

Популярный комментатор и один из ведущих актеров театра «У Никитских ворот», заслуженный артист России Александр Масалов, рассказал про свои знаковые роли, общность спортивной журналистики со сценой, а также назвал причину, почему он не любит выражение «служить в театре».

«СП»: Александр, вы известны как ведущий артист театра «У Никитских ворот» и под фамилией Елагин – как спортивный комментатор. Что вам ближе?

– В жизни бывает так или эдак. В театре ты движешься не только своими эмоциями, что само собой разумеется, а должен попасть вот в «этот коридор» и не выходить «за те рамки», которые поставил перед тобой режиссер. То есть тебе необходимо двигаться в заданной композиции, фантазировать и из своего опыта что-то добавлять. Я двигаюсь в той системе координат, которую поставил режиссер.

«СП»: А в спорте куда вы движетесь – больше в сторону комментирования состязаний?

– Спорт – это уже давно наработанная история, у меня которая с детства, как театр и кино. Все они идут параллельно. Комментирование матчей началось в юношестве после того, как я играл в футбол на первенство Москвы. Все это было после университета, факультета журналистики. Собственно, как и у худрука театра «У Никитских ворот» Марка Розовского. Он тоже первоначально окончил факультет журналистики. Все это развивалось параллельно – спорт и театр, который Марк Григорьевич вырастил из небольшой студии, сделав настоящим профессиональным московским драматическим театром. Я – часть этого театра, часть этой жизни.

«СП»: Все-таки, кем вам сложнее быть – комментатором или артистом?

– Творчество присутствует везде. Комментатор также, как и артист, готовится к матчу. Например, бывает, что я комментирую в дуэте с кем-то из своих коллег, и это больше похоже на моноспектакль. В общем, театральная сцена и комментаторская – очень похожие области жизни.

«СП»: В театре у вас много характерных ролей, какая из них самая любимая?

– Во-первых, мне жутко повезло, что я работаю с Марком Розовским. Он мне доверяет и дает возможность раскрыться не просто в ролях, а в ролях мирового репертуара.

Например, я играю Войницкого в «Дяде Ване», Холстомера в «Истории лошади», Каренина в «Анне Карениной», Лопахина в «Вишневом саде» – всё это фантастические роли, взращённые на доверии режиссера, которые наполняют меня энергией и гордостью.

В каждую роль вкладываешься – с ней ложишься спать и с ней встаешь. Так и в журналистике: если будешь делать все поверхностно, то ничего не добьешься. В театре нужен контакт с залом и возможность его держать на протяжении всей постановки. Это происходит за счет внутреннего мира, внутреннего наполнения, энергетики. Если не подготовлен, то это самодеятельность – и ты приходишь к зрителю пустой. Когда это все наработано, включаются определенные приемы и это накладывается на органику и энергетику.

«СП»: Какая роль особенно повлияла на внутренний мир актера Масалова?

– Благодаря Марку Розовскому, у меня есть такая роль. Счастье актера, когда он чувствует зрительный зал. Может быть, это иллюзия, но я чувствую, что именно во время одной своей роли я способен управлять залом. Такое ощущение у меня есть от спектакля «Убивец», когда я играл Раскольникова. Это происходило и в Москве, и на гастролях в Ленинграде, где мы играли в Академическом театре имени Акимова, в огромном зале. Передо мной стояла сложная задача – завладеть залом, и она была выполнена.

Мне особенно нравилось играть этот спектакль для школьников, хотя Марк Григорьевич считал, что он рассчитан на взрослую аудиторию. Мне особенно нравилось, когда школьники приходили и начинали отвлекаться, дергать соседок за косички, ронять номерки, валять дурака, и вдруг все это резко прекращалось – они замолкали, смотрели на сцену и становились частью сюжета. Я до сих пор очень горд тем, что мне это удавалось.

«СП»: Как вы это понимали, находясь на сцене?

– Чувствовал дыхание зала, и это была не просто мертвая тишина, а мертвейшая.

«СП»: Вы чувствуете, когда спектакль проходит не совсем удачно?

– Неудачу артист чувствует только сам, так как он сам себе главный судья. Мой главный критерий – твое личное ощущение. Конечно, оно может не совпадать с общим мнением, но у меня так.

Например, когда мы работали над «Дядей Ваней», где у меня образ Войницкого – было больно, тяжело и мучительно. Первым эту роль играл Сергей Глебович Десницкий – великолепный актер МХАТа, который работал у нас в театре.

Он отыграл эту роль полтора сезона, а потом Розовский ввел меня. Я тогда был совсем молодым артистом, и повторить образ было наисложнейшей задачей. Без преувеличения скажу – я с Чеховым проводил весь день, с ним ложился и с ним же вставал.

Выучить текст – не проблема, у Чехова выверена каждая запятая, он же сам является режиссером. Необходимо было погрузиться в Чехова, понять каждую его запятую, окунуться в его мир.

Простота Чехова очень иллюзорна и обманчива – за ней глубина и размах мысли. Тот артист, который не утруждает себя погружением в Чехова – терпит неудачу и, я считаю, что я совладал с этим. Я жил в этой роли, так же, как и в роли Раскольникова. Ежеминутно, ежедневно, еженедельно сверяя свои ощущения с великим Чеховым, выверяя филигранно его со своим образом. Чехов бездонен, но величайшее счастье для артиста нащупать его, понять и показать на сцене зрителю.

«СП»: Знатоки театра «У Никитских ворот» отмечают, что вас сложный характер…

– А кто у нас простой? Люди – они на то и люди, чтобы иметь свое мнение. Но конфликтов с коллегами-артистами у меня не бывает.

«СП»: Конфликтуете ли вы с режиссером?

– С режиссером у нас бывают разногласия. Если бы у нас были настоящие конфликты – мы бы не работали более 50 лет вместе. Но я отлично понимаю, что режиссер на площадке главный – это его спектакль, и я не могу ломать его рисунок. Спектакль – его видение, и я обязан в этой заданной композиции выполнять его задания. Но, в тоже время, артист должен наполнить постановку своими идеями, которые не должны идти вразрез с задумками режиссера. Это и есть компромисс.

«СП»: Работа в театре как-то влияет на вашу карьеру спортивного журналиста?

– Наши великие советские комментаторы тоже были актерами. Например, Николай Николаевич Озеров был актером МХАТа, Котэ Махарадзе – ведущим актером в Русском драматическом театре в Тбилиси.

Любовь к спорту и к театру дает возможность и право импровизировать, играть у микрофона, но не заигрываться. В спорте, как в театре, нужно иметь меру. Вообще, комментирование – это саундтрек, где ни в коем случае нельзя перекрывать основное действо своим «великолепным комментированием», нужно соответствовать тому, что происходит на арене. Это как в театре, где самое важное – твой партнер, если это не моноспектакль.

Так же и в журналистике: если берешь интервью, то работаешь со своим партнером, разговариваешь и человек начинает открываться перед тобой. Только тогда, когда ты соответствуешь его представлению и ты чувствуешь его, находятся точки соприкосновения и начинается диалог, если этого нет – в ход идут дежурные фразы и штампы.

«СП»: Почему вы не любите выражение «служить» театру?

– Театр – это колоссальная, тяжелейшая работа. Она физически тяжела, если по-настоящему работать. Если ты не играешь своим организмом, не подключаешь душу, не применяешь свои авторские приемы, то ты ничего не достигнешь. Люди ничего не чувствуют, засыпают, им неинтересно и, наоборот, если артист использует все свое искусство, держит зрителя на протяжении всего спектакля, то он и проходит на одном дыхании.

Например, спектакль «История лошади» – сложный, тяжелый. В нем Холстомера до меня играли ведущие артисты театров, начиная от великого Евгения Лебедева в БДТ, когда этот спектакль ставил Розовский под руководством великого Товстоногова. Эту роль играли великолепные артисты – Десницкий, Юматов… Этот спектакль тяжелейший физически, когда ты носишься по пандусу под 45 градусов, плюс в какой -то момент поешь, читаешь стихи.

«СП»: Сейчас вы работаете над спектаклем «По ком звонит колокол» по одноименному роману Хемингуэя, что для Вас значит эта роль? Ведь вы играете реального человека…

– В первой редакции романа «По ком звонит колокол» Хемингуэй описал этого человека, который впоследствии был расстрелян. Его настоящая фамилия – Кольцов, и когда автор узнал, что тот находится в сталинских застенках, дабы смягчить его участь, он поменял ему фамилию на Каркова. По профессии Кольцов был журналистом, работавший в газете «Правда», а после – главным редактором журнала «Огонек». Там была очень романтическая и в тоже время трагическая история. Его любимая, зная, что он ее ждет, несмотря на все предостережения, поехала за ним в Советский Союз, где впоследствии сгинула. Прежде чем приступить к этой роли, я все прочитал и внутренне постарался представить себе этого человека.

«СП»: Чем спортивная журналистика 90-х годов отличается от современной?

– Сейчас больше возможностей, чтобы найти информацию, выйти и поделиться ей со зрителем. Сегодня зритель совершенно другой, его ничем не удивишь. Только хайп, или что-то этакое, сенсационное нужно подавать, а иначе интерес теряется.

«СП»: Почему вы в свое время ушли с «Матч ТВ»?

– Это обычная текучка кадров, которая есть везде – и на телевидении, и в театре.

«СП»: В программе «Британский стиль» вы поспорили с Никитой Ковальчуком: если «Тоттенхэм» в сезоне 2022/23 войдет в «тройку», он покрасит волосы, а вы пострижетесь налысо. Чем закончилось это пари?

– Я побрился налысо, как и договорились.

«СП»: Если бы сейчас можно было снова выбирать профессию, что бы вы выбрали?

– Я прожил великолепную и безумно интересную жизнь, работал и работаю с Розовским, до того – с Виктюком, чего еще можно желать?

Мне нравится жить и получать удовольствие от общения с прекрасными людьми, которые меня окружают. Наверное, именно это и называется счастьем.