Летом 1897 года Владимир Немирович-Данченко и Константин Станиславский встретились в ресторане "Славянский базар". Закончилась их беседа тем, что осенью 1898-го они открыли Художественно-общедоступный театр. Спустя три года он сменил название на Московский художественный театр, еще через год переехал из сада "Эрмитаж" в знаменитое здание в Камергерском переулке, неизменным оставалось то, что он притягивал лучших авторов и артистов своего времени. Судьба МХТ непростая, но в разные годы здесь работали такие мэтры, как Антон Чехов и Максим Горький, Николай Рерих и Борис Кустодиев, Всеволод Мейерхольд и Василий Качалов, позже — Олег Ефремов и Иннокентий Смоктуновский, Татьяна Доронина и Евгений Евстигнеев.
В этом году отмечает юбилей и Музей МХАТ, ему исполняется 100 лет. Мы прошлись по постоянной экспозиции вместе с Марией Полкановой (заслуженным работником культуры, специалистом по истории и фондам Московского художественного театра) и погрузились в театральное прошлое. Рассказываем, почему Чехов не хотел ставить "Чайку" в МХТ, зачем Станиславский скупал старые вещи в Нижнем Новгороде и почему зрители сбежали со спектакля по пьесе Горького.
Костюмы из монастыря
Владимир Немирович-Данченко хотел, чтобы история Художественного театра началась с постановки "Чайки" Антона Чехова. Однако Константин Станиславский его идею не поддержал — сложно поверить, но у режиссера и драматурга поначалу были напряженные отношения. На встрече в "Славянском базаре" Немирович-Данченко и Станиславский обменялись списками: каждый из них перечислил спектакли, которые хотел бы поставить. Оба упомянули "Царя Федора Иоанновича" по одноименной пьесе Алексея Толстого, на нем и сошлись. Правда, была одна сложность: уже 30 лет это произведение находилось под цензурным запретом — играть спектакли нельзя было ни в провинции, ни в столицах. Но отцы-основатели МХТ от мечты отступать не хотели, и Немировичу-Данченко под личную ответственность удалось получить разрешение на постановку (после того, как в пьесу внесли некоторые изменения).
В то время костюмы для спектаклей брали напрокат либо перешивали из уже готовых вещей. В поисках нарядов в духе XVI века театр организовал экспедиции сперва в Ростов Великий, затем в Нижний Новгород — там и улыбнулась удача: разорившийся монастырь распродавал старинные ткани, золотое шитье, одежду и аксессуары, а еще посуду и предметы быта. "Я возвратился в Москву с богатой добычей, так как привез с собой целый музей не только костюмов, но и разных других вещей для обстановки "Федора", — писал Станиславский. Интересно, что превращением монастырских артефактов в театральные костюмы занимались в том числе сами актрисы: Ольга Книппер, Мария Андреева и Мария Лилина (жена Станиславского) расшивали головные уборы камнями и речным жемчугом.
Царя Федора сыграл тогда еще неизвестный актер Иван Москвин, Василия Шуйского — Всеволод Мейерхольд, спустя пару лет в спектакле стал участвовать и сам Станиславский (в роли Ивана Шуйского).
Постановка с успехом шла более полувека, пока не случилась трагедия. В октябре 1949-го, в день 51-й годовщины театра и спектакля, исполнитель заглавной роли Борис Добронравов скончался от сердечного приступа прямо на сцене. После этого "Царь Федор Иоаннович" исчез из репертуара.
"Вся Россия — наш сад"
Фигура Антона Чехова так прочно ассоциируется с МХТ, что можно подумать, будто драматург провел в этих стенах полжизни. На самом деле всего шесть лет, причем большую часть времени он работал удаленно — в 1899 году из-за проблем со здоровьем Чехов переехал в Ялту и в Москве появлялся изредка. Тем не менее МХТ и Чехов действительно дали друг другу многое: здесь писатель встретил свою жену Ольгу Книппер-Чехову, заявил о себе как создатель новой драмы, подарил театру символ в виде чайки, а спустя много лет, в 1989-м, дал ему еще и свое имя. При этом удивительно, что изначально Чехов был против постановки "Чайки" в МХТ: в 1896-м спектакль по этой пьесе провалился в Александринском театре, и Чехов зарекся писать для сцены. Немировичу-Данченко пришлось долго его уговаривать дать вторую жизнь произведению. После московской премьеры публика была в восторге, а Чехов снова занялся драматургией, причем писал специально для МХТ.
"Вишневый сад" — последняя пьеса Чехова, поставленная при его жизни, и первая в Московском художественном театре, на премьере которой он побывал ("Чайку", "Дядю Ваню" и "Трех сестер" он пропустил из-за болезни). Драматург мечтал побывать на дебютном показе, приехал из Ялты в Москву, но прямо накануне спектакля обиделся на театр (по одной из версий, ему не понравилось, что Станиславский на репетиции вышел на сцену, чтобы показать актерам, как надо играть). Даже несмотря на то, что главную героиню, Аркадину, играла его жена, Чехов решил проигнорировать премьеру. Только после того, как уже во время представления Немирович-Данченко прислал ему срочную телеграмму с вызовом, писатель все же приехал в театр, где актеры встретили его овациями.
Внимания заслуживают декорации к спектаклю, фрагмент макета к ним можно увидеть в Музее МХАТ. Над их созданием работал Виктор Симов — художник, который одним из первых стал делать трехмерные декорации вместо плоских театральных задников, которые использовались прежде. Симов работал в МХТ с самого открытия и оформил 51 пьесу. Для "Вишневого сада" художник придумал невероятно эффектную по меркам тех лет сценографию, где воссоздал интерьеры увядающего дворянского дома и "посадил" за окном бутафорские цветущие деревья, ветви которых тянулись в комнату.
Дни Булгакова
Среди бесчисленных афиш и макетов выделяются очки с темными стеклами — оказывается, их носил Михаил Булгаков. "Очки — далеко не самые черные, у него бывали и чернее", — говорит Мария Полканова. Для писателя они являлись не аксессуаром, а необходимостью — у Булгакова были частые мигрени и нарушение зрения, которое проявлялось в светобоязни: он плохо воспринимал и искусственный, и дневной свет, а работать предпочитал при свечах. Как напоминание рядом стоят подсвечник и чернильница.
В 1925 году, после того как в журнале "Россия" была напечатана первая часть "Белой гвардии", МХАТ (в 1919-м театр получил звание академического и букву А в аббревиатуре) предложил Булгакову создать пьесу по мотивам романа. Писатель справился с ней за три месяца, но органам, которые контролировали репертуар театра, "Дни Турбиных" не понравились: концовку пришлось переписывать несколько раз, пока пьеса не обрела нужный идеологический контур (в финале звучал "Интернационал", а капитан Белой армии Мышлаевский признал советскую власть). В 1926-м премьера прошла с большим успехом, театр был рад работе с Булгаковым — молодым и талантливым автором, которого труппа воспринимала как второго Чехова. С писателем заключили договор на пьесы "Бег", "Кабала святош" и еще одну по мотивам "Собачьего сердца", но постановки так и не осуществились: цензура запрещала произведения, а в 1929-м спектакли по Булгакову и вовсе убрали из репертуара советских театров.
Чудо случилось в 1932 году, когда в МХАТ позвонили из ЦК и сказали, что Сталин хочет посмотреть "Дни Турбиных" (есть распространенная легенда, что вождь любил этот спектакль и ходил на него 15 раз, но документальных подтверждений этому нет). Постановку восстановили. "От Тверской до театра стояли мужские фигуры и бормотали механически: "Нет ли лишнего билетика?" То же было и со стороны Дмитровки. <...> Занавес давали 20 раз", — писал Булгаков после премьеры своему другу Павлу Попову. Спектакль играли до 1941 года, а сам писатель продолжил сотрудничество с МХАТ как инсценировщик.
Буревестник в мире чаек
В 1900 году МХТ приехал в Крым — навестить Чехова и показать спектакли местной публике, а сам драматург пригласил накануне Максима Горького. 32-летний Горький прежде не писал пьес, но так впечатлился увиденным, что познакомился с труппой и пообещал создать драму. Руководители театра были только за: им хотелось сотрудничать с актуальными авторами, а имя Горького к тому моменту было у всех на слуху. Уже в 1902-м на сцене МХТ появились "Мещане" и "На дне".
Первая постановка продержалась в репертуаре всего один сезон, а вот вторую ждал невероятный успех — она шла до 1981 года. Спектакль получился мощным не только из-за социальной повестки, но еще и потому, что во время подготовки Станиславский, Симов и актеры вместе с журналистом Владимиром Гиляровским посещали Хитровку — самый злачный район Москвы. Там они познакомились с обитателями ночлежек, прониклись мрачной и криминальной атмосферой, а потом воссоздали ее на сцене: публика была под впечатлением. Горький стал звездой, а еще обрел в театре любовь — его гражданской женой стала актриса Мария Андреева, сыгравшая в спектакле Наташу.
В 1904 году его отношения с театром пошатнулись: Немирович-Данченко и Станиславский отказались ставить "Дачников", пьеса показалась им слишком прямолинейной и политизированной. Горький ушел из МХТ, но уже в 1905 году вернулся — поставили его "Детей солнца". Накануне премьеры поползли слухи, что прямо во время спектакля черносотенцы собираются совершить нападение, и, когда действие дошло до сцены бунта, зрители решили, что погром начался на самом деле. Многие в панике кинулись к выходу, занавес пришлось закрыть, доигрывали постановку в заметно опустевшем зале.
Новые спектакли по произведениям Горького появились в МХАТе лишь в 1930-х — "В людях", "Егор Булычев и другие", поставленная по указанию Сталина пьеса "Враги". В 1932 году МХАТу присвоили имя Максима Горького, что удивило Станиславского и Немировича-Данченко. Впрочем, в те годы подобной чести удостаивались многие учреждения — писатель Пришвин даже шутил, что пора и ему подписываться "Михаил Пришвин им. Горького". Тем не менее у Горького заслуги перед театром были — он помогал отстаивать пьесы Булгакова и другие произведения, подвергавшиеся цензуре, благодаря ему МХАТ получил особый статус и стал подчиняться напрямую правительству.
Продолжение традиций
Постоянная экспозиция Музея МХАТ ограничивается 1943-м — годом, когда умер Владимир Немирович-Данченко (Станиславского не стало в 1938-м). После их ухода из жизни сменилось несколько руководителей, несколько лет театром управлял художественный совет из ведущих актеров, но в 1960-х МХАТ погрузился в кризис — репертуар стал слабым, число зрителей сильно уменьшилось. Театру нужен был новый лидер, и в 1970 году старейшие актеры театра доверили эту роль Олегу Ефремову. К тому моменту он уже почти 15 лет руководил "Современником", но МХАТ всегда был его мечтой — Ефремов окончил школу-студию, обожал Станиславского и следовал его заветам.
Новый главный режиссер постепенно возвращал театр к жизни: в репертуаре вновь появились постановки по произведениям Чехова, Горького и Булгакова, работы современных авторов — Освальда Заградника ("Соло для часов с боем"), Александра Гельмана ("Заседание парткома", "Мы, нижеподписавшиеся" и др.), Михаила Рощина ("Валентин и Валентина", "Эшелон" и др.). Сам Ефремов дебютировал в МХАТе как режиссер и актер в 1971 году в спектакле "Дульсинея Тобосская" по пьесе Александра Володина — об этом напоминает афиша на стене в его грим-уборной. Рядом висят и другие — к постановкам "Борис Годунов", "Горе от ума" и "Три сестры" (этот спектакль стал одним из лучших среди его работ). Здесь же представлены некоторые его костюмы, личные вещи и фотографии, особое место занимают портреты Станиславского: один на гримерном столике, другой возвышается над всеми афишами.
МХАТ при Ефремове креп на глазах, над постановками работали Анатолий Эфрос, Лев Додин, Марк Розовский, в качестве художников присоединились Давид Боровский, Борис Мессерер, Валерий Левенталь. Но не все проблемы удавалось решить: в театре еще до прихода Ефремова была огромная труппа, при этом многие актеры годами не выходили на сцену. Со временем артистов стало еще больше — вслед за Ефремовым в МХАТ пришли такие звезды, как Иннокентий Смоктуновский, Олег Табаков, Татьяна Доронина, Евгений Евстигнеев, Андрей Мягков, Анастасия Вертинская и многие другие. В 1987 году в театре прошло заседание, после которого Художественный театр раскололся на две самостоятельные труппы: МХАТ им. Чехова и МХАТ им. Горького, где руководителем стала Татьяна Доронина. Олег Ефремов стоял во главе театра до своей смерти в 2000 году, затем на смену ему пришел Олег Табаков. В настоящее время худруком и директором театра является Константин Хабенский.
Кроме грим-уборной Ефремова можно посетить гримерку Станиславского, а еще кабинет Немировича-Данченко, где тоже сохранились личные вещи режиссеров, мебель, которой они пользовались, и, главное, дух прошлого театра.
Дарья Шаталова