У русских и казахов с давних пор переплелись история, традиции и судьбы

Рубрика "Передвижники", открытая "РГ", продолжается. Но путешествия - такое дело: перемещаешься в пространстве, а попадаешь в воронки времени. Вопрос то ли к эйнштейнам, то ли к эйзенштейнам. Ехал по своей стране, зазевался - и уже за границей. Короче говоря, я в казахстанском Алматы, который по старинке хочется назвать Алма-Атой. И не обязательно здесь сразу начинать грызть яблоки. Здесь много есть чего поинтересней яблок.

Конечно, русские с казахами живут в этих краях давно, все семьи, судьбы, языки переплелись - водой не разольешь. То приезжали добровольцы, то энтузиасты, то в эвакуацию, то и в ссылку - вольные и подневольные, все вперемешку. Говорю же, времена перемешались. Вот пару лет назад за девять месяцев, как подсчитало МВД республики, сюда нахлынуло аж 1,66 миллиона россиян. Но глазом не моргнули, как от релокантов, судя по статистике, осталось двадцать тысяч. А что так?

Петляю по алматинским улочкам, с крыши гостиницы пытаюсь охватить нависшие над городом тяншанские предгорья Алатау - все закольцовано: и если ждешь ответов на вопросы - возвращается, ищи в себе самом. А впрочем, в путь.

Показывают мне: на углу улицы Гоголя невзрачное здание. Бывшая гостиница "Джетысу". Чем замечательна? Сюда почти век назад, в 1929-м, привезли "демона революции" Льва Троцкого с сыном и женой Седовой. На троих две комнаты. "Дальше едешь, тише будешь", - как говорят, напутствовал их Сталин. А Троцкому здесь сразу не понравилось. Ну все не так. С охоты уток приносил десятками. И жалобы строчил - недоедает, дорого, беда с водой и прочими удобствами. Нашли жилье покраше - опять не то. И через год отправили куда подальше - в Мехико. А нечего ругать Алма-Ату.

В Великую Отечественную из Ташкента прибыл поэт Владимир Луговской - и тоже скис: "Мое жилье. О, Боже! Дом искусства, / без электричества, без лампочек, без печек...".

Он еще назвал Алма-Ату "городом снов" - что вроде романтично, но скорее говорит о том, что у поэта на уме была вдова Булгакова, Елена-Маргарита - ей в Ташкенте тоже беспрерывно снилось что-то вещее, со смыслом. А ему в Алма-Ате - "Как страшно, как печально в этом доме". Ну и чем все кончилось для Луговского? До последних дней не выходил из творческого кризиса. Даже стал героем симоновской повести "Двадцать дней без войны": это ему майор Лопатин удивлялся - автор монументального хора "Вставайте, люди русские!" из фильма "Александр Невский" до войны звал на подвиг. А пришла война, и он -"еще не доехав до нее, после первой большой бомбежки вернулся с дороги в Москву и лег в больницу", а еще через месяц оказался в эвакуации. Не он один - так поступали все, кто добивался разных броней, "принимая слишком близко к сердцу советы сберечь себя для литературы" - но просто от него другого ждали. В повести майор его не осуждал - но удивлялся… И будто выходило снова: а не надо говорить пустое про Алма-Ату.

То ли дело Ромм. Михаил Ильич, сказал светло и солнечно. "Почему, эвакуируясь, мы выбрали Алма-Ату? Да потому, что здесь 365 солнечных дней в году".

Вот и пойдем по солнечным местам.

* * *

Наискосок от Оперы приткнулись столики кафе "Афиша" и над ним два этажа. Дом в бежевом, народ снует, из двери носятся официанты. Между собой его здесь называют "домом литератора". И неспроста. Здесь жил советский казахский классик Мухтар Ауэзов, автор "Пути Абая". Были времена, когда другие прятались от травли литсобратьев в Алма-Ате, - а было и так, что Ауэзов уезжал в Москву, скрываясь от здешних козней. Говорю же: все перемешалось. А в войну к Ауэзову из уважения не подселяли - сам позвал. У него и Зощенко топтался, и Симонов, и Михалков Сергей бывал. Но разделил две своих комнаты с семьей Паустовского. Мне даже так сказали: ведь не объяснишь сейчас - а кто он, этот Паустовский.

Да как же, отвечаю, перед ним же, помните, вставала на колени Марлен Дитрих. Руку целовала. Слезы проливала над рассказом "Телеграмма". А мне на это - ну и что? Сейчас не каждый сразу вспомнит, что там за Марлен, какая Дитрих. Прошлый век.

Ушло, как осень сбрасывает листья.

Честно сказать, разволновался и потом в гостинице перелистал "Повесть о жизни" Паустовского. Там Петлюра вдохновлял население фейками: мол, завтра "пустит против большевиков смертоносные фиолетовые лучи", которые ему доставил "друг свободной Украины" французский консул Энно.

Где уж тут вчерашний день.

Но мне пора - бегу в театр Сац. На улицу Шаляпина.

* * *

Что за театр? Известно же, у Сац театр - в Москве. Первый в мире детский музыкальный был открыт в шестидесятых. А откуда здесь, в Алматы? А здесь есть свой - Русский театр для детей и юношества имени Наталии Сац.

Вхожу - а все вверх дном и все на чемоданах, все несутся - что, куда? Переезжают. Временно. Театр закрыт - на реконструкцию. Успел поймать летевшую мимо меня завлитчастью Татьяну Карамышеву - объясняет: рядом вырастет еще шесть этажей, обзаведутся новой камерной сценой, новыми цехами, будет многофункциональный Арт-центр. А пока придется поскитаться по соседским сценам.

Наталия Сац - имя основательницы. Умницы, красавицы, жены "наркома-врага народа", освобожденной в 1942-м и прибывшей в эвакуацию с дочкой Роксаной. До войны в Москве она уже создавала свой театр - нынешний РАМТ. И вот теперь ее отправили в Алма-Ату, где есть Театр оперы и балета, не хватает только режиссеров. Поселили с дочерью в театре, в комнате администратора.

В 1944-м она поставила здесь оперу "Чио-Чио-Сан", где поразила всех хрустальным голосом Куляш Байсеитова. Говорят, все плакали от счастья. Эйзенштейн тогда скаламбурил: Чио-Чио-Сац. И на такой волне ей отдали кинотеатр "Алатау" - Наталия Сац открыла здесь театр для юных зрителей. Первый спектакль - "Красная шапочка" по Шварцу. Потом будет Москва, там свой театр - а здесь в сорок седьмом у нее было две труппы, русская и казахская. В 90-е из них выросло два театра - казахский имени Мусрепова, и русский - имени Наталии Сац. "Несколько дней назад у нас закончились гастроли РАМТа. В сентябре планируем ответный визит. Привезем "Руслана и Людмилу" и документальный спектакль "Сац" - о той, которая нас по-прежнему объединяет. Для него реконструировали занавес, который был когда-то в 1945-м: с одной стороны мальчик в тюбетейке, а с другой глубоглазая девочка с косичками. Они тянут друг к другу руки, занавес закроется - и руки их смыкаются".

* * *

У Русского драмтеатра им. Лермонтова трудно памятник - на редкость жизнерадостный. Неловкий человечек с зонтиком - это артист Юрий Померанцев. Здесь он в роли из старого фильма "Наш милый доктор" - тогда ему было 36. А прожил он 99 лет - из них больше шестидесяти отдал алматинскому театру. "Нет, вы не понимаете, что значило здесь имя Померанцева, - встречает меня прекрасный режиссер Игорь Пискунов. - Его все знали и боготворили, он был у нас тут культовым".

Я честно признаюсь: откуда же мне знать. А Пискунов показывает фильм - снял только что, еще никто не видел. Называется "Мой Померанцев" - в самом деле, он гипнотизирует, смотришь, будто сто лет артист тебе знаком. Померанцев попал в Алма-Ату в 43-м после тяжелого ранения - воевал, был минометчиком. В кармане гимнастерки письмо от Василия Качалова, артиста МХАТа - тот перед войной ответил ободряюще-напутственно мальчишке, у которого была мечта - театр… В Алма-Ате была и мама, и дядя, певец Александр Курганов: он привел фронтовика к Наталии Сац - и та определила Померанцева в хор Театра оперы и балета имени Абая.

Игорь Пискунов с ним ставил в лермонтовском драмтеатре "Танго" Мрожека, "Тот, кто получает пощечины" Леонида Андреева, записал с ним чеховский монолог "О вреде табака". Рассказывает мне: "Самым любимым героем Померанцева всегда был "маленький человек". Вот говорят, незаменимых нет. А про него могу сказать: но есть неповторимые".

Еще одно - артист уже за девяносто лет признался Пискунову: "Для меня давно уже нет праздников - святым останется навсегда только 9 мая, День Победы".

И на этом - путь, конечно же, к "лауреатнику".

* * *

"Лауреатник" - это дом. Построили к 1941-му на улице Кирова для преподавателей пединститута. Восемь квартир - 24 комнаты. Но только в октябре сюда эвакуировали чуть не весь Мосфильм с Ленфильмом - сразу прибыло 40 орденоносцев и 21 лауреат Сталинской премии. Как расселять? Битком забили все гостиницы, искали по квартирам. Самым именитым выделили этот дом. "Лауреатником" прозвали сразу.

А сейчас тот дом реконструирован, стал выше этажом и арендуется коммерческими учреждениями. Дух "лауреатника" давно отсюда выветрен. Но есть мемориальная табличка с именами великих жильцов.

В те дни все прибывшие киностудии объединили в ЦОКС - Центральную объединенную. Директором назначен киновед Михаил Тихонов. ЦОКСу выделили массивный Дом культуры - он недалеко. Сейчас это здание Госфилармонии имени Жамбыла.

Воспоминаний, слухов и "дополненной реальности" вокруг ЦОКСа - море. Фантастика же в том, что в кажущемся хаосе войны, лишений, бедствий ЦОКС выпустил на экраны 23 фильма и 10 короткометражек, 80 процентов от всего тогдашнего кино. И картины - пусть наивные и черно-белые, но завораживают даже через столько лет. Гении, мастера, экспериментщики в одном флаконе - смесь непростая и гремучая.

Иду вдоль филармонии, где билось сердце ЦОКСа: и сейчас все разговоры сводятся обычно к Эйзенштейну. К первому "Ивану Грозному", который оценен был высоко. Ко второму, на экран не вышедшему. К третьему, для которого успели снять несколько сцен. Что произошло со вторым фильмом? Сталин, говорят, не оценил - фильм предложили доработать. Любопытно, что еще и до вождя картину осудили и коллеги режиссера, киновед и писатель Шкловский, например. И все же режиссера даже представляли к ордену Ленина - но с сердцем у него давно проблемы, не успел ни с орденом, ни с фильмом.

Выяснилось вдруг, что Эйзенштейн волнует многих и сегодня - кто-то видит в нем теперь такого затаившегося "релоканта". Снял, мол, наконец впервые вместо вынужденно "скифского" свой первый фильм с достойным "европейским" взглядом - отказался от сервильного кино и наконец собрался вывести на чистую воду главного злодея всех времен. Такая суть художника, его стезя, кастальский ключ, предел мечтаний. Смотрю на ЦОКС - а что мне скажут стены. Нет, но мне-то кажется, что все-таки сводить всю гениальность режиссера к объяснению сегодняшних мотивов релоканта - это несколько сужает гения. Ну, мягко говоря.

Рассуждаю сам с собой. Кого по-настоящему в то время уничтожили - так это гения Дзигу Вертова. Запрещали фильмы до войны. В Алма-Ате давали лишь короткие сюжеты для киножурнала. Фильм "Тебе, фронт!" сразу же утонул в архиве. Жену Елизавету Свилову вычеркнули из числа лауреатов-создателей картины "Суд народов" ("Нюрнбергский процесс") - а ее фрагмент "Освенцим" был предъявлен в Нюрнберге в качестве живого обвинения. Дальше - кто еще? Великого Григория Александрова из Алма-Аты перебросили в Баку - там он снял "Одну семью" с великой Орловой. Фильм патриотический - без объяснений запретили. Великий Козинцев и до войны, как говорил Тынянов, узнал, что значит "радостная травля" коллег. В войну снял с Траубергом сатирического "Юного Фрица" - запретили. Сняли "Простых людей" - спрятали на полку.

Все это, конечно, ничего не объясняет с Эйзенштейном - но слегка снижает пафос. Черно-белое кино - но все сложнее. Эйзенштейн не "релокант".

Козинцев после "Гамлета" сказал, что цель искусства - "чтобы люди не скотели". Понимай как хочешь.

* * *

На Центральном кладбище Алматы краевед Евгения Морозова рассказывает, как разыскивала где-то в глубине могилу Софьи Магарилл. Красавица-актриса, снявшаяся в "Маскараде" и "Поручике Киже", была женой режиссера Козинцева. Заразилась тифом, ухаживая за больным драматургом Сергеем Ермолинским. Того стараниями Райзмана, Черкасова и Эйзенштейна удалось перетащить из ссылки в Алма-Ату. В больнице помогала и сценаристка Мария Смирнова - но всем ничего, и сам Ермолинский поправился и скоро встретился с возлюбленной Татьяной Луговской (мхатовской художницей, сестрой поэта) - только бедная красавица Софья сгорела.

Но здесь же похоронен и Борис Блинов, тоже от тифа в тридцать пять, - его все помнят по "Чапаеву", где он играет Фурманова, но он в эвакуации снимался и в картинах "Жди меня", "Фронт"… Здесь, кстати, памятник Мухтару Ауэзову создал именитый скульптор Евгений Вучетич. Здесь и "хрустальный голос" Куляш Байсеитова. Здесь же и больше тысячи солдат Победы - в Алма-Ате работало в войну 12 военных госпиталей… Рядом все, а были б живы - поди скажи им, что теперь мы вовсе не один народ.

* * *

Иду мимо Театра оперы имени Абая - а у входа парочка. Девушка в красной шапочке, красавец-ухажер. Позируют, снимаются - и радуют прохожих.

Оперный театр здесь появился до войны, но это здание - роскошное - открыли в сорок первом. Седьмого ноября шла битва под Москвой, там стояли насмерть и казахи, воины-панфиловцы - а здесь шел первый оперный спектакль "Наргиз", композитора Муслима Магомаева, деда известного певца Муслима Магомаева.

На ту же сцену выходила и великая балерина Галина Уланова.

Ее родной Кировский театр эвакуировали из Ленинграда в Пермь. Она же уехала в Алма-Ату за мужем Юрием Завадским - главрежем Театра Моссовета. Ее Жизель здесь всех свела с ума.

Эйзенштейн немедленно решил снимать ее в "Иване Грозном" в роли царицы Анастасии. "Наверное, - Уланова напишет позже, - моя трактовка безумия Жизели как-то тесно увязалась в фантазии Эйзенштейна с образом несчастной царицы, которой боярыня Ефросинья Старицкая подносит яд..."

Не вышло. Дело к съемкам - а Уланову вызвали в родной театр. Сентябрь 1944-го, сезон открыли в Ленинграде. Эйзенштейн вместо Улановой позвал Людмилу Целиковскую.

Композитор Прокофьев тоже посмотрел "Жизель" - и обещал написать свой балет для Улановой. Так появилась "Золушка". Ее Уланова станцует после войны уже в Большом театре. И запишет: "тема "Золушки" - вера в счастье, в мечту, которая сбывается".

Сац с "Красной шапочкой". Уланова и "Золушка". И эта парочка влюбленных возле оперы. Перемешались времена - а верить в счастье хочется всегда.