Сергей Конёнков. "Я – пастушок из Ельнинского уезда".

Смоленский музей распахнул двери 30 апреля 1973 года. Самого Конёнкова на тот момент уже два года, как не было в живых. Но к созданию музея скульптуры он успел приложить руку. Когда городские власти предложили создать музей Конёнкова, Сергей Тимофеевич с энтузиазмом согласился. Он лично отобрал 41 скульптуру из своей столичной мастерской – "ядро" будущей музейной коллекции. Скульптуры были отправлены в Смоленск с "дарственной" в несколько слов: "Дорогим землякам дарю свое искусство". Также администрация Смоленска предоставила художнику право выбора здания, где разместится его экспозиция. И Конёнков лично приехал, бродил по городу, пока взгляд его не остановился на роскошном особняке на пешеходной улице Маяковского в старой части города. Дело было в 1969 году. Сегодня музейные работники шутят, что, возможно, Конёнков выбрал это нарядное здание потому, что он, родившийся в 1874 году, являлся почти ровесником дому. Фото: сайт музея. В следующем, 1974 году, в Москве основали Мемориальный музей-мастерскую Сергея Конёнкова. Здание музея скульптуры Сергея Конёнкова в Смоленске, по данным краеведов, строилось для банка, поэтому изначально выглядело представительно и дышало шиком. Но в Великую Отечественную войну дом сильно пострадал: от него осталась одна коробка. После войны его отреставрировали, и какое-то время помещение занимал детский садик. А затем судьбу этого здания решил выдающийся скульптор. В последующие годы музейные фонды пополнились работами Конёнкова, переданными из Министерства культуры РСФСР и СССР, из Третьяковской галереи, Волгоградского художественного музея, музеев Тюмени, Самары, Твери, Краснодара и частных собраний. К настоящему времени собрание насчитывает свыше 90 уникальных фигур. Каждая из скульптур Конёнкова – часть уникального мира мастера, в котором он провел беспримерно долгую жизнь: 97 лет. Музей гордится тем, что все скульптуры в его пространстве – оригиналы, даже эскизы и мелкие наброски из скульптурного пластилина. Экскурсия по музею строится так. Сначала гостей ведут в зал на первом этаже, где рассказывают о судьбе Сергея Тимофеевича, подкрепляя "нарратив" экспонатами, связанными с жизнью скульптора. А затем непосредственно "знакомят" с его работами. Слово "знакомят" здесь уместно: большинство изваяний мастера выглядят живыми и обладающими собственным характером, и на них не просто смотришь – а ведешь диалог. Сохраню и в статье такую подачу информации. Многие особенности творческого видения Конёнкова берут начало из его жизни, которая, в свою очередь, брала начало из смоленской земли. Фамилия "Конёнковы" пошла от прозвища "кони" Сергей Конёнков родился 10 июля 1874 года (по новому стилю) в большой крестьянской семье в деревне Верхние Караковичи под Ельней. Уже в 2007 году эта деревня не имела постоянного населения, то есть практически исчезла с лица земли. Отчасти потому, что в отчем доме ваятеля уже никакое мемориальное учреждение невозможно было создать, за неимением оного, музей разместили в Смоленске – областном центре, ближайшем к малой родине знатного земляка. Хотя непосредственно в Смоленске Сергей Тимофеевич не живал. Он обитал то в родной деревне, то в уездном городке Смоленщины Рославле, то в российских столицах, а то и в Америке (до всего этого дойдем своим чередом). В Смоленске же Конёнков в молодости бывал проездом, а в зрелые годы приезжал на культурные мероприятия. Например, открытие собственных персональных выставок. На одном из подобных событий, в 1958 году, была сделана запись речи Сергея Конёнкова. В музее неизменно предлагают эту запись послушать, чтобы глубже понять его личность. Этому помогает даже звук голоса художника: глубокий, грудной и даже в старости зычный. К смолянам скульптор обратился так: "Дорогие друзья! Любезные моему сердцу земляки!" Сказал, что счастлив находиться среди них, общаться с ними, а теперь живет – в своих работах – вместе с ними. Также провозгласил: "Я рад и счастлив всю жизнь служить своему великому и героическому народу и прославлять его натуру". Ничего особенного Конёнков на своем чествовании не сказал. Прозвучала обычная приветственная речь. Но она действительно раскрывает личность Конёнкова: по интонации, по манере строить фразы видно, что этот человек знал себе цену. Автопортрет Конёнкова, который он "подарил" себе в возрасте 80 лет, выражает его самодостаточность в полной мере: по гордому повороту головы видно, что мастер осознавал, какое слово он сказал в изобразительном искусстве. Фигура установлена так, словно художник бросает удовлетворенный взгляд на свои работы. При всем том Сергей Тимофеевич не кичился своими достижениями и не заносился перед "простыми людьми". Он и себя причислял к "простым". До последних дней говорил о себе: "Я пастушок из Ельнинского уезда". Так вот, в Ельнинском уезде к моменту рождения Сергея уже несколько поколений его предков имели так называемую "уличную фамилию" Конёнковы. Она пошла от того, что мужчин этого рода дразнили… "конями". За крепость, телесную мощь, сильнейшие руки и неутомимость в работе. Все эти качества в полной мере передались Сергею Тимофеевичу. И, возможно, потому он ценил мощь и в своих "моделях". Это могла быть как физическая сила, так и мощь духа. В большом, по крестьянскому заведению, отчем доме под одной крышей жило несколько колен: деды, отцы и внуки. Отец Конёнкова Тимофей слыл чудаком, так как зимой и летом в любую погоду ходил босиком. Потому главой семьи считался дядька Андрей – человек солидный, благоразумный и "обутый". Именно дядька покупал племяннику бумагу и карандаши, видя, что мальчик рисует все, что видит – животных, домочадцев, и что у него получаются отменные изображения. Впоследствии Конёнков напишет в воспоминаниях, что вырезал свои работы и прилеплял их к окнам деревенской избы – и это были его первые выставки. Фото семьи Конёнковых. Несмотря на эти "экспозиции", старшие не больно-то хотели учить Сергея – и не только "художеству", которое для крестьян было полностью абстрактным, но и вообще каким-либо наукам. Но ему повезло: помещик искал "компаньона" для своего сына, вместе с которым тот мог бы поступить в ближайшее учебное заведение – Рославльскую гимназию. "Сарафанное радио" принесло барину, что в деревне есть смышленый, с детства подающий надежды Сережа Конёнков. Оба паренька с успехом выдержали экзамены в гимназию. Учась в гимназии, Сергей влился в семью Микешиных. Племянник скульптора Михаила Микешина "грыз гранит" в том же учебном заведении, ребята сблизились. У Микешиных в доме нормой были разговоры о прекрасном и возвышенном, и в их кругу Сергей осознал, что тоже хочет служить искусству. Окончив гимназию, Сергей приехал в Верхние Караковичи и объявил родным о своем желании поступать в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. По деревенскому обычаю, собрали семейный совет и стали решать судьбу отпрыска, как рассказал Конёнков в своих воспоминаниях. По его словам, дядька Андрей считал так: богатым учиться не обязательно, на их век денег хватит. А вот бедному учиться надо, чтобы выбиться из нищеты. Порешили: если год будет урожайным, дадут Сереже 50 рублей и отправят в Москву. Если же скудным – не судьба. Сереже повезло: год оказался изобильным. Осенью того же 1892 года дядька Андрей лично проводил племянника в Смоленск, чтобы посадить на поезд в Москву. Они успели немного прогуляться по городу. Только глядя на красивые здания и украшающие их статуи, по словам Конёнкова, дядька стал немного понимать, чем хочет заниматься Сергей. Молодой Сергей Конёнков. Конёнков поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества при конкурсе один к трем. Он учился хорошо, обгонял усвоение программы. У него имелся свой стимул: лучших учеников отправляли за границу для повышения квалификации за счет училища – и для выходца из деревни это была единственная возможность посмотреть мир. Он окончил училище с большой серебряной медалью – не золотой, но тоже весьма почетной. И сумел съездить за казенный счет за рубеж и познакомиться с шедеврами мировой живописи и зодчества в Германии, Франции, Италии. По возвращении из зарубежной поездки Сергей Конёнков… счел свое образование незаконченным. Поступил в Высшем художественном училище при Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге в Петербурге, в мастерскую В. А. Беклемишева. Но там живопись преподавали академически. Душа Конёнкова требовала чего-то более экспрессивного. Для дипломной работы он выбрал образ библейского героя Самсона, разрывающего узы. Известнейшее раскрытие образа Самсона стоит на Большом каскаде фонтанов в Петергофе – но у Конёнкова Самсон вышел совсем другой. Без льва. Он лепил образ силача левой рукой, чтобы показать, каким его видит. Для него Самсон был не библейским персонажем, а образом русского народа. Уже наступил ХХ век, и молодой мастер ваял свою скульптуру в соответствии с происходящими в России событиями – назреванием первой русской революции. Потому Самсон у него был окован цепями и напрягал мускулы, чтобы их разорвать. Коненков писал по этому поводу: "Я вижу, что конец народному терпению близок. Скоро он скинет с себя цепи царизма". Работа получилась интересной и выразительной – даже слишком, что, как ни странно, не помогло, а едва ли не навредило автору. Ведь по дипломному изваянию решалось, выдавать ли скульптору диплом об образовании, но усилие, с которым Самсон разрывал цепи, вызвало ожесточенные споры из-за прозрачной "революционной" аллегории. Только лишь с перевесом в один голос его работу приняли и диплома удостоили. Конёнков получил в 1902 году звание скульптора, а композиция "Самсон, разрывающий узы" по распоряжению руководства Академии художеств была уничтожена. Так как она была слеплена из гипса, её нетрудно было разбить. Хорошо, что сохранилась фотография. Сохранившееся фото "Самсона, разрывающего узы". В экспозиции музея находится более поздний Самсон, уже разорвавший оковы. К моменту его изготовления произошло много событий, "освободивших" народ, что и отобразил мастер. Этот Самсон более академичен. Но скульптор всегда тщательно прорабатывал детали фигур, в том числе пальцы рук и ног. У него выходили натуралистичные босые ступни с напряженными пальцами. Возможно, то, что отец всегда ходил босиком, запомнилось мальчику и впоследствии превратилось в один из "фетишей" его творчества. Открытие панно на Спасской башне. По окончании Петербургской академии художеств Конёнков вернулся в Москву. В начале ХХ века он был уже достаточно известен. Его творения участвовали в выставках, о нем много писали. В 1917 году, сразу после революции, Конёнков участвовал в ленинском плане монументальной пропаганды. Выиграл конкурс на "декорирование" Спасской башни Кремля гигантской композицией, которая состояла из 40 фрагментов, сочетавших античную символику с советской. Эту циклопическую работу он должен был сделать за две с половиной недели, почему скульптору пришлось не покладать рук днем и ночью. Но работа была завершена в срок, на открытии изображения присутствовал сам Ильич, лично разрезавший ленточку. Ленин и Конёнков много общались, скульптор имел честь изваять вождя мирового пролетариата. Это произошло в 1969 году, за два года до смерти Конёнкова и к столетию со дня рождения Владимира Ильича. Это очень странный Ленин – как будто кружащийся в танце с воздетой рукой. Но даже такое совершенно нетипичное изображение вскинутой руки, обычно указывающей путь в светлое будущее, Сергею Тимофеевичу простили и позволили. А когда Ленина не стало, рассказывают, Конёнков "водил дружбу" и с Иосифом Сталиным. В одном из писем к вождю он обращался к нему: "Брат мой во Христе Иосиф Сталин", – и на "ты". Вот какой творческой и социальной свободой обладал этот человек! Неудивительно, что Советское правительство в 1923 году выбрало Конёнкова как единственного представителя от СССР, который был направлен на выставку пропагандистской монументальной скульптуры в Америке. Он стал единственным "нашим" мастером, который отправился в США. Там еще выставлялись работы Анны Голубкиной – но в ее отсутствие. Кстати, искусствоведы находят много схожего между творческими манерами Конёнкова и Голубкиной. И тот, и другая учились вместе и "тяготели" к Родену, поэтому перекличка между ними оправдана. Сергей Конёнков в американской мастерской. С момента отъезда на выставку начался американский период жизни Конёнкова, который растянулся на 22 года, до 1945 года. Получилось так, что выставка уехала, а Конёнков остался в США. Жил Сергей Тимофеевич в основном в Нью-Йорке. О каких-либо "возражениях" со стороны Советского правительства тому, что гражданин страны так долго живет за рубежом, биографам Конёнкова неизвестно. В целом творческая биография Сергея Тимофеевича выглядит более чем благополучной. А есть учесть, что и в Штатах его слава и востребованность была абсолютной, то это жизнь, о которой только может мечтать творческий человек. Например, чем была для советского скульптора хороша жизнь в Америке – он мог беспрепятственно ваять Христа и религиозные сюжеты. В наследии Конёнкова несколько изображений Иисуса. Самое первое – распятие для Спасо-Преображенского храма в селе Натальинка, сделанное молодым мастером вскоре после окончания Московского училища живописи, ваяния и зодчества. А незадолго до смерти он закончил пятиметровое изображение распятого Христа из дерева. Оно хранится в музее-мастерской в Москве. "Сын человеческий", выполненный в США и присутствующий в смоленской экспозиции, считается одной из лучших работ Сергея на духовную тему. Из волны волос выплывает лик Христа, его волосы словно отброшены ветром назад, тем самым в фигуре противопоставлены статика и динамика. Голова Господа слегка наклонена. Считается, что Конёнков "иллюстрировал" евангельскую фразу: "У лисиц есть норы, у птиц небесных есть гнезда, и только сын человеческий не имеет, где голову преклонить". Конёнков подчеркнул "простолюдинство" Христа, который, в отличие от царей земных, звал себя Сын Человеческий. Часть мрамора он оставил необработанным, чтобы каждый понимал Божий образ по-своему. Сын человеческий. В США Конёнков пользовался успехом, в основном работая с деревом (креативные бытовые предметы, о них дальше), и получал заказы от богачей на выполнение их портретов. Однажды написал: "Я устал изображать холодные лица чиновников, мое сердце рвалось к тем образам, что остались далеко на родине". Вероятно, тогда он и почувствовал неутолимый призыв вернуться на родину. Возвращение его было обставлено триумфально: в США за ним и его работами послали целый пароход "Смольный". После возвращения из Америки Конёнков с радостью погрузился в атмосферу социалистического реализма. Он считал, что вернулся в мир победившего социализма, который видел воплощением идеального земного устройства, которое рисовалось ему в мечтах. Это отразилось в творчестве. В послевоенные годы Конёнков посетил деревню, где родился, по приметам отыскал место, где стоял родительский дом – и не нашел родных. Куда делись близкие Конёнкова, одна из тайн, указания на разгадку которой нет ни в официальной биографии скульптора, ни в музейной экспозиции. Возможно, их постигла беда раскулачивания или политических репрессий; или же деревню уничтожили фашисты. Все уцелевшие после военного лихолетья жители деревни обитали в землянках. В одной из землянок Конёнков встретил своего друга детства. Это о нём он написал: "Илье Викторовичу уже за семьдесят, но он крепко стоит на ногах", – и захотел воспеть простого труженика в скульптуре. В этой работе выразилось уважение к человеку труда, всегда присущее Сергею Тимофеевичу. Это изображение тоже представлено в музее. Искусствоведы никогда не видели Илью Викторовича, но предполагают, что в его внешность скульптор привнес черты Сократа или другого мыслителя – чтобы показать мудрость простых людей. Илья Викторович. Прежде чем перейти к работам Конёнкова, гостям музея показывают его личные инструменты. Ведь Сергей Тимофеевич работал со всеми скульптурными материалами – камнем, деревом, бронзой, гипсом. Комплект резцов и прочих принадлежностей для обработки каждого из этих материалов выставлен в отдельной витрине. Айседора Дункан без головы и ног и Дарвин, похожий на своего предка И вот после информационного блока для посетителей музея наступает самый волнительный момент: "представление" скульптур, хранящих энергию гения Конёнкова. Первым в этом ряду становится Фёдор Достоевский. Еще учась в Московском училище, в Румянцевском музее Сергей увидел посмертную маску писателя. Она произвела на него неизгладимое впечатление. Он записал в дневник что-то вроде того, что его "ожгло", и что он будто бы "прочитал самые сокровенные мысли писателя о том, как трудно человеку приходится жить". Конёнков ваял Достоевского как мыслителя, но помимо скорбного выражения лица, этот образ "делают" руки. Сергей Тимофеевич считал, что работа не закончена, если у фигуры нет рук (хотя порой сам же нарушал свой завет). Но Достоевский просто немыслим без рук, которые складываются в замкнутый круг, отражающий все те сложности, которые преследовали и героев романов писателя, и его самого. За эту скульптуру Конёнков получил Гран-при в Брюсселе в 1958 году. Со Львом Толстым Конёнков был условно знаком. Раз в Москве он случайно встретил Толстого на улице – тот шел в легком пальто и серой шапочке. Конёнков последовал было за ним, но устыдился и отстал. Вторая встреча произошла позже, и тогда Конёнков встал так, чтобы запечатлеть Толстого в карандаше. А третья встреча – чистая условность: в 1953 году Конёнков посетил Ясную Поляну, и дом графа потряс его простотой. Известно, что Толстой был против надгробных монументов на своей могиле, но все же Сергей Тимофеевич сделал ряд набросков для такого памятника. Для изображения Толстого он выбрал мрамор в знак того, что автор был исполином русской литературы. На носу скульптуры сохранился маленький скол – погрешность, теперь ставшая знаком мастера. Конёнков случайно повредил нос Толстого, но был настолько уверен в его образе, что не стал переделывать и просто подклеил. Кто знает – вдруг так Лев Николаевич сопротивлялся созданию своего изображения?.. Памятник А.С. Пушкину создан в 1937 году к столетию со дня гибели поэта. Конёнков писал: В тот день вихрь строк закружился у меня в голове, и я вылепил Пушкина". Собственно, как "вихрь строк" солнце русской поэзии и предстает. Для портрета Максима Горького Конёнков ездил к "буревестнику" лично, уговаривал позировать. Горький не всем соглашался позировать, но ему позволил. Горький писал впоследствии, что, увидев скульптора Конёнкова на своем пороге, сразу понял, о чем пойдет речь. Портрет получился за семь сеансов, во время которых Горький разбирал корреспонденцию, храня задумчивое выражение лица. С ним и остался в вечности. Помимо литературы и искусства, Конёнков интересовался и научными достижениями. Он читал статьи президента Белорусской Академии Наук, биолога и ботаника Василия Феофиловича Купревича. В конце жизни тот бился над проблемой долголетия – точнее, его отсутствия у людей. Купревич был уверен, что человеку от природы отмерено жить более ста лет, но он сам укорачивает себе жизненный путь. Конёнков и сам намеревался прожить более ста лет. Он написал Купревичу письмо с просьбой выслать фотографию, чтобы по ней сделать его портрет – и получил оную. Изображение Купревича нарушает все каноны скульптуры: его нельзя обойти со всех сторон, оно имеет только анфас, причем отягощенный всякими символами его работы, корягами, табличками с цитатами из работ ученого, Звездой Героя. Своего рода портрет-плакат. Сам Конёнков объяснял, что хотел привлечь внимание к деятелю науки и выбрал для его портрета живой материал, дерево. Так и получилось. Мимо этого эклектичного деревянного изваяния пройти просто нельзя. Чарльз Дарвин в изображении Конёнкова, острили злые языки, похож на своего дальнего предка орангутанга, чье присутствие в начале цепочки эволюции доказал столь убедительно. Иван Павлов на портрете тоже не похож на свой канонический образ. Они с Конёнковым познакомились на конгрессе физиологов в 1930 году в США. Сергей Тимофеевич писал: "Я буквально влюбился в этого человека". В этот портрет он вложил желание передать живой характер великого физиолога. При позировании он не поставил Ивана Петровича в статичную позу, но усадил напротив себя, сам сел с глиной на журнальном столике и лепил при непринужденной беседе. С этими сеансами связан анекдот из жизни. Конёнкова удивляла невероятная пунктуальность Павлова. Если он назначал сеанс на 11 утра, ровно в это время, ни минутой раньше или позже, раздавался звонок в дверь. Конёнков спрашивал у ученого, как ему это удается. Павлов ответил, что приезжает на место за полчаса, но оставшееся время бродит по местности и звонит в дверь секунда в секунду. В ходе одного из позирований Павлов пожаловался на американское засилье машин и на то, что терпеть не может "железных коней". Маргарита Ивановна, жена Конёнкова, предложила в благодарность за сеансы организовать Павлову поездку на извозчике. Павлов с радостью согласился. В Нью-Йорке Конёнковы жили неподалеку от Центрального парка. Именно там Маргарита Ивановна наняла извозчика с лошадью. По планам, Павлов прокатится, а в 11 утра, как обычно, придет позировать. Но он не пришел ни в 11 утра, ни в полдень, ни в час дня… Только через несколько часов в дом ворвался разъяренный Павлов, кричавший, что ему разорвали весь день, и поэтому он позировать не будет – и убежал. Маргарита Ивановна пошла выяснять в Центральный парк, что же стряслось. Извозчик сказал: лошадь, которую они наняли, 10 лет ходила только по периметру парка, и когда ее стали выгонять дальше, на улицы, она заупрямилась и не пошла, почему повозка не добралась до места встречи с ученым. Все это с извинениями передали Павлову. Тот просиял и сказал, что его теория рефлексов действует. И простил Коненковых. Сергей Конёнков ваял не только знаковых фигур культуры, искусства, науки или политики – но и самых заурядных, казалось бы, людей. Об этом напоминает несколько фигур в музее. Например, скульптура "Читающий татарин" или "Татарин, читающий Коран" изображает неизвестного пожилого мужичонку, с благоговением смотрящего в книгу, лежащую у него на коленях (выглядит как бронзовый, но это гипс тонированный). Эта одна из ранних работ мастера участвовала в нескольких выставках в Москве, на одной из которых оказался Василий Суриков. Светило русской живописи высоко оценил "Татарина" – подошел к Конёнкову и попросил выполнить его портрет. Конёнков растерялся: думал, что слишком молод, чтобы брать на себя ответственность изображать великого русского художника, отказал с извинениями. А в 1958 году, когда Сурикова давно не было в живых, Сергей Тимофеевич почувствовал право взять на себя такую ответственность. Сурикова, как и Купревича, он изваял в дереве, потому памятник ему так и остался музейным проектом и "не пошел" в уличную "жизнь". Но в другом материале Суриков не казался бы столь живым и вдохновенным. Григорий, дворник из мастерской Конёнкова на Пресне, был не просто прислугой, а помощником и даже товарищем Сергея Тимофеевича. Знакомство их началось так: только дворника наняли на работу, как Конёнков попросил его затащить в мастерские коряги и прочий строительный материал, который Григорий счел хламом. Простой человек был с норовом – и не захотел таскать ерунду. Конёнков не стал спорить, а сам на пару с другом затащил в мастерскую все грузы. Дядя Григорий увидел, что из хлама этот чудак создает работы, да еще и выгодно их продает. Они подружились, результатом чего стал скульптурный портрет работника коммунальной сферы. И это, конечно, не единственный род труда, который воспел Конёнков. Следом за дворником идет ткачиха. Имя ее история не сохранила, даже неизвестно, конкретный ли это персонаж либо собирательный образ – скорее, второе. В 1959 году Конёнков посетил калининский ткацкий комбинат "Пролетарка" (теперь город называется Тверь, а фабрика стала лофтом). Войдя на производство, ваятель увидел то, что метафорически назвал "океан труда". Его поразило обилие женщин, которые, несмотря на свой тяжелый труд, улыбались, смеялись, выглядели счастливыми. Он создал собственный гимн женскому труду. Потому ткачиха оказалась весьма похожа на античную статую, даже с богатыми формами, которые обычно советская скульптура как-то "скрадывала". Но в данное изображение была заложена не эротика, а пафос. А вклад ткачих в создание общей красоты мира Конёнков выразил розочками, которые раскрасил вручную. До сих пор врезанные в могутное тело ткачихи и каменный "шлейф" из ткани на ее плечах лепестки сохраняют легкий малиновый оттенок. Хотя насыщенный цвет первоисточника поблек к нашим дням так же, как алый переходящий вымпел "Победителю соцсоревнования"… И, наконец, главная скульптура в зале музея на первом этаже – "Пророк". Это жутковатое изваяние стоит первым, на него, можно сказать, натыкаешься взглядом, переступая порог. Однако к нему подводят к последнему, завершая "Пророком" круг по залу. Скульптура изготовлена после того, как Конёнков побывал в Италии в 1928 году – в момент прихода к власти Муссолини. "Пророк" символизирует ужас художника перед катастрофой Второй Мировой войны, которая вскоре охватит весь свет и особенно много горя причинит его стране. Фигура была задумана как восставший из мертвых Лазарь. Но, завершив работу, сам Конёнков понял, что это не кто иной, как пророк. Его фигура, напряженные пальцы ног, вцепившиеся в землю, воздетые руки – все буквально кричит о предстоящем хаосе. Скульптура бронзовая, то есть массивна; но в ней не чувствуется ни человеческой плоти, ни весомости металла – только страх провидца перед собственным же предсказанием. "Пророк" – воплощенная смерть. На полпути с первого на второй этаж стоит фигура, тоже замечательная, но совсем в другом смысле. Это автопортрет Конёнкова – внимание! – в 90 лет. В закатные годы он обратился к своему крестьянскому происхождению, к природной силе, к фамилии, пошедшей от "коня", к силе, которой так много было в теле Сергея Тимофеевича, что он и в старости гнул в кулаке царские пятаки. Эта работа была ему особенно дорога: он ее выбрал для смоленского музея, поцеловал и обозначил, как дар дорогим землякам. От земляков попросил малого: чтобы этот символичный творец (иные его считают сказочником) стоял в отдельном зале. Второй этаж почти полностью отведен "американскому" наследию. Наверное, сегодня многих порадует то, что, живя в США, Конёнков демонстративно не учил язык и не перенимал большинство обычаев американцев. Более всего мастера потрясал новогодний обряд выбрасывания "старой" мебели и вещей из домов на улицу. Конёнков не желал понимать, что это обозначает начало новой жизни в новом году и выдает погоню американцев за модой. Он видел иное: человеческий труд и добротную мебель не ценят. В связи с этим Конёнков однажды признался, что хотел бы создать вечно модную мебель – то есть не зависящую от тенденций стиля. Из этой серии вышли те вещи, которыми заполнено пространство второго этажа: стулья, кресла, этажерки и прочие предметы мебели, восходящие к природной стихии, словно бы к лесной чаще. Свою "вечную" мебель Сергей Тимофеевич не продавал. В Штатах это было подобно грому среди ясного неба: коренные жители торговали всем и только и мечтали сделать это повыгоднее. В мастерской Конёнкова бывали и богачи, и мультимиллионеры, и даже представители семейства Рокфеллеров. Они пытались купить вещи, сделанные его руками. Хозяин отвечал – не продается. Визитеры думали, что мастер просто набивает цену. Им сложно было понять, что есть вещи, сработанные не на продажу. Еще в 1912 году Конёнков посетил Грецию, снял мастерскую и начал работать над циклом, посвященным обнаженному женскому телу. "Греческих" работ музею не досталось, единственная из "ню" в экспозиции появилась на свет в 1915 году. Однако тему обнаженной натуры раскрывают некоторые экспонаты – например, изображение всемирно известной танцовщицы Айседоры Дункан. Правда, легендарная босоножка… без головы, потому без подсказки экскурсовода узнать ее сложно. Но фигура, лишенная лица, ног и рук передает изгибами линий вдохновенный порыв – так скульптор увидел реформатора танца. Конёнков считал ее мастером вроде себя самого – только посвятившим жизнь искусству импровизации танца. Такую мебель Конёнков мечтал видеть во всех домах. С четой Айседоры Дункан и Сергея Есенина тёзка был весьма близок – особенно с поэтом. Тот мог в любое время дня и ночи прийти к нему в гости. Однажды ночью в грозу с громом раздался стук в дверь, "Кто?" – спросил хозяин. "Есенин" – ответили из-за двери. Конёнков попросил полуночного гостя для подтверждения личности прочитать экспромт – и тот прямо с улицы выдал шедевр, который кончался строками: "И громом лающий Конёнков сквозь звезды пролагает путь". Конечно, его впустили… Айседора же, будучи женой Есенина, приходила в мастерскую Конёнкова, снимала обувь и танцевала босиком среди обнаженных скульптур. Айседора Дункан. Если говорить о деревянных фигурах, то тут же находятся два изображения наяд, составленных из разных пород и частей дерева, но столь тщательно, что никаких "склеек" не видно. У Конёнкова русские наяды. Ещё ребенком он слышал предание, что накануне Троицы у русалок раздваиваются плавники хвоста, и они на хвостах, как на ногах, танцуют в хороводах – это и изобразил. Вообще Конёнков считал самым первым своим учителем среднерусскую равнину и русскую природу. И за единомыслие с собой почитал писателя Михаила Пришвина. О нём Конёнков утверждал: "Каждая строка Пришвина – дарить счастье своему читателю". Народные певцы. А если продолжать тему искусства, то нельзя пройти мимо музыки, в которой для скульптора воплощалась гармония. В коллекцию "музыкальных" работ Сергея Тимофеевича входит эскиз оформления портика Петрозаводского музыкально-драматического театра (композиция до сих пор украшает театр); скульптурная группа из поющих отца и двоих детей, пародирующая советские плакаты с их утрированно положительными лицами; и ряд бюстов музыкальных деятелей. Александр Гольденвейзер. К примеру, это бюст пианиста и композитора Гольденвейзера с удивительно живым выражением лица, или портрет Надежды Плевицкой, сделанный в Америке. По преданию, Плевицкая пела во время сеансов. Первым, кто увидел её законченную скульптуру, был Сергей Рахманинов, который сказал о пальцах, трепещущих около щеки певицы: "Лучше ручки и нельзя было сделать". Сергей Тимофеевич говорил, что это не просто портрет, а гимн русской народной песне. Дмитрий Шостакович был в мастерской Конёнкова и уверял, что каждая его работа звучит. А в портрете самого Шостаковича прорывается затаенная боль, которая вечно мучила композитора… И, конечно, жемчужиной американского периода Конёнкова является портрет его последней жены Маргариты, намного моложе супруга – головка, выполненная из палисандра. Надежда Плевицкая. О Сергее Конёнкове говорили, что он "обжигает взглядом" – чтобы делать портрет, ему надо было посмотреть "внутрь" человека. Метафора на письме может показаться пустой, надуманной. Но, поверьте, при взгляде на работы Конёнкова точность этого сравнения очевидна. Его детища – безусловно, образцы высокого искусства. Жена Конёнкова Маргарита Ивановна. Заканчивают экскурсию по музею словами Микеланджело Буонарроти, которые любил повторять Конёнков: Творенье может пережить творца, Творец уйдет, природой побежденный, Однако образ, им же сотворенный, Веками будет согревать сердца.