Сотрудник челябинского музея ушла из сталелитейного цеха и стала искусствоведом
Тонкий знаток западноевропейской живописи, научный сотрудник Челябинского государственного музея изобразительных искусств Наталья Махновская на своем примере продемонстрировала, что никогда не поздно менять то, что психологи называют «жизненным сценарием». Она много лет работала в разных сферах, трудилась даже в сталелитейном цехе одного из заводов, но однажды решила круто поменять жизнь и не пожалела. «Хорошие новости» встретились с искусствоведом и поговорили о том, как обрести призвание в зрелом возрасте, зачем картинам делают рентген и о чем челябинский искусствовед переписывалась с Лувром. Наталья выросла в Металлургическом районе Челябинска, окончила техникум, пошла на завод. Два года девушка трудилась в сталелитейном цехе, работала в секретариатах. В тени огромного промышленного гиганта, с его чадом, скрежетом и суетой девушка витала в совершенно иных мирах. Она интересовалась живописью и втайне мечтала учиться на искусствоведа, хотя такой возможности и не представлялось. Однако прошло время, обстоятельства сложились, и Наталья поступила в УрФУ, где, по ее словам, прекрасная школа искусствоведения. С 2010 года Махновская занимается западноевропейской живописью в Челябинском музее изобразительных искусств. — Интерес вырос из детского увлечения, — вспоминает Наталья. — Помните, наши мамы ездили в Ленинград, привозили наборы открыток — «Дрезденская картинная галерея», «Эрмитаж», «Музеи мира»? Изучала их все детство. Задолго до музея знала и любила «малых голландцев», Брейгеля, Рембрандта. И чем хочу заниматься знала — атрибуцией западноевропейской живописи, то есть установлением времени создания, авторства и подлинности полотен. По сравнению с крупными музеями наша коллекция западноевропейской живописи невелика, чуть больше 70 полотен. Но в Челябинске есть удивительные, достойнейшие вещи, которых нет и в Лувре! И обнаруживается это в процессе атрибуции. Путь в профессию получился извилистым, но в зрелом возрасте ты высоко мотивирован, даром времени не теряешь. Наталья стала великолепным профессионалом: за 13 лет исследований западноевропейской коллекции живописи Челябинского музея изобразительных искусств совершила ряд научных открытий. — Каждая картина — объемный мир со своей историей, — убеждена Наталья Махновская. — Произведения западноевропейского искусства не «висят в воздухе», их создавали, опираясь на литературу, мифологию, античные и библейские сюжеты. Особенно, если это старые мастера. Одной из первых интересных атрибуций Натальи было батальное полотно, поступившее в коллекцию нашего музея с подписью «автор неизвестен, XVII век». Характерное изображение неба натолкнуло ее на мысль о принадлежности картины голландскому художнику. Наталья начала искать аналоги в музеях мира. Поиск привел в Риксмузеум в Амстердаме — там обнаружилась близкая по композиции работа Яна ван Хухтенбурга «Битва при Рамильи». Наталья обратилась к крупному голландскому специалисту по батальному жанру Квентину Бувело, приложив макрофотографии челябинской картины и снимок подписи художника, которую удалось рассмотреть под кракелюром в инфракрасном спектре. Бувело подтвердил авторство картины.Для дальнейших исследований картине сделали рентген. Что интересно, отправляли его в «человеческую» больницу. — Рентген позволяет разглядеть то, чего не видит человеческий глаз, — говорит искусствовед. — Отвезли картину в один из медицинских центров, благо, она небольшая. Рентгенограммы отправили в Эрмитаж, чтобы сравнить результаты с эталонными произведением Хухтенбурга из их собрания: в Эрмитаже пять его подписанных полотен. Произведения сличили. Хранитель голландской живописи XVII-XVIII веков Эрмитажа Ирина Соколова подтвердила: в Челябинске — подлинное произведение Хухтенбурга! Удалось проследить и судьбу полотна: во времена Екатерины II оно принадлежало графу Захару Чернышеву, находилось в его Ярополецком имении, после национализации попало в Москву, оттуда к нам. Наталья убеждена: когда есть цель, ответят и помогут самые серьезные специалисты. Неоднократно проверила это, общаясь в переписке с коллегами из самых престижных музеев мира. — Музей Фудзи в Токио делился с Челябинском информацией по «Пейзажу с прачками» Юбера Робера, копия которого находится в нашем музее. Хранитель французской живописи XVIII века в Лувре сообщила уникальные сведения об этом пейзаже. Удалось посотрудничать с отделом графики Лувра, музеем Прадо, амстердамским Рейксмузеум. В Версаль делала запрос по одной вещи XIX века. Через два часа их хранитель прислал массу информации! А в парижском Орсе помогли уточнить датировку одной из картин. Французский коллега Гийом Нику помогал с атрибуцией жемчужины нашего музея — картины Жана-Батиста Удри XVIII века из коллекции маркизы де Помпадур. Эта серия из четырех картин была написана по заказу фаворитки Людовика XV для ее дворца Бельвю. Дворца уже нет, коллекцию после смерти маркизы приобрела Екатерина Вторая. Сейчас из четырех картин установлено местонахождение только одной. Это делает ее бесценной. Тот факт, что находится она у нас — повод для особой гордости. Происхождение картины и ее судьба называются у искусствоведов «провенансом». Это первое, на что обращают внимание, когда на аукционах внезапно «всплывают» шедевры. — Маловероятно, что у кого-то на чердаке завалялся Леонардо да Винчи, — смеется Наталья. — Глаз человеческий — ненадежный инструмент, может обмануть. Нужно собрать массу доказательств. Для определения подлинности подключают технологии, особенно это касается старых мастеров, изученных вдоль и поперек. Бывают курьезы. Голландский исследователь с коллегой-технологом провели исследования досок, на которых писал Босх. Выяснилось: несколько картин написаны на дереве, выросшем после смерти Босха. На конференции по этому поводу многие ученые, сделавшие имя на Босхе, страшно обиделись. Правда не всегда бывает приятной. Картины попадают в музей самыми разными путями. Например, из Государственного музея изобразительных искусств в Москве прислали пять прекрасных предметов западноевропейской живописи: был предотвращен их незаконный вывоз из страны. Работы остались в России, были переданы в наш музей. Среди них — картина на металлической пластине, добротная копия с Давида Тенирса Младшего, художника и гравера фламандской школы XVII века, которого высоко ценил сам Рубенс. — Не стоит думать, что копии не имеют высокой ценности, — продолжает искусствовед. — Смотря как и кем копия сделана. Если Рубенс делал копию с Леонардо да Винчи, ценность ни у кого не вызовет вопросов. Если оригинал утрачен, а копия сохранилась — ее ценность возрастает. Такова картина «Венера и Адонис», сделанная с утраченного оригинала итальянского живописца XVII века Луки Джордано и хранящаяся в Челябинском музее изобразительных искусств. Наталье удалось найти подготовительный рисунок этой картины, многочисленные аналоги и отследить ее судьбу. — Император Павел I приобрел ее в свой дворец в Гатчине как оригинал Луки Джордано. Выяснилось, что она висела в бельэтаже, в кухонном каре, рядом с картиной Джордано «Ринальдо и Армида», которая находится сейчас в Академии художеств в Петербурге. Подготовительный рисунок нашелся через Pinterest — кто-то выложил картинку со ссылкой на музей в Сан-Франциско. Мы сделали запрос в Сан-Франциско. Там поделились информацией, что это все же не Джордано, а копия, полностью повторяющая сюжет. А на некоторых аукционах «Венера и Адонис» приписывалась итальянцу Паоло Веронезе. Вещь из коллекции Павла Первого, из его дворца в Челябинске — это очень важно! В советское время в регионы из центральных музеев передавались, как тогда считалось, не очень ценные картины. Шедевры отдавали по незнанию или ошибке. Поэтому у нас никогда не было бы ни Удри, ни «Венеры и Адониса». Их истинную ценность мы выявили в процессе исследований. Наталья рассказывает: многие великолепные вещи на аукционах в 1920-1930-е были проданы за границу. Для России эти шедевры потеряны навсегда. Были практически детективные случаи с продажами картин на аукционах. Та же «Венера и Адонис», которая находится сегодня в собрании Челябинского музея изобразительных искусств, вывозилась на аукцион Лепке в Берлин в 1929 году, в газетах писали, что она продана за 4000 марок. Но, пройдя извилистый путь, полотно вернулось обратно в Москву, а затем попало к нам. — Судьба картин удивительна, — говорит Наталья Махновская. — Все мои исследования — фактически детективные истории. Когда выдвигаешь теоретическое предположение и находишь ему подтверждение, дух захватывает. Но красивая история — конечный результат работы. Нужно уметь кропотливо работать с архивами, документами, источниками, идти по следу, готовить публикации, чтобы ввести новые данные в научный оборот. И эта работа не может надоесть. Исследования могут длиться десятилетиями. Несмотря на то, что в нашей коллекции западноевропейской живописи всего чуть более 70 полотен, жизни не хватит проследить историю и судьбу каждого. Процесс атрибуции так же бесконечен, как и процесс жизни. Напомним, что ранее «Хорошие новости» рассказывали о 5 жителях Челябинска, которые радикально сменили профессию и стали счастливыми.
