Войти в почту

В Театре сатиры Виктор Крамер поставил «Пигмалиона» Бернарда Шоу

Столичные театры продолжают удивлять зрителя премьерами. В Театре сатиры Виктор Крамер поставил «Пигмалиона» Бернарда Шоу, в Театре Ермоловой Марина Брусникина перенесла на сцену роман «Приглашение на казнь» Владимира Набокова, во МХАТе имени Горького главный режиссер Галина Полищук представила оригинальное прочтение пьесы Горького «На дне», а в Театре на Таганке Денис Азаров показал свою версию кинофильма «Веселые ребята».

В Театре сатиры Виктор Крамер поставил «Пигмалиона» Бернарда Шоу
© Вечерняя Москва

В Театре сатиры режиссер Виктор Крамер представил новую версию знаменитой пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион».

В постановке сыграли Сергей Чонишвили и Алена Яковлева.

Пьеса о том, как строгий профессор фонетики Генри Хиггинс (Сергей Чонишвили) перевоспитал дитя окраин, уличную цветочницу Элизу (Ангелина Стречина) и сделал ее неотличимой от графини, пожалуй, одна из самых привлекательных для постановки. Зрители возвращаются к ней вновь и вновь, ведь любопытно сравнить, как творческие команды подходят к трактовке материала. А постановка Виктора Крамера уж точно заслуживает внимания.

Автором сценографии стал сам режиссер, и сделал главным элементом декораций... раструбы граммофонов! Мир Хиггинса состоит из звуков, и записывающие устройства — главная его опора. В его доме, кажется, все состоит из всевозможных труб и трубочек. Да и сам он появляется с до того странным слуховым устройством на голове, что становится похожим на астронавта. Хиггинс в исполнении Чонишвили кажется роботом-социопатом, не способным на чувства и уж тем более на сочувствие. Единственное его спонтанное проявление — это жест, которым он лихо разбрасывает тапочки по дому, а потом не может их найти. В остальном профессор безупречен.

В новом спектакле процесс перевоспитания выглядит как хирургическая операция, и оттого преображение Элизы кажется еще более резким, фактически мгновенным. Будто бы в один момент, по щелчку волшебника-фонетика, в девушке раскрывается все прекрасное, что было спрятано за броней из грубых словечек.

Ангелина Стречина прекрасно справляется со всеми гранями своей героини. Продавая фиалки на улицах дождливого Лондона, она вульгарна до безобразия. Ее походка в стиле Джека Воробья, речь, сочетающая арго и сленг, заставляют зрителей смеяться. Но в доме профессора пластика актрисы меняется — гротескное подражание изящным жестам, подсмотренным украдкой у благородных дам, выдает трогательную неуверенность, как и ее прилежное старание.

Именно в этот момент комедия превращается в серьезное произведение о том, что мы в ответе за тех, кого приручили. Но, по законам хорошего театра, трагическое должно сочетаться с комическим. Чтобы незнакомое нам наречие «кокни» стало понятно, речь всех персонажей щедро приправлена ультрамодными молодежными словечками вроде «токсичных тюбиков», «краша», «сорянчика», которые раздражают нас в обычной жизни, но со сцены звучат смешно.

Забавным акцентом становится и сцена в доме безукоризненной леди миссис Хиггинс (Алена Яковлева). Ее гостиная представлена как большой раструб, по окружности которого расставлены кресла вверх дном. С первого взгляда хозяйка кажется чопорной и строгой. Но именно ей доверен монолог, обращенный к зрителю, с простыми житейскими мудростями. После такого сокращения дистанции станет очевидно, что лишь она одна искренне сочувствует Элизе.

Бал в Букингемском дворце, где цветочницу сам король не отличил от графини, потрясающе красив. Хрупкая актриса в воздушном белом платье балансирует на полусфере, окруженная сонмом восхищенных возгласов, раздающихся со всего зала благодаря оригинальной работе с акустикой. Это вызывает ассоциацию с картиной Пикассо «Девочка на шаре». Очень уж точно визуализирована ее беззащитность — Хиггинс лишил девушку ее панциря, закрывающего нежную душу от жестокого мира. Он не графиню создал, а освободил Элизу. Но сможет ли она устроить свою жизнь после того, как увидела не только лондонские трущобы, но и высший свет, где происхождение превыше всего? Что ж, финал остается открытым.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Виктор Крамер, режиссер спектакля:

— Когда меня спросили, что хочу поставить, я ответил — что-то о любви. Я считаю, что «Пигмалион» именно о ней. Это история человека, который вопреки своим жизненным правилам сотворил то, что сделало его самого рабом. Подобно Пигмалиону, он творит свою Галатею: диагностирует Элизу, чтобы на основе собранного материала создать нового человека. Он борется со своим чувством к ней, но и хочет его. Это «перетягивание» является сутью спектакля. Это актуально всегда.