Епископ РПЦ о состоянии современного православия: «Верующие ездят по монастырям и деревням – выискивают истинных пастырей»

«Я под иконочкой лежал» Владыка Сергий, расскажите, пожалуйста, с чего началось ваше служение Богу? — Я всегда был в церкви, потому что мама была женщина весьма верующая. Она пела на клиросе в Крестовоздвиженском соборе в Омске. Помню такой эпизод: я лежал на ступеньках под иконочкой Матери Божией «Утоли моя печали» в Крестовоздвиженском соборе, напротив иконы батюшка служит молебен, рядом мама и еще три женщины поют. И вы не сопротивлялись церковному воспитанию? Были послушным? — Тогда воспитание было другое. Мама была человеком очень мудрым, духовным, но одновременно строгим При этом ее строгость сочеталась с любовью. Ей достаточно было укоризненно указать на детский проступок, чтобы становилось стыдно. Мама была очень внимательна. Вспоминаю такой забавный случай из детства. На окне стояла банка с козьим молоком. Мне очень хотелось его попить, а шел Успенский пост. Я постеснялся у мамы спросить и знал, что она не разрешит. Тогда я придумал хитрость: взял соломинку, опустил в банку и несколько глоточков молочка выпил. Через какое-то время мама на меня пытливо смотрит и спрашивает, не знаю ли я, кто выпил молоко. «Молочко-то село, а след остался. Отпито. Неужели кот туда забрался?». «Прости, это я сделал», – признался я. Она сказала, чтобы я пошел к отцу Анатолию, покаялся и постарался не нарушать поста. Ну и по дисциплине. Она следила за тем, как прибрано в комнате, как застелена кровать. «Так, плохо кровать застлана, надо аккуратней это делать. А почему в углу не убрал? Давай-ка, чтобы был порядок», – говорила она. В юности вы были свещеносцем у епископа Омского и Тюменского Николая (Кутепова). Расскажите, пожалуйста, о том периоде жизни. — Там кафедра была епископская, владыки служили. Я помню находящегося на покое владыку Венедикта (Пляскина), потом владыку Гавриила (Огородникова) и владыку Николая (Кутепова). Будучи ребенком, я выносил небольшую свечечку перед архиеерем. Она называлась примикирий. В хрущевские времена владыка попросил: не надо выносить свечку, а стоять на клиросе с мамой. Тогда запрещалось привлечение детей к церкви. Однажды владыка дал мне огромную архиерейскую просфору и какую-то копеечку. Я, пока шел до трамвая, просфору съел, а деньги положил на стол. Их увидела мама и спросила, откуда деньги. Когда она узнала, что деньги дал епископ, то велела отнести их в храм и положить в церковную кружку: «Мы должны церкви помогать, а у церкви деньги брать нельзя». И я отнес деньги в храм. (Фото: Архиерейское богослужение в Святогорском монастыре в Пушкинских Горах) Какие события стали определяющими в выборе монашеского пути? — По-другому я себя уже не мыслил. В детстве у меня было сделано кадило из старой лампадки. С этим импровизированным кадильцем я пел: «Господи, помилуй!». Тогда литературы не было никакой и негде было ее взять. Маме какие-то бабушки давали переписанные от руки молитвы, акафисты и жития святых. Мама мне читала о подвигах монашеских, о святых и мучениках. Это было очень важно, так как в школе мне много пришлось пережить скорбей. Я помню, что мама меня утешала этими книжечками. «Вот видишь, как мученик страдал за Христа. А это несчастные люди, которых надо пожалеть. Не обижайся на них. Надо терпеть». Я утешался вот этими рассказами. Было хрущевское время, и все было направлено на истребление церкви. Существовала целая система запретительных и карательных мер, чтобы притеснять церковь. Это продолжалось в той или иной степени до 1988 года. Так, в хрущевское время, чтобы попасть в храм на Пасху, мы приходили намного раньше и прятались на клиросе, пока начнется служба. Маме несколько раз угрожали, что лишат родительских прав за неправильное воспитание сына. Статьи разные в местных газетах писали. У меня долго хранились эти вырезки, пока они не затерялись в переездах. Например, там была статья, которая называлась: «Не отдадим церкви!». В ней говорилось, что мать – церковница, фанатичка и ребенка так же воспитывает. Хорошо, что до кардинальных мер не дошло и мать не лишили родительских прав. Тогда почти каждый день появлялись атеистические статейки и книжонки. В школе тоже все знали, что вы – мальчик из верующей семьи? — Классная руководительница приходила в церковь выслеживать, там я или нет. Я прятался на клиросе и смотрел за ней в щелочку. В школе особенной травли не было, а вот дети порой насмехались и иногда побивали. Могли дать портфелем по голове. Одна учительница говорила: «Стукните его, чтобы он в церковь перестал ходить!» Я всякими окольными путями из школы уходил, чтобы они меня не поймали. Это ведь особое место, Сибирь. Омск всегда был ссыльным, еще в царское время там острог был, в советское время в городе было четыре тюрьмы. В 1950-е годы там банды были. В церковь ходили ссыльные: бывшие помещики, купцы, две старенькие графинюшки. В основном публика такая была церковная, а местное население – потомки каторжников. После окончания школы мы уехали в Ленинград. Я поступил в медучилище. Псково-Печерский монастырь Как вы решили стать монахом? — Я читал про монастыри, но думал, что их просто уже нет. Тогда не было литературы церковной. Журнал «Московская патриархия» был доступен только духовенству. После медучилища я работал фельдшером в трамвайном парке имени Скороходова в Петроградском районе. Со мной работала женщина, Серафима Николаевна. Я чувствовал, что она тоже верующая. Однажды она попросила, чтобы я заменил ее на пару дней. Я узнал у нее, что она едет в монастырь в Печорах помолиться. Я удивился: «Неужели монастыри сейчас есть?!». В Сибири вообще представить себе такого никто не мог. Я сказал, что очень хочу тоже побывать в обители. Однажды мы поехали с ней вместе в Печоры. Помню, что поезд пришел рано, мы пришли в монастырь, привратник – старчик небольшого роста – открыл ворота. Впоследствии я узнал, что это был монах Аввакум. Я увидел, как из братского корпуса монахи спешат в храм на полунощницу. Смотрел, как они идут, как у них развеваются мантии, и подумал: «Какие красивые одежды! Как бы я хотел такие одежды на себя надеть!» От поездки я остался под впечатлением. В следующий раз я поехал туда один. Меня пустили на Святую горку (Холм, в котором находятся Успенская церковь и Богом зданные пещеры. – Прим. ред.) Смотрю, там батюшка ходит. Я подошел к нему под благословение. Это оказался наместник монастыря – легендарный архимандрит Алипий (Воронов). Он спросил, зачем я приехал и откуда. «Я приехал помолиться из Петербурга», – сказал я. «А Ленинградом не хочешь называть?» ­– спросил архимандрит Алипий «Не хочу, я Ленина не люблю», – ответил я. «Ну только ты про это не говори никому, что не любишь. А ты хочешь ко мне в монастырь?» – спросил он. «Конечно, очень хочу, очень желаю», – сказал я сразу. «А что ты будешь здесь делать?» – спросил наместник монастыря. «Что благословят, то и буду делать» – ответил я. «А будешь туалеты чистить, а листья по монастырю подметать – дворником?» – опять спросил он. Я ответил утвердительно. Он пригласил меня приехать через две недели. Я все оставил, даже книжку трудовую, и уехал в Печоры. Почти три года я там побыл в качестве послушника. Я и на кухне помогал, участвовал в выпекании просфор, а также в строительных работах, но в основном я пас коров и дежурил на скотном дворе. В Псково-Печерском монастыре меня постригли в иноки, но по независящим от меня обстоятельствам мне пришлось уйти. Я какое-то время летом помогал батюшкам на приходах петь и читать, а потом в Петербурге поступил в семинарию. Затем, обучаясь на заочном, я поехал в Смоленск, где меня рукоположили в диаконы, а через неделю в священники. Так в 24 года я стал священноиноком. Чему вы научились в Псково-Печерском монастыре? Какой духовный опыт получили? — В то время это был особенный монастырь. В нем царила духовная атмосфера любви. Там были такие старцы: архимандрит Алипий (Воронов), схиархимандрит Пимен (Гавриленко), ризничный архимандрит Серафим (Розенберг), казначей отец Нафанаил (Поспелов), келарь отец Иероним (Тихомиров). Это были настоящие монахи, святила. Они тяжелый путь жизненный прошли. Самое главное, там царила христианская любовь, братство. Я благодарю Господа, что он сподобил меня их всех увидеть, с ним общаться. Когда приходили к отцу Иоанну Крестьянкину со скорбями, недоумениями, тяжестями, он выслушивал и говорил: «Да-да, а что случилось? Ай-ай, а что ж такое? Ну подожди-подожди. Сейчас святой водичкой покропим, лобик масельцем помажем». А уйдешь от него, как будто и ничего не было – как на крыльях улетаешь. Он напоминал курочку-наседку, которая подбирала к себе цыпляток. «Деревни умерли, а храм стоит» Расскажите, с чего начиналось ваше служение в качестве священника в 1974 году. — Моим первым приходом стал храм в умирающей деревне Докудово Смоленской области. Но мне часто приходилось менять приходы, так как продолжались стеснительные меры. Если замечали активность священника, то его перемещали с места на место, чтобы он не смог создать христианское общение и воздействовать на кого-либо. В 1961 году было принято положение, согласно которому священник вообще не управлял ничем в храме. Мог только прийти, послужить и уйти. Во главе прихода стояли так называемые церковные советы. Зачастую там подбирались люди, которые проводили в жизнь ту политику, которую им определял уполномоченный. Был такой орган – Совет по делам религий при Совете министров СССР. В каждом областном городе был уполномоченный по делам религий, а на местах находились секретари райисполкома. Вся их деятельность сводилась к всевозможным ограничительным мерам. Например, тогда запрещался колокольный звон, священник не мог посещать больных, отпевать покойников на кладбище. Делалось все заочно, в том числе и освящались дома. Один раз я крестил слабенького ребенка, а старосты не было. Я записал его в книгу, деньги сдал старосте, но тем не менее я сделал это без них. Потом было мне прещение. «Вы какое право имели крестить? Вы не имели права без церковного совета крестить!» – делала мне выговор секретарь райисполкома. Меня перевели на другой приход. Так несколько приходов пришлось сменить. В одном из храмов на Пасху устроили колокольный звон. Тут же прилетела секретарь райисполкома с вопросом о том, на каком основании я звоню. Я попросил бумагу о том, на каком основании звон запрещен. Кому этот звон мешает в деревне? Здесь что, больница или школа? Секретарь прыгнула в машину и умчалась. На самом деле это было самодурство. Хрущев тогда запретил, и все. Первый раз колокольный звон официально разрешили в день смерти Леонида Брежнева, в 1982 году. Пришла телеграмма во все храмы, где сохранились колокола. При Брежневе уже было легче: прекратилось закрытие храмов, уменьшили налог. Вы служили в разных регионах: в Курской, Орловской, Брянской, Ленинградской епархиях. Чем вам запомнилась работа в этих приходах? — Да, путешествовал. Везде одно и то же было, это области периферийные. В Петербурге другая публика была. Это была интеллигентская столица. В Ленинградской области мы открывали подворье Валаамского монастыря в Приозерске. Владыка Иоанн Снычев благословил меня в монастырь преподобного Мартирия Зеленецкого. Потом попал я в Площанскую Богородицкую пустынь в Брянской области. Туда меня пригласил владыка Мелхиседек, которого туда перевели из Екатеринбурга. Там практически никого не было. Я 20 лет восстанавливал этот монастырь. Он был полуразрушен. Обитель восстановлена вся, кроме братских корпусов. Кроме того, времена поменялись, и уже не было в этом необходимости: монахов столько не было. Помните старца Николая Гурьянова с острова Залит в Псковской области? Вы с ним общались? — Да, несколько раз. Он особо-то никогда ничего не рассказывал. Он или песенку какую-то пропоет, или стишок расскажет. Я вот думаю, что он как-то предвидел, что я архиереем стану, хотя у меня таких и мыслей не было. Когда мы приехали к нему на остров Залит, нас трое было, два монаха из Зеленецкого монастыря. И старец подбегает к нам и так низко-низко склоняется передо мной и говорит: «Благослови!». Я тогда игуменом был и сказал: «Я же игумен только, я не могу». Я думаю, что он тогда уже провидел. Служение в Великолукской и Невельской епархии Проезжая по территории епархии, которой вы управляете, видела, что в селах и в самом городе Великие Луки строятся и восстанавливаются храмы. Расскажите, пожалуйста, что самое трудное при руководстве этой епархией. — Епархия материально очень бедная, убыточная, слабенькая. У нас половина приходов уже нежизнеспособные, можно сказать. Там священник уже не может прожить, потому что деревни умерли, а храм стоит. Как можем, мы их поддерживаем. Раз в месяц священник приедет, послужит, оставшиеся две старушки придут на службу из окрестных деревень. Летом все поднимается, потому что много дачников приезжает. На зиму церкви просто закрываются, так как, чтобы топить, нужно купить дрова, надо оплатить электричество, да и священнику тоже надо жить. Поэтому это основная сложность. Но Господь посылает людей состоятельных, которые помогают. Все делается, созидается, строится. (Фото: награждение благотворителей после богослужения в Святогорском монастыре в Пушкинских Горах) Современное монашество Вы часто посещаете и проводите богослужения в монастырях. Как бы вы охарактеризовали современное монашество? — Это уже не то монашество, что было раньше. В старых монастырях были монахи, которые жили еще в царские времена. А люди, которые приходили после войны в монастырь, прожили очень тяжелую жизнь. У них было много испытаний всевозможных: голод, войны, гонения, переселения. Они были приучены переносить трудности. Сейчас монахи не такие, они в другое время выросли: у телевизоров, в квартирах. А раньше монахи жили своим трудом, обрабатывали землю, питались с нее. Прихожане хоть и подавали свои жертвы, но этого не хватало. Нынешнее поколение не знает сельского труда, братия привыкла к комфорту. Как им спасаться? — Смирением, терпением болезней и скорбей, которые Господь посылает каждому человеку. И, конечно, окромлять других людей, пример показывать. Самое главное – молиться за других людей, которые молитвы просят. Молиться за весь мир – это долг монаха. Усердно молиться, чтобы Господь отвел от нас испытания, которые у нас сейчас происходят. Специальная военная операция – страдания. Нужно духовно поддерживать воинов и их родственников, чем церковь и занимается. Что бы вы посоветовали тем, кто хочет «уйти в монастырь» по разным причинам? — Во-первых, к этому надо иметь призвание, любовь к Богу. И надо себя испытать: пожить в монастыре просто паломником, потрудиться, чтобы увидеть монастырскую жизнь изнутри, а потом понять, готов ли ты к этому или нет. Надо еще и монастырь по духу найти. Вот сейчас, например, в столичных монастырях труда нет. Там только служат и молятся. Другие монастыри нанимают наемных рабочих, потому что сами не хотят трудиться, а могли бы научиться. Вот такое расслабление, разленение. Надо искать не такие монастыри, где в каждой келье телевизор и телефоны, а строже. Вот, например, у нас Свято-Успенский мужской монастырь в селе Успенском есть. Там семь человек братии. Они сами ухаживают за скотом, за птицей, за огородом, продают молоко, сыр, масло, яйцо. Живут своим трудом. Богослужения каждый день. Многие туда приходят, поживут там и уходят – работать надо. Если человек не трудится и не молится – это путь в какие-то страсти: то вино начнут пить, то телевизор смотреть, то гулять, то еще что-нибудь. Труд и молитва, как святые отцы говорили, два крыла, которые возводят к небесам. Но, прежде всего, призвание нужно иметь. Когда Господь тебя зовет, ты это чувствуешь, придешь и будешь настоящим монахом или монахиней. А то вот как бывает: приходит пожилая женщина в монастырь и говорит, что хочет в него поступить. Взрослым детям она квартиру отдала, пенсию отписала. А монастырь разве дом престарелых? Мы никого не обязаны принимать. Когда кто-то приходит вот так в монастырь, то вкладывает свое имущество, потому что надо кормить, поить, лечить – это все стоит денег. Или надо хотя бы, чтобы пенсия была. А пожилой человек немощный, за ним самим уход нужен, а в монастыре надо трудиться. Или вот люди развелись, и человек в монастырь уходит. Это разве повод в монастырь поступать? Это подвиг. Вот это понятие у многих утрачено, утеряно, зачем идти в монастырь. У людей в голове: сейчас стану монахиней, все грехи простятся, и буду беззаботно жить. Но не бывает так. Спасаться от неудач жизни – это не повод уходить в монастырь. Что бы вы посоветовали современным монахам? — Главную монашескую заповедь исполнять – послушание игумену и старшей о Христе братии. Послушание и смирение – вот монашеский путь спасения. Истинное послушание не рассуждает, правильно ли сказал настоятель. Раз ты в монастыре, то обязан иметь послушание. А то вот в одном монастыре монах отправился в отпуск. Какой может быть отпуск у монаха? Одно дело, когда ты лечишься и идешь к врачу. А когда ты отдыхать едешь? От чего? От молитвы, от Матери Божией, от обители? Ведь никогда монах уже не вернется в монастырь таким, каким он вышел. Разве мертвец исходит из гроба своего? Монах умер для мира. По возможности это все надо от себя отстранить и жить в молитве, богослужении, послушании и труде. Вот матушка была Антония в Вознесенском Флоровском монастыре в Киеве – как поступила в 1952 году в монастырь еще девочкой, так ни разу и не вышла из обители. Она пережила хрущевские гонения, попытки закрыть монастырь, была благочинной, потом настоятельницей. Когда умер ее отец, сестры позвали ее на его похороны, а она ответила: «Мертвец разве исходит из гроба своего? Я буду за него молиться, но никуда не поеду». И никуда не поехала. Отец Нафанаил в Псково-Печерском монастыре как пришел в монастырь, так и прожил несколько десятков лет и не знал, что за воротами монастыря делается. Конечно, и сейчас есть настоящие хорошие монахи, но, к сожалению, дух времени всех развращает. «Люди ездят по деревням и выискивают истинных пастырей» Как вы видите состояние Русской православной церкви сейчас? Какие-то, может, у нее есть болезни, на ваш взгляд? — Конечно, сейчас церковь имеет свои особенности. Современное духовенство немного расслабленное. Оно не видело притеснений, испытаний, этих уполномоченных. Они пришли и стали священниками и так же легко потом могут уйти. И монахи могут. Это с каждым может быть. Сказывается всеобщая расслабленность. Она не только у церковных людей присутствует, а у всех людей. Ведь чтобы стать священником или монахом, человек должен приходить со смирением, с осознанием своей греховности, войти, преклонив главу, а многие какими были, со своими страстями и привычками, так и вваливаются в церковь. А здесь не так, надо с собой бороться, обновлять свой дух, пересиливать, что-то преодолевать. Какие от этого последствия? — Расслабление, отсутствие самоконтроля за своими делами, мыслями, поступками непременно приводит к падению нравственному. В современной церкви есть проблемы со священниками. Они часто не воспринимают свое высокое служение. Некоторые видят это как чистую работу, а работать над собой сложно, но это надо делать. Как исправлять положение? — Надо наставлять своим примером. Священники испытаний не видели. Вот я могу один пример рассказать. Был у меня знакомый священник, отец Петр Беспалов. Его в 1952 году, после окончания Московской духовной семинарии, рукоположили, и он служил в Можайске. Я был молодой совсем тогда и ездил к нему за наставлениями. Он жил в церкви. Это была его жизнь всецело. И матушка у него такая же. Вот его дочь сейчас – игуменья монастыря, второй сын – священник. Он мне рассказывал про хрущевское гонение. Раньше в церкви священник зарплаты не получал, но была братская кружка, куда складывались все пожертвования за молебны, отпевания. В конце месяца открывали вот эту кружку, деньги считали и делили между собой. А в 1961 году, после «церковной реформы», это все прекратилось, священнику зарплату стали выплачивать как наемному лицу, и появились огромные налоги. Пришли как-то к нему из налоговой и заявили, что он должен заплатить налоги с 1952 года служения. Он ответил, что даже если все продаст, не сможет найти такие деньги. Тогда ему предложили написать статейку в газету, что он обманывал людей и не верит в Бога – в этом случае долг простят. Батюшка отказался и жил три-четыре года вообще без зарплаты. Иногда ему тайком кто-то подавал копеечку. Прихожане то бидончик борща принесут, то дров. Потом этот закон отменили. Если сейчас опять такой налог ввести, не знаю, кто останется священником, а кто пойдет работать. А тогда жили без денег, надеялись на Бога, который не оставлял таких людей. Сейчас могут уйти, так как мало денег. А ведь священнику не о деньгах надо думать, а том, что он – служитель церкви, о душах людей, а не о том, что они могут тебе дать. Самое дорогое для священника – когда люди ему доверяют и слушают его. Вот сейчас верующие люди ездят по деревням, по монастырям – выискивают истинных пастырей, чтобы от них получить духовное окормление, назидание. К нам многие ездили в Площанскую пустынь. Я им говорю: «А что вы ездите сюда, у вас же в Москве на каждом шагу церкви и монастыри?» Мне отвечали, что не могут получить там духовной пищи. Что свойственно современным христианам? Почему они ходят из храма в храм, ищут духовных старцев? Какие сейчас прихожане? — Как говорится в писании: «Яко оскуде преподобный». Нет духовного опыта, мало духовных руководителей. Сейчас есть преданные церкви, очень верующие люди, но их не так много. Такой веры – горячей, подлинной – маловато. Бесконечное сидение у телевизора, в телефоне отупляет и отвлекает от всего. Прежде всего, от молитвы. Молитва – это дыхание души. Если человек не молится, душа умирает. Он делается обмертвелым, бесчувственным к чужим страданиям, чужому горю. Блиц-опрос Любили ли вы в молодости футбол? — Нет. Я никогда никаким спортом не занимался. Во-первых, тогда такой необходимости не было. Было много труда. У нас был огород, животные, за всем этим надо было ухаживать. Дрова пилить, колоть, носить воду, топить печь. Любите ли вы музыку? Играете на музыкальных инструментах? — Я как-то музицировал одно время на фисгармонии. Иногда слушал классику. Вы служили в разных епархиях. Замечали ли свойственный тому или иному региону говор? — Да, это интересно. На Брянщине, например, особый разговор. Там перемешано все: рядом Украина и Белоруссия. Даже в разных частях области по-разному говорят. Есть такие выражения, что сразу и не поймешь. «О, як на ганки вбилась» (покалечиться на ступеньках, ганки – это ступеньки). «Полез на комин» – полез на печку. «Еси до си» – ешь. Здесь, на Псковщине, тоже есть свои особенности: уехавши, ушодцы, ись (есть), гвозды, оставши, прудка (озерцо), ведрышко (солнышко).Фото: ФедералПресс / Татьяна Буторина